На другой день, Мейерхольд не заставил долго себя ждать и, выйдя ко мне, сказал: «Нам надо занять солдат, которые ничего теперь не делают. В казармах есть сцены, артистов в нашем распоряжении сколько угодно. Я сам один разорваться на все места не могу, а потому мне нужны помощники. Кой кто у меня уже есть. Вам я поручу Преображенский полк. Согласны? Это ни к чему вас не обязывает. Когда захотите, можете быть свободны. Кроме жалованья из отдела, будете получать паек из полка, — а это уже, по теперешним временам, кое-что».
Зная мое влечение к театру, Мейерхольд не ошибся и получил мое согласие. А на другой день: мы катили уже с ним на Миллионную в казармы запасного батальона Преображенского полка. Здесь Мейерхольд представил меня в качестве режиссера. Начались спектакли, или, вернее говоря, отдельные выступления разнообразных артистов, которые стремились сюда из-за куска хлеба.
Но продолжалось это недолго. Солдаты скоро были распущены по домам. И однажды Мейерхольд сделал мне следующее предложение: «Ольга Давыдовна (сиречь Каменева) очень нуждается в секретаре. Не согласились бы вы занять должность секретаря Театрального отдела?».
Под всякими благовидными предлогами, а главное, под тем предлогом, что я совсем не знаком с канцелярской работой, и мне хотелось бы быть поближе к театру, — я отказался. Несмотря на то, что Мейерхольд соблазнял меня: «Да это только временно, а потом я вас устрою в театр на хорошую должность». Надо было, пока не поздно, уносить ноги.
В это время все театры были уже национализированы. Из театральных предприятий уцелели только «Зоологический сад» и «Аквариум», и то только потому, что были раньше под постоем солдат и страшно загажены. Первый отвоевал себе старик Новиков (опереточный антрепренер), а второй — содружие в составе: известного тенора Мариинской оперы А. М. Давыдова, быв. управляющего этим садом Н. П. Глясс и присяжного поверенного Бинякова. Зная хорошо Давыдова и Глясса, к ним-то и направил я свои стопы.
Не долго рассуждая, сговорились, и я был назначен режиссером открытой сцены в саду. А пока происходил ремонт сада и помещений, я постепенно ликвидировал дела своей прежней службы.
Обязанности мои были несложны. Программа открытой сцены состояла из отдельных номеров («аттракционов»), которые надо было только во время выпускать, и менялась она каждый месяц.
Раз я с женой уехал на пароходе, в направлении Шлиссельбурга, за картошкой. Купили ее целый чемодан. Но когда пришли на пристань, постовой милиционер нас остановил и потащил в комиссариат. А пока происходил допрос, пароход ушел, и я, конечно, опаздывал к представлению. Пришлось телефонировать старшему плотнику, который с успехом и «прорежиссировал» всю программу.
Закрытый, так называемый железный, театр в саду был сдан труппе театра «Би-ба-бо», во главе с талантливым артистом Курихиным и поэтом Н. Агнивцевым. Пародии последнего пользовались громадным успехом, особенно «Евгений Онегин на изнанку».
Зло высмеивал большевиков под гармонику и куплетист Невский. Долго они смеялись сами над собой, но потом, наконец, сообразили.
И вот в один прекрасный вечер за кулисы явился наряд матросов с ордером об аресте Агнивцева и Невского. Но нашлись добрые люди — предупредили и храбрецы успели удрать, а вскоре и скрыться совсем из Петрограда.
Но дела предприятия шли неважно. Сборы падали. Чтобы их поднять, Глясс придумал организовать бокс, который в Императорской России публично не разрешался и потому, как он думал, обещал большой успех. Он позвал меня и поручил разыскать какого-то черного чемпиона бокса, заказать художнику плакаты, а также поехать к французу, преподавателю гимнастики в Офицерской гимнастической школе, и пригласить его на роль арбитра.
Все уже готово: негр разыскан, набран еще ряд борцов, знающих бокс, красочные плакаты извещают публику о дне открытия состязаний. И вдруг, в самый последний момент, местный совдеп Петроградской стороны, давший уже раньше свое разрешение, известил, что надо еще получить согласие Театрального отдела.
Глясс летит к Каменевой. Но та посоветовавшись, видимо, с Мейерхольдом, санкционировать разрешение местного совдепа не согласилась.
Павшие духом хозяева, вызвали меня, и А. М. Давыдов мне говорит: «Вся надежда на вас, поезжайте к Мейерхольду, — вы же с ним в хороших отношениях, и постарайтесь его уговорить. Если он согласится, то конечно, и Каменева даст свое разрешение».
Еду к Всеволоду Эмильевичу. Прошу. Никакие доводы не имеют успеха!.. «Какие там боксы, говорит мне Мейерхольд, наш народ и так озверел, а вы хотите еще больше пробуждать в нем эти инстинкты и жажду крови».
Итак, последняя надежда, бокс, — провалилась. Все шло, видимо, к тому, что «Аквариум» скоро закроют. Жить становилось все труднее. И я начал подумывать, как бы выбраться из «советского рая».
ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ В ОРШЕ
Все, кто жаждал уехать, в то время, из Петрограда заграницу, тянулись к пограничной Орше, где был устроен большевиками пропускной пункт и таможня. А по другую сторону границы находились немцы и представитель Гетманского правительства.
