После дивизионных бывали окружные скачки. Это был стипль-чез, с очень серьезными, уставными, препятствиями. Выигравшие эту скачку первыми, допускались затем к участию на Императорский приз.
Знаменитостью в этом отношении был нашего полка рот. Белокопытов, выигравший подряд два года Императорские призы. Он был не только прекрасным ездоком, но отличным тренером лошадей. Покупая у гвардейских кавалеристов за бесценок, забракованных ими, тысячных чистокровных скакунов, он на этих-же лошадях обходил затем их прежних владельцев.
Когда начинался сезон скачек, Белокопытова в полку уже не было. Скакал он во всех городах России, где только были джентельменские скачки. Одна из комнат в его квартире сплошь была уставлена полученными им призами.
Обладатель Императорского приза был и поручик Гейтих, выигравший его на лошади завода графини Сенбок-Фермор, принадлежавшего жене нашего бывшего командира полка полковника А. А. Орлова. Его я уже в полку не застал, но слышал много о нем и познакомился затем, когда он приезжал к нам в Либаву, на юбилей полка.
Александр Афиногенович пользовался в полку любовью офицеров. Жена его постоянно жила за границей и потому он проводил, большей частью, свое время среди офицеров полка в собрании, за стаканом вина. Признавал только два напитка: шампанское и коньяк. При чем последний называл: «короткий напиток». Мум и мартель доставлялись нам из Петербурга скорыми поездами.
Эти «посиделки» в собрании, где пели песенники и играли трубачи, продолжались иногда целую ночь. Но это не мешало Орлову являться в эскадроны на утренние занятия и взыскивать с офицеров, которые на них опаздывали. Это был блестящий кавалерийский офицер и командир полка.
Коренной царскосельский лейб-гусар, Орлов, после нашего полка, получил в командование улан Ее Величества. К нам на юбилей приехал уже будучи командиром гвардейской бригады. И в том-же году, 1908, вернувшись в Петергоф, после нашего юбилея, вскоре заболел. Был отправлен для лечения за границу, но по дороге в Италию скончался.
Тело его было привезено в Россию. На похороны от нашего полка, в Петергоф, ездила депутация. По возвращении рассказывали, что Государь и Государыня его очень любили. Запросто бывали у него на квартире, а на похоронах шли за его гробом до самой могилы. Государь говорил, что это был единственный человек, который никогда не просил у него за себя и за кого-либо другого.
Начальником нашей дивизии, когда я вышел в полк, был генерального штаба генерал-лейтенант фон Волькенау. Большой карьерист и любитель титулованных особ. Рассказывали, что из-за карьеры он женился на дочери, всесильного когда-то, поенного министра Тотлебена, у которого их было две: одна красивая, а другая далеко не красавица. На вопрос министра, когда Волькенау просил у него руки его дочери, — «На какой?» На Вере, ответил Волькенау. «Нет на Соне», отрезал министр. Слушаюсь Ваше Высокопревосходительство, — согласился Волькенау. Соня была та, которая не блистала красотой.
Что-же касается титулованных лиц, то с ним произошел у нас в полку такой забавный случай. Ежегодно летом в полку отбывали сборы прапорщики запаса. Подобрались, как-то, все титулованные Остзейцы, но был среди них и попросту один прапорщик Иванов.
Приехал в полк генерал Волькенау, и командир полка полковник Косов приказал мне собрать всех прапорщиков и построить их в офицерском собрании, для представления генералу. Все были построены мною в одну шеренгу и последним стоял, единственный не титулованный, Иванов.
Входит Волькенау. Косов ему представляет. Граф Ламздорф Леон, граф Ламздорф Альберт, барон Фитингоф-Шель, барон Бер, барон Остен Сакен и др. После произнесения каждого титула, лицо Волькенау постепенно расплывалось все в большую улыбку. И он каждому с удовольствием пожимал руку.
И вдруг командир полка произносит: прапорщик Иванов.
Волькенау сразу одернул руку, улыбка слетела с его лица и он, несколько подумав, протянул Иванову только два пальца.
Строем он не интересовался и полки своей дивизии знал плохо. Наш полк недолюбливал. А любимцами его были, почему-то, Елисаветградцы.
Когда Великий князь Николай Николаевич, будучи генерал инспектором кавалерии, делал на Пожайском поле, под Ковно, смотр нашей дивизии, он спросил у Волькенау: какие полки он считает лучшими в строевом отношении. Волькенау назвал Елисаветградский, Новороссийский, Казачий и последним наш.
В этом порядке Николай Николаевич и произвел полковое ученье. И ни один полк, кроме нашего, не удостоился его похвалы. Только у Смоленцев, после каждого построения, раздавался сигнал Великого князя «коноводы», что означало благодарность.
— Вы совершенно не знаете, генерал, полков своей дивизии, — сказал Николай Николаевич и, пришпорив коня, ускакал с Пожайского поля.
