Уже начала собираться публика. Все артисты были одеты и загримированы. А я был в кассе и хотел уже распорядиться выдавать обратно деньги. Как вдруг ко мне прибежал один из хористов и сообщил, что в театре, среди публики, находится артист театра «Миниатюр» из Симферополя, который знает партию Маркиза и может заменить Дубовенку.
Но прежде чем вести с ним переговоры, я попросил Шаца проверить по клавиру, знает ли он эту партию. Отзыв Шаца был утешительный.
Зная, что от него зависит быть спектаклю или не быть, он заломил с меня фантастическую сумму, но я предложил ему — ровно половину. Немного подумав, он согласился, желая, видимо, выступить в спектакле при переполненном зале. Костюм с Дубовенки был ему не по плечу и на маркиза он мало походил, но пел и держался уверенно. А главное — спас спектакль.
Вспоминаю, как, по поручению Начальника гарнизона, я устроил в театре Городского сада, в пользу Добрармии, грандиозный концерт.
Мною была выпущена громадная афиша, на которой крупными буквами было обозначено: «Мобилизация всех артистических сил Ялты». А затем перечислялись имена всех исполнителей.
Участвовали все артисты моего «Оперного товарищества», хор, оркестр Главнокомандующего, бас Императорской оперы Серебряков, Павел Троицкий и мн. другие. Но главной притягивающей силой была Плевицкая.
Много труда мне стоило найти ей аккомпаниатора. Она плохо разбиралась в нотах — и все напевала пианисту по слуху. Ни один из аккомпаниаторов ее не удовлетворял и только молодой, талантливый Петербургский пианист, Орланский пришелся ей по вкусу.
Концерт этот прошел, как в художественном так и в материальном отношении, с огромным успехом.
И еще один благотворительный вечер в гостинице «Россия», который устраивала, жена Главнокомандующего баронесса Врангель. Устройство на нем киосков и концертной программы было поручено мне.
В то время в «России» жило много богатой публики. Москвичи: Грибовы, Тарасовы, Перловы, Асеевы, Исаевы и другое знатное купечество. А потому киоски с шампанским торговали на славу. Много съехалось знати и с ближайших курортов. Обращал на себя внимание генерал Зыков своей красочной формой Туркестанского конного полка.
Концертная программа также имела большой успех. Дуэты и квартеты из опер, а также отдельные выступления лучших артистических сил Ялты. Вспоминаю, как мне удалось привлечь к участию, бывшую Испанскую танцовщицу, жену известного художника Мясоедова, обольстительную андалузскую красавицу. Она имела потрясающий успех. Конферировал, также нигде не выступавший, известный кинематографический артист и режиссер Стрижевский.
Незадолго до эвакуации, был учрежден Ялтинский Военно-Административный Район, начальником коего был назначен генерал-майор Бар, а Начальником штаба полковник Эверт. И я, приказом по этому району, № 403 от 3/16 октября 1920 года, был назначен состоять, с оставлением в занимаемой должности, при Штабе названного района.
Часто из Севастополя приезжал в Ялту Дежурный генерал Архангельский, где у него, на одной из дач, жила семья. Постоянно заходил ко мне за получением места на пароход. И всегда удивлялся, почему Начальник гарнизона не представляет меня к производству в подполковники. Правду сказать, интересовало это меня мало и я никогда не заикался об этом Колотинскому. В Феодосии такую-же должность, как я, занимал полковник Кутепов (брат генерала). Так я и остался ротмистром, Царского производства за выслугу лет в 1916 году.
ЭВАКУАЦИЯ
Эвакуировался я на пароходе Русского О-ва пароходства и торговли «Цесаревиче Георгии». Комендантом на него был назначен генерал-майор Судебного ведомства Савицкий, а я его помощником.
Шел этот пароход под флагом Красного Креста, так как на него были погружены больные и раненые из Ялтинских госпиталей и санаторий. Также генерал Бар со своим штабом и много генеральских семейств, главы которых были в Севастополе. Так, под мое попечение, была отдана семья генерала Архангельского.
На пароходе я организовал приготовление горячей пищи. Успел погрузить, