Так коротали мы свои дни, пока не грянул гром войны. Была объявлена мобилизация. В эскадроне у меня, как у адъютанта, было много работы. Прибывали на пополнение запасные унтер-офицеры и лошади. А также 8 человек офицеров из кавалерийских полков нашего округа.
Полевой эскадрон, доведенный до 200-сот человек, делился на две части. Один полуэскадрон оставался при I Армии, а другой шел в 4 Армию, которая комплектовалась из войск Московского и Казанского военных округов, где не было полевых жандармов. Я, в должности помощника командира эскадрона, остался в I Армии.
В первый же день мобилизации станцию Вержболово занял батальон Волжского полка и эскадрон Смоленских улан, с приказанием оборонять таковую до подхода главных сил армии. Свою задачу Волжцы и Смоленцы выполнили блестяще. Особенно отличился пулеметный взвод при батальоне. Немцы никак не могли понять какое количество войск занимает станцию. Целые пехотные полки ходили в сомкнутом строю в атаку, а пулеметы Волжцев косили их, словно рожь. Их было всего два… И командовавший ими подпоручик получил Георгиевский крест.
Когда поезд Командующего армией и полевой эскадрон прибыли на ст. Вержболово, там еще находился штаб 3 армейского корпуса, войска коего наступали на Сталлупенен.
Генерал Ренненкампф приказал мне разыскать Командира 3 корпуса генерала Епанчина и передать ему, что он должен находиться уж впереди, а ст. Вержболово занимает Штаб армии.
Я скоро нашел Командира корпуса, который находился со штабом около небольшого домика, и передал ему приказание Ренненкампфа. Епанчин был несколько смущен, просил меня передать Командующему, что он ведет тяжелый бой и войска с трудом продвигаются вперед. Но, что он со штабом корпуса перейдет в другое место.
Командующим I Армии был генерал-адъютант П. К. Ренненкампф, обладатель крутого и взбалмошного нрава. Генерал, как мой бывший Корпусный командир, знал меня хорошо и я часто получал от него лично, минуя командира эскадрона, довольно оригинальные поручения. Но одно приказание было настолько дико, что об нем стоит рассказать.
Когда мы прибыли на станцию Вержболово, то заняли ближайшие станционные постройки, где также разместились охранные роты штаба и еще несколько нестроевых частей. Штаб армии остался в вагонах, составлявших поезд Командующего армией.
Устроившись с большим удобством и комфортом, в прекрасных пульмановских вагонах, штаб не особенно торопился покинуть насиженные места. И только, после Гумбиненского сражения, сразу, перешел в гор. Инстербург.
Спокойно-методически работал Штаб армии, но его «мирная» обстановка была нарушена, когда, однажды, в тыл к нам, прорвались два немецких эскадрона и ударили по нашим путям сообщений. О факте этом, почему-то, никто не писал. Даже умалчивает о нем в своей книге генерал Н. Н. Головин («Из истории кампании 1914 года на русском фронте»). В обозах произошло замешательство и началось их паническое бегство по шоссе к Эйдкунену. Дошло до того, что ездовые выпрягали лошадей и верхом мчались по шоссе, мимо Штаба армии. Стоял страшный шум, крики, топот коней.
Я, немедля, приказал поседлать по тревоге эскадрон и вывел его на шоссе, стараясь остановить мчавшиеся обозные повозки.
Из вагона на шоссе быстро вышел ген. Ренненкампф. В этот момент, мимо него, несся на неоседланной лошади, без папахи, донской казак, крича не своим голосом: «немцы, немцы»…
Увидя эту картину, генерал остановил его и, подозвав к себе, спросил: «Где немцы?». Казак указал в сторону Эйдкунена.
— Штаб-ротмистр князь Ишеев, позвал меня Командующий армией, — поезжайте с этим казаком и удостоверьтесь, действительно-ли там немцы, где он говорит.
Проехав в указанное казаком место, я нашел там, вместо немцев наши охранные роты, которые рассыпали в цепь их командиры, о чем и доложил, возвратясь, вместе с казаком, Командующему армией. Ген. Ренненкампф ничего не говоря казаку, отдал мне следующее дословное приказание:
— Возьмите этого казака, расстреляйте и голову его принесите мне в вагон.
Что мне было отвечать, как не: «Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство».
Получив столь необычайное «задание», я, откровенно говоря, призадумался, как-бы избежать исполнения этого «поспешного» приказания вспыльчивого генерала и, если возможно будет, спасти казака.
На его счастье, в этот момент, налетел на меня мой Командир эскадрона полковник Нереновский. Большой любитель поспать, после обеда, полковник, не в обиду ему будет сказано, малость запоздал. Желая, видимо, показать перед Командующим свою распорядительность и, не зная о данном мне генералом приказании, «дядя Федя», как называли его офицеры, громовым голосом закричал: «Штаб-ротмистр князь Ишеев, поезжайте немедля в Эйдкунен, там чорт знает, что происходит, заклинились обозы». Господин полковник, Командующий армией приказ…, пробовал было я возразить. «Слушайте, что я вам приказываю». И, не дав мне доложить ему приказание Командующего, помчался дальше.