Но это не помешало Волькенау быть скоро назначенным командиром нашего 3 армейского корпуса. Говорили, что этим он был обязан вдовствующей Императрице Марии Федоровне. Вскоре это и подтвердилось.
Генерал Волькенау приехал в Александровский штаб, приказал построить полк в манеже, вызвал перед строй офицеров полка и произнес речь. В конце этой речи прослезился и сказал, что корпус он получил только благодаря Матушке Царице, которой имел счастье представляться в Вержболово. И что этим он всецело обязан нашему полку. Пожал всем офицерам полка руку и даже молодежь, которая обычно получала для пожатия только два пальца, удостоилась пожать целую генеральскую руку.
Смоленские драгуны, как я уже говорил раньше, один из старых полков в кавалерии, праздновавшие в 1908 году 200-летний юбилей своего существования, были любимым полком своего Державного шефа Императора Александра III, принявшего шефство, еще будучи Наследником, от своего старшего брата Николая Александровича. Эту любовь наследовала и супруга его, вдовствующая Императрица, Мария Федоровна.
Ежегодно Государыня проезжала через станцию Вержболово, бывшую невдалеке от Александровского штаба, для следования в Данию. И каждый раз Смоленцы имели счастье представляться Ее Величеству и подносить букет живых цветов с лентами полка, который мы обычно выписывали из Берлина.
И вот теперь, несмотря на много прожитых лет, ясно вырисовывается незабываемая картина.
В Царских покоях станции Вержболово выстроен в полной парадной форме офицеры полка. На правом фланге их полковой командир и адъютант полка с роскошным букетом из пунцовых роз и орхидей, любимых цветов Императрицы.
Плавно подходит Императорский поезд. Государыня в сопровождении состоящего в Ее распоряжении князя Шервашидзе, выходит из вагона и направляется в Императорские покои. Командир полка подносит букет. Ее Величество обходит офицеров полка и милостиво с ними беседует. Дольше других обычно Императрица задерживалась на левом фланге около полкового адъютанта и беседовала с ним, в ожидании доклада о готовности заграничного поезда.
Мне, как полковому адъютанту, особенно памятна обаятельная личность Государыни. Вечно моложавая, небольшого роста, но стройная и изящная, всегда вся в черном и под густой вуалью. Говорила Императрица очень тихо и не совсем внятно, надо было напречь свой слух, чтобы все расслышать и дать толковый ответ.
Государыня интересовалась жизнью полка, переменами в нем, помнила почти всех офицеров полка, а старикам любила задавать вопрос: «А вы моего мужа помните?» И как трогательно было слышать в устах Императрицы эти простые слова.
Но докладывали, что поезд готов и Государыня следовала и вагон. Не расставаясь все время с букетом, Императрица, стояла у окна вагона улыбалась и кивала головой все время, тюка были ей видны провожавшие ее лица.
Ехали в полк, возвращались к повседневной будничной жизни. Чувствовалось, что все в душе своей уносили незабываемый образ обаятельной Царицы.
В ЛИБАВЕ
В конце 1907 года, весь полк из Александровского штаба (близ г. Волковишки) был переведен в гор. Либаву. Молодежь ликовала, что ей удалось вырваться из захолустной стоянки.
По прибытие в Либаву, штаб полка занял в порту Императора Александра III здание 3 флотского экипажа, незадолго перед тем расформированного за беспорядки. Помещение это, после наших казарм и обывательских квартир, по своему прекрасному оборудованию, походило скорей на здание кадетского корпуса или института благородных девиц. Командиру полка также была предоставлена отличная казенная квартира, где предполагалось поместить и меня. Но я предпочел жить в Либаве и ежедневно поэтому «гарцевал» по порту верхом, направляясь в канцелярию.
Командиром порта в то время был контр-адмирал Григорович, будущий Морской министр. Во всем видна была его рука полноправного хозяина и прекрасного администратора. И порт блистал своим благоустройством. Со стороны адмирала, мы видели самое сердечное и заботливое к нам отношение.
Тут-же в порту разместился 4 эскадрон ротмистра Базилевского. В Либаве стоял 3-ий, 1-й в Газенпоте, 2-й в Гробине, а остальные два по имениям баронов.
Либава, после нашего захолустья, казалась нам настоящей столицей. Тут был театр, с немецкой опереткой, известный шантан, под названием «Гамбургский сад», где играли наши трубачи; знаменитая кондитерская Боница, с прекрасными пирожными и отличным шоколадом; первоклассная «Петербургская гостиница», где собирались офицеры полка, как не имевшие своего полкового собрания. А летом мы проводили время в прелестном Кургаузе.
Здесь я встретился со многими своими однокашниками по Морскому корпусу. Запомнилось прибытие в порт из Англии красавца нового крейсера «Рюрик», на котором плавал мой друг, лейтенант А. Рыжей. В этот вечер, с Лешей было выпито «море вина», мы вспоминали дни нашей юности в пансионе и в стенах родного нам корпуса.