Кроме полуэскадрона драгун, находилась там еще и рота пехоты. Ротой этой командовал, и был единственный в ней офицер, прапорщик запаса. В том году Русско-Японской войны только регулярная кавалерия была в относительном комплекте, а в пехоте ощущался большой недостаток офицеров, которых посылали на пополнение полков в Манчжурию.
В роте этой не все было ладно. Солдаты были недовольны прапорщиком, который их плохо кормил. И раз рота поэтому взбунтовалась, а прибежавший к поручику Королеву, которому рота, как старшему, была подчинена, фельдфебель доложил, что прапорщик сидит в ванне и к солдатам идти не желает. Видимо он их побаивался и авторитетом не пользовался. Ясно, что рота была не в порядке. Я доложил обо всем этом Попову и роту эту, через некоторое время, заменили другой. А пока эта замена состоялась, я должен был сидеть в Донгангене.
В первый день моего приезда, я был приглашен бароном к обеду. Кроме сюртука на меху, в котором я выехал в Сосмакен, у меня ничего другого не было. Но отказаться было неудобно, ибо Королев демонстративно не выходил к их столу и еду ему подавали в его комнату. Я уговорил Королева и он, ради меня, согласился пойти на обед.
Семья у барона была большая: около дюжины детей, самого барона, баронессы, двух бабушек и если к ним прибавить гувернеров и гувернанток, то за стол садилось человек 20-ть.
Этикет здесь был особый. Когда мы вошли в большой зал, к нам сначала вышел барон. Затем мы долго ждали. Наконец, появилась с детьми баронесса. Барон нас ей представил. Она милостиво кивнула головой, но руки нам не подала.
Потом все проследовали в мрачную столовую, со множеством на стенах рогов различных зверей. Обед тянулся бесконечно. Вин на столе не было. К каждому блюду полагалось особое, при чем его обносили, стоявшие за спиной, ливрейные лакеи, но больше налитой полрюмки, вам не предлагали. Это очень не нравилось Тосе Королеву.
Под предлогом своего сюртука, в котором я изрядно пропотел на обеде, а Королев по установленному им ранее порядку мы больше на обеды не ходили. Еду нам подавали отдельно и недостатка в вине не было.
Приехавший как-то Начальник уезда предупредил нас, что, по имеющимся у него сведениям, латыши собираются в одно из воскресений, после службы в кирке, дать нам настоящий бой и что у них есть много припрятанного огнестрельного оружия. На это подбивают их приехавшие агитаторы, советуй ворваться в замок и рассчитаться с ненавистным им бароном.
Мы решили принять меры. Я ввел во двор замка и свой взвод. Перед замком выкопали окопы. В воскресенье с утра в них дежурила полурота. А полуэскадрон был поседлан и держался наготове.
Но увидя принятые нами меры, латыши не решились выступить открыто и все сошло благополучно. А на другой день, по настойчивому требованию Начальника уезда, барон, со всем своим семейством, выехал в Ригу.
Вскоре пришла новая рота… Я возвратился со взводом в Тальсен. А Королеву было приказано сдать «бразды правления» в Дондангене новому ротному командиру капитану и присоединиться к своему эскадрону в Виндаве.
Скука в Тальсене была изрядная. Романов не было, ибо ухаживать за латышками было опасно. Кроме старика Воинского начальника, я ни у кого не бывал. Но продолжалось это, к счастью, недолго.
В один прекрасный день вызвал меня к телефону подполковник Попов и сообщил, что получена телеграмма с приказанием командира полка вернуть меня немедля в штаб полка. И, как только в Тальсен приедет командир эскадрона, ротмистр Юргенсен, чтобы я со всеми вещами отправлялся в Волковишки. На мой вопрос: зачем меня требуют? Он ответил: «Я и сам ничего не знаю».
Приехал Юргенсен и я, собрав свои вещи, выехал в Александровский штаб. И только там узнал, что назначен Полковым адъютантом. Оказалось, что с новым Начальником дивизии, генерал-лейтенантом бароном Бистрам, когда он принимал полки, произошел ряд инцидентов: в Новороссийском полку его понесли в экипаже полковые лошади, в Елисаветградском сломалась под ним кровать, а в нашем, чуть было не сшиб его с лошади трубач. За это и принесен был в жертву полковой адъютант штаб-ротмистр Сидоров, вместо которого я и был назначен.
Назначение молодого офицера полковым адъютантом, не прослужившего еще и года в полку, многих поразило, а некоторым и не понравилось. Дело в том, что в полку было две партии, возглавляемых двумя полковыми дамами. К одной из этих партий принадлежал Сидоров, а командир полка желал, чтобы адъютант был «беспартийный», почему и избрал меня, еще не бывшего у ног полковых «фавориток».
Вскоре ко мне на квартиру явился ротмистр Матушевич, муж одной из этих дам, и начал меня уговаривать, чтобы я отказался от должности полкового адъютанта. Но я ему ответил: что на службу не напрашиваюсь и от службы не отказываюсь. Постепенно все улеглось и с этим помирились.
А затем судьба мне уготовила: быть полковым адъютантом при 4-ех командирах полка.
