Но вскоре Туманов вернулся в Вильну, т. к. было образовано Варшавское генерал-губернаторство и на эту должность назначен из Ставки генерал Енгалычев. При нем формировалась военная канцелярия и я перешел в его распоряжение.
Жизнь в Варшаве била ключем. Театры, рестораны, цукерни были полны народу. Было много приезжих и не чувствовалось, что в 50-ти верстах от города начинается уже фронт.
Работы у меня было много, т. к. Начальник канцелярии полковник Олсуфьев, бывший раньше адъютантом у генерала Скалона и знавший поэтому хорошо Варшаву, сопровождал всегда в поездках Генерал-губернатора, а всю работу по канцелярии взвалил на меня.
В канцелярии, которая помещалась в Уездовском замке, у нас толпилось всегда много народу, получавшего разрешения для поездки на фронт. Среди этой публики бывали очень интересные личности.
Вспоминается живой и энергичный монархист Пуришкевич, бегавший по комнате из угла в угол со стеком в руке и декламировавший свои остроумные, на злобу дня, стихи. Одни из них, по случаю закрытия Ген. — губернатором публичных домов, когда проститутки, прикрывшись косынками сестер милосердия, шныряли по улицам Варшавы, были настолько удачны, что я их сразу запомнил. Вот этот перл:
«Дома публичные закрыты
Б-ей в Варшаве не найти,
Прикрыв косынкою ланиты
Они на избранном пути.
Все рвутся в сестры, ждут повязки
Разводят всюду трипера
Дают за штык, дают за каски
Подчас дают и за кивера».
Но второй куплет настолько нецензурен, что об нем умалчиваю.
Получил я от него в подарок книжку остроумных его стихов, посвященных Дупенскому. Под этой фамилией был скрыт, по очень прозрачно, — депутат Государственной думы Крупенский. К сожалению, она у меня не сохранилась.
ЖИЗНЬ И КАЗНЬ ПОДП. МЯСОЕДОВА
В то время был привезен в Варшавскую крепость, арестованный за шпионаж подполковник Мясоедов. И мне тогда, невольно вспомнился наш полк, поездки за границу через станцию Вержболово, на которой Мясоедов был тогда Начальником жандармского отделения. Я знал его лично и хорошо всю его биографию.
В молодости офицер одного из пехотных полков, стоявших в Ковно, женатый на рожденной немке, дочери владельца Ковенского гвоздильного завода Тильманса, он скоро перешел на службу в отдельный Корпус жандармов.
Высокого роста, громоздкий, обладатель большой физической силы (ломал пальцами монету), с надменным и наглым взглядом, — Мясоедов импонировал своим видом.
Нас, офицеров драгунского полка, поражали те крупные свази, которые имел простой жандармский офицер в Германии и тот широкий размах, с которым он жил.
Ежегодно он был приглашаем на охоту к самому Кайзеру, а сам давал у себя пышные рауты, на которые приезжали немецкие офицеры, близ стоявших улан. Старался завлечь на эти приемы и нас молодых офицеров полка.
Обворожительная хозяйка, интересные приезжие немки и широкое хлебосольство, — все это, откровенно говоря, влекло нас, холостую молодежь, скучавшую в захолустной стоянке. Бывали мы там как-бы инкогнито, т. к. жандармский подполковник, после одного случая, в полку принят не был.
И вот в один прекрасный день, требует меня, как полкового адъютанта, к себе на квартиру, в неурочное время, командир полка, бывший в ту первую революционную вспышку Начальником военного района двух пограничных уездов.
Вхожу. В кабинете командира застаю молодого жандармского корнета Пономарева, прибывшего из Петербурга с секретным поручением Штаба корпуса жандармов произвести обыск у подп. Мясоедова. Получаю приказание: заготовить предписание командиру эскадрона в местечке Вержболово, — содействовать корнету при производстве обыска.
Цель обыска: найти огнестрельное оружие, которым, якобы, торгует Мясоедов, перевозя его тайно через границу. Но за этим скрывалось, как говорили тогда, нечто другое. Что было обнаружено при обыске — не помню. Жандармский корнет укатил в ту же ночь, с какими-то вещественными доказательствами в Петербург.
А результат обыска был таков: подполковник Мясоедов, вскоре был отрешен от занимаемой им должности и удален из Корпуса жандармов.
Выйдя в запас, Мясоедов поселяется в Петербурге. Он делается, видимо для отвода глаз, представителем одной крупной немецкой автомобильной фирмы. Опять широкий образ жизни: открытый дом, постоянные приемы. Жена его сближается с супругой Сухомлинова. И Мясоедов свой человек в доме Военного министра.
Грянул гром войны. Завод Тильманса, тестя Мясоедова, закрывают, а его самого, бывшего на подозрении еще в мирное время, высылают в глубь России. Мясоедова призывают из запаса, он надевает мундир подполковника, с зачислением по армейской пехоте, и назначается в распоряжение Военного министра генерала Сухомлинова, пользуясь его особым покровительством.
Нашумевшая в то время история: столкновение его с редактором «Вечернего Времени» Борисом Сувориным, имевшего смелость его разоблачить, — хорошо известна всем и писалось о ней тогда много.