Передав казака вахмистру эскадрона с приказанием: задержать его впредь до моего распоряжения, я направился с несколькими унтер-офицерами в Эйдкунен.
Здесь моим глазам представилась такая картина. Площадь этого немецкого пограничного городка, перед мостом, сплошь была усеяна обозными повозками, вклинившимися, в паническом бегстве, на мосту и прекративши там всякое движение. Повозки были без ездовых и я долго не мог их найти. Оказывается «храбрые воины» попрятались под повозки и мне с трудом уда лось их выгнать из-за «прикрытия».
Водворив таким образом порядок и урегулировав движение, я вернулся на ст. Вержболово и немедля отправился в эскадрон. На мой вопрос: «Где казак?», — вахмистр смущенно доложил, что казак бежал и в кратких словах описал мне картину бегства.
Что было делать? Факт был на лицо — казак исчез. С «Желтой опасностью» (кличка, под которой был известен в военных кругах ген. Ренненкампф), шутки были плохи и надо было искать способ самому выйти благополучно из создавшегося положения.
Я отправился к Командиру эскадрона и рассказал ему все подробно. Выслушав меня, полковник посоветовал мне молчать и никому об этом, пока, ничего не говорить.
Прошел день, второй. Казалось, что Ренненкампф забыл об этом случае. Как вдруг, на третий день, после обеда за чашкой кофе, Командующий, будучи в хорошем расположении духа, неожиданно для всех, спросил Командира эскадрона: «А, что, Ишеев, расстрелял казака?». На это последовал спокойный ответ дяди Феди: «Да, расстрелял». Здесь следует пояснить, что полковник был у Командующего армией в большом фаворе и частенько за обедом забавлял его веселыми анекдотами.
Сознавал ли ген. Ренненкампф, что погорячился, отдавая столь нелепое приказание, как: принести ему голову в вагон, — я не знаю, но так кончилась благополучно для казака и для меня эта «трагикомическая история».
Сколько лет прошло уже с тех пор и я все не могу ее забыть и в точности не знаю: действительно ли удрал казак, или молодцы унтер-офицеры, услышав его печальное повествование, — выпустили лихого станичника на свободу. Последнее я думаю, вероятнее.
Запомнилось хорошо еще одно приказание ген. Ренненкампфа.
После первого неудачного боя с немцами, 28 пехотная дивизия, 20-ого армейского корпуса, находившаяся на правом фланге нашей армии, была настолько расстроена, что некоторые офицеры этой дивизии оставили свои части.
Командующий армией потребовал меня к себе в вагон и отдал следующее приказание:
— Мне известно, что на станции Пильвишки находятся офицеры 28 дивизии, бросившие своих солдат. Возьмите 2-х унтер-офицеров, поезжайте на эту станцию, соберите этих беглецов и представьте мне.
Приехал я на эту станцию, которая находилась в 25-ти верстах от границы, ночью. Небольшая комната ожидания была сплошь набита солдатами, а среди них, на полу, стояли два гроба с телами, убитых в Каушенско бою, офицеров Л. гв. Конного полка, которые их денщики везли в Петроград. Жуткая картина.
На рассвете мои унтер-офицеры обнаружили в соседних к станции хатах 7-м человек офицеров 28 пех. дивизии, среди коих было два капитана.
Я объявил им приказание Командующего армией и повез в Вержболово. Там, выстроив их перед вагоном Командующего, доложил ему, что собрал 7 человек.
Ренненкампф, выйдя из вагона, здорово их пробрал, пристыдил и приказал немедля возвращаться в полки, собрать и привести в порядок свои части. Больше других попало двум ротным командирам.
Первое серьезное столкновение с немцами у Сталлупенена, несмотря на то, что русские отбросили немцев, было для нас очень тяжелым. Не обстреленные и плохо еще применявшиеся к местности войска, понесли большие потери. Было много раненых. Целые вереницы повозок с ними тянулись на станцию Вержболово, где залы были превращены в лазарет. Было мною раненых и немцев из 17 корпуса, который дрался в центре их армии. В этом бою был убит Командир пехотного Оренбургского полка генерального штаба полковник Комаров, выехавший открыто верхом перед позицией своего полка.
На другой день, после этого боя, генерал Ренненкампф на автомобиле, а в 2-х других охрана от Полевого эскадрона, с карабинами, (В мирное время Полевой эскадрон имел только револьверы, а в первые дни войны получил карабины.) — поехал в 25 и 27 пехотные дивизии и поздравлял войска с удачным боем. Это были части 3 Корпуса, которыми он раньше командовал и где его хорошо знали. Солдаты его любили и надо было видеть с каким восторгом они его приветствовали и кричали ура.
Сталупененское столкновение произошло 17 августа и было прелюдией Гумбиненского боя, разыгравшегося 20 августа.
Здесь, наступавшая армия ген. Ренненкампфа, встретилась с германской армией генерала Притвица. В начале перевес был на стороне немцев. Были уже использованы все резервы. И немцы, чувствуя приближение победы, становились чересчур смелыми: их батареи выскакивали на открытые позиции, а пехота бросалась в прорыв, образовавшийся в центре нашей армии.