В КОВНО
Через несколько месяцев после того, как я принял должность полкового адъютанта, штаб-ротмистр Сидоров, бывший адъютант, получил из Ковно от старшего адъютанта по строевой части штаба нашей дивизии, генерального штаба капитана Савельева, предложение: не согласится ли он временно исполнять его должность. Дело в том, что Савельев должен был для ценза прокомандовать 2 года эскадроном в одном из полков.
Сидорова никак не устраивало ехать в Ковно и он предложил это мне. А меня очень соблазняло поехать и пожить в губернском городе, где был театр, газета и где можно было хотя-бы временно, забыться от скучной, одноцветной и однообразной жизни в полку. Но отпустит ли меня командир полка? Я закинул у него по этому поводу удочку. И, к великому моему удивлению, Косов согласился.
Я моментально поехал в Ковно. Переговорил с Савельевым и явился начальнику штаба дивизии полковнику Петерсу.
— Хотя вы очень молоды для этой должности, сказал он мне, — но за вас говорит то, что вы полковой адъютант. Я согласен и доложу Начальнику дивизии.
На другой день я уже представлялся барон Бистраму и затем был назначен приказом по дивизии вр. и. д. старшего адъютанта по строевой части штаба 3 кавалерийской дивизии.
Сдав должность полкового адъютанта и забрав с собой своего коня, вестового и денщика, я уехал в Ковно. И то время, которое я прожил там, около 2-х лет, — вспоминаю с удовольствием.
Работать в штабе было легко и приятно. Полковник Петерс больше интересовался лекциями, которые часто читал, разъезжая по округу. Начальник дивизии также очень редко бывал в штабе и мы с подъесаулом Грузиновым, старшим адъютантом по хозяйственной части, делали доклады самостоятельно на его квартире.
Генерал-лейтенант барон Бистрам, бывший Командир отдельной гвардейской кавалерийской бригады, и улан Его Величества, носил мундир этого полка. Дивизию нашу он получил после дуэли, бывшей у него в Варшаве с генералом Баумгартеном. Это был старый служака, захвативший молодым офицером еще царствование Александра II.
По штату личного адъютанта Начальнику дивизии не полагалось, но я фактически исполнял у него эту роль. В то время в Курляндии находились уже эскадроны и от других полков нашей дивизии и потому Бистрам их объезжал, делая инспекторский смотр. Всегда в этой поездке я ему сопутствовал.
Эскадроны большей частью стояли по имениям баронов. Везде нам устраивали пышные приемы. И поэтому Бистрам не торопился. А когда я ему докладывал, что по расписанию мы должны уже ехать дальше, он отвечал: «Знаете что, посидим еще здесь пару дней». Расписание нарушалось, нас везде ждали, волновались. И поездка продолжалась несколько недель.
Много интересного рассказывал мне старик генерал из своей прежней долголетней службы. Многое я уже позабыл. Но запомнился командир полка Гродненских гусар, немец плохо говоривший по русски, у которого, в царствование Александра II, Бистрам служил молодым офицером. Про офицеров, хорошо ездивших верхом, он говорил: «это хорошь» а про плохо — «это сволочь».
Не смотря на свое богатство, он был женат на дочери известного Петербургского банкира Утина, — Бистрам был порядком скуповат. Обычно, когда мы ездили с ним в полковом экипаже, он обязательно давал кучеру на чай мелкую монету и когда солдат, невольно, хотел посмотреть, что ему дают, Бистрам говорил: «Бери, бери, потом смотреть будешь».
Любил он хорошо поесть и с толком выпить, при чем говорил: «Пью все, кроме керосина». Это был большой гастроном. По вечерам он обязательно требовал к себе повара Миронова (нашего полка), работавшего раньше у Кюба в Петербурге, и спрашивал: «Ну, что завтра будем готовить?» И по утверждении, предложенного поваром, меню, задавал вопрос: «А как, ты, братец, будешь готовить?» И затем выслушав его, начинал уточнять: нет тут надо так-то, а там прибавить того-то и т. д.
После генерала Остроградского, генерал инспектором кавалерии был назначен Великий князь Николай Николаевич, который начал проводить омоложение кавалерии. В число вычищенных стариков, генералов, в первую очередь, попал Бистрам. Он вышел в отставку и доживал свои дни в Петербурге, где и скончался.
Командующим дивизией, после Бистрама, был назначен генштаба генерал-майор Оболешев, который прокомандовал ею недолго. И вот почему.
В то время наш корпус получил, переведенный из Сибири, генерал Ренненкампф, у которого с Оболешевым были старые счеты.
Будучи штаб-офицером для поручений при Командующем войсками Киевского военного округа генерале Драгомирове, где в то время Ахтырскими драгунами командовал Ренненкампф, Оболешеву было поручено произвести дознание по злоупотреблениям в фуражном довольствии Ахтырского полка. Оболешев произвел это дознание не в пользу Ренненкампфа и он ему это забыть не мог.
С назначением Ренненкампфа Командиром 3 арм. корпуса в который, входила наша дивизия, начались систематические мелкие придирки Ренннкампфа к Оболешеву. Но последний был человек с самолюбием, с хорошими своими средствами, в службе особенно не нуждался и подал в отставку. Жил он затем в Петербурге, будучи постоянным посетителем клуба.