Материал, который мог добыть у Военного министра бывший жандармский офицер, не удовлетворял, видимо, его хозяев. От него требовали более интересных для них: оперативных сведений. Но для этого надо было проникнуть на фронт.
И вот, однажды, в Штабе I армии появляется подп. Мясоедов с рекомендательным письмом Военного министра, с просьбой о назначении его в Штаб армии. Но здесь ему не повезло. Бывший в то время Начальником контр-разведывательного отделения штаба этой армии, жандармский подп. Беловодский, знавший хорошо прошлое своего быв. сослуживца, сообщил, об этом Начальнику штаба армии генералу Одешелидзе и хитрый грузин ему вежливо отказал.
Но Мясоедов не унывает. Возвращается в Петроград и, заручившись рекомендацией своего покровителя, направляется в Штаб 10 армии, действовавшей тогда в Вержболовском направлении, где он, по своей прежней службе, был как у себя дома. Здесь письмо Военного министра возымело свое действие и Мясоедов назначается на штатную должность штаб-офицера для поручений при разведывательном отделении этого штаба.
Об этом узнает недремлющая контр-разведка Сев.-Зап. фронта. Там были лица, которые хорошо знали подноготную быв. жандармского офицера. За ним устанавливается слежка. Перехватывается у агента контр-разведки его письмо, адресованное немцам и содержащее оперативные сведения. Это письмо и послужило главным против него обвинением.
В Варшавской крепости Мясоедов был предан Военно-полевому суду, председателем коего назначается полковник ген. штаба из Сев.-Запад. фронта Лукирский.
Были-ли у Мясоедова сообщники? Суд этого не выяснил. На вопрос, поставленный ему об этом председателем суда, он ответил: «Если я назову их, то вы все здесь ахнете». Действительно ли за спиной Мясоедова стояли такие лица, которых он назвать не мог, или делал только вид, что таковые существуют, стараясь тем воздействовать на суд? Но это его не спасло. Мясоедов был приговорен к повешению.
Генерал-губернатор должен был этот приговор, как пользующийся правами Командующего войсками округа, — утвердить. Не желая, видимо, брать на себя такую ответственность, князь Енгалычев, имевший большие связи в Ставке, телеграфировал Верховному главнокомандующему Великому князю Николаю Николаевичу о приговоре суда.
Вскоре от Великого князя был получен ответ: «Другого решения быть не может». И приговор был утвержден. А на рассвете Мясоедов был повешен.
Присутствующий при казни, по приказанию Генерал-губернатора, полковник В. А. Олсуфьев говорил мне, что перед казнью Мясоедов держался все время подчеркнуто спокойно и самоуверенно, как будто надеясь, что кто-то должен его спасти.
Вскоре, после этого, был получен приказ начать постепенную эвакуацию. А затем Варшава была нами оставлена. Военная канцелярия была расформирована и мне надо было возвращаться в Штаб I армии.
В ГОРОДЕ ДИСНА
Когда, после оставления нами Варшавы, я вернулся в Полевой эскадрон, Штаб I армии находился в постоянном отступлении. С большим трудом было пройдено болотистое Полесье и наконец мы докатились до уездного города Дисна, на Западной Двине, где расположился Штаб I армии.
Через реку, по мосту, построенному уже во время войны, попадали мы в бывшее имение певицы А. Вяльцевой. Здесь, в красивом помещичьем доме, жило высшее начальство Армии, находилось Оперативное отделение штаба и помещался телеграф (связь с корпусами), где мне приходилось часто дежурить.
Имение Вяльцевой принадлежало тогда мужу покойной генералу Бискупскому. В доме, по воле покойной, было все сохранено в том виде, как было при ней. Даже осталась богатая коллекция граммофонных пластинок, напетых Вяльцевой.
Стали мы в Дисне прочно и, видимо, надолго. Была зима. На фронте было затишье. Текла будничная жизнь. И чтобы скрасить ее, надумал я организовать спектакли.
В центре города был солидный Народный дом Общества трезвости, с хорошей сценой и зрительным залом. Но в нем не было электрического освещения. Наша же Автомобильная рота имела подвижную электрическую станцию. Подкатил такой автомобиль к зданию, перебросил через окно провода, и в день спектакля сцена и зрительный зал озарились электрическим светом. Но не было еще главного — разрешения. Генерал Одешелидзе не особенно жаловал такие начинания. Приходилось обратиться к протекции, пробраться к Командующему армией, «держась за тетенькин хвостик».
При Штабе армии были два полевых лазарета. В одном из них постоянно бывал ген. Литвинов. И вот через сестер этого лазарета мне и удалось получить разрешение Командующего армией, но с условием, что весь сбор поступает в пользу лазарета на покупку теплых вещей для выздоравливающих солдат.
В то время в Петрограде пользовалась большим успехом комедия Е. Мировича «Вова приспособился», которая буквально не сходила с репертуара «Кривого зеркала». Мы остановились на постановке этой комедии и я послал за ней в Петроград унтер-офицера. Он скоро ее привез.