Для того, чтобы перейти границу и затем попасть на Украину, надо было иметь два документа: один от большевиков, а другой от Украинского Консульства в Петрограде. Первый документ достать мне было довольно просто: служивший секретарем в Автомобильном отделе муж сестры моей жены, выдал мне и, бежавшему со мной поручику А. В. Попову, моему сослуживцу по Комендантскому управлению, предписание, что мы будто-бы командируемся за границу для покупки запасных автомобильных частей. Второй же документ достать было не так уж просто. Украинское Консульство выдавало удостоверения с большим разбором.
Отправился я с Поповым в Консульство и, на том основании, что мы уроженцы Херсонской губернии, просили выдать нам удостоверения — Посвидчения. Там мне повезло: встретил, служащего в Консульстве чиновником, украинского артиста, бывшего раньше в труппе моего приятеля О. З. Суслова и его жены Е. Ф. Зарницкой. А когда он узнал, что моя первая жена была урожденная К. Н. Аркас, то забегал еще скорей и в два счета устроил нам документы.
Надо сказать, что Н. Н. Аркас был у украинцев в большом почете. Он был автором знаменитой «Исторiя Украины-Руси», которая фактически пробудила украинский народ от двухсотлетней летаргии. А кроме того композитором оперы «Катерина», не сходящей до сих пор со сцены украинского театра в СССР и заграницей.
С нами ехала сестра жены певица Е. Я. Никитина и вестовой поручика Попова. Никитиной, как артистке, удалось получить настоящий заграничный паспорт, а вестовой имел такой же документ, как и мы, от Автомобильного отдела. Доехали до Орши благополучно и с удобствами, в отдельном купе, благодаря коменданту Балтийского вокзала, быв. поручику л. гв. Измайловского полка.
Когда мы попали в Оршу, там уже действовала Чрезвычайная следственная комиссия, присланная из Москвы. До того перейти границу было сравнительно просто: сидел в дощатом барачке простоватый парень из местного Совдепа и, не разбираясь хорошо в предъявляемых ему документах, ставил на них свою печать-пропуск. Таким образом удалось проскочить через границу многим.
Теперь-же, когда мы явились в комиссию и предъявили свои «командировочные предписания за границу», в которые по наивности, были вписаны и наши жены, то комиссии это показалось, сразу подозрительным и нам сказали, чтобы мы подождали, пока запросят учреждение, которое выдало нам эти документы.
Никитина и вестовой были пропущены сравнительно свободно. А нам с Поповым, надо было немедля, не ожидая пока нас арестуют, перейти границу. Мы уже знали о многочисленных арестах и расстрелах. Там тогда был расстрелян быв. Московский губернатор свиты Его Величества генерал Джунковский и много других известных лиц.
Добрейшая матушка-попадья, у которой мы остановились, познакомила нас с одним таможенным чиновником, который и взялся «переправить» нас через границу. Он познакомил нас с Начальником тамошней таможни З-вым, родным братом известного генерала Добрармии, который отправил уже не мало офицеров своему брату.
Все было довольно просто: вы приходили, как-бы, в гости к Начальнику таможни, барак коего находился на пограничной линии. Вас с ним знакомили и, поговорив с вами минут пять, он выпускал вас в задние двери, но уже по другую сторону границы — в «объятия» немцев. А багаж ваш следовал с теми счастливцами, которые имели заграничные паспорта.
Трудно передать, то великое чувство радости, которое почувствовали мы все, вырвавшись на свободу. С каким удовольствием распили мы, сидя на бревне, бутылку паршивого шампанского, купленного у немецкого солдата.
Перейдя границу, попали мы в немецкие бараки на оккупированной ими полосе. Представитель Гетмана нас дальше не пропускал, заявив, что должен навести справки. Но через два дня мы узнали, что все зависит от немцев и надо дать одному писарю-солдату такую-то сумму и все будет в порядке. Действительно сразу, как только я вручил ему положенный «магарыч», мы получили разрешение следовать дальше.
До Гомеля, в полосе немецкой оккупации, пассажирские поезда не ходили и пришлось ехать в 3-м классе воинского поезда. Но зато от Гомеля до Киева, благодаря любезности жандармского ротмистра, мы доехали с большим комфортом в отдельном купе 1-ого класса.
Вспоминаю, как я, попав в Гомель, а затем в Киев, после Петроградской голодухи, не пропускал ни одной кондитерской и с каким «зверством» уничтожал в них пирожные.
В Гомеле, в ожидании скорого поезда на Киев, нам надо было переночевать. Но город был так переполнен беженцами, что ни в одной из гостиниц нельзя было найти комнату. Пришлось ночевать в подвальной квартире одного бедного еврея.
В ОДЕССЕ
Вырвавшись от большевиков и благополучно перейдя в Орше границу, я попал в Киев, где было в то время Гетманское правительство. Но там я долго не задержался. В Киеве встретил много знакомых и среди них быв. прокурора Виленского Окружного суда П. А. Аккермана, занимавшего в правительстве значительный пост и предложившего мне поступить к ним. Но меня это не устраивало и я перебрался в Одессу, где начал заниматься театральными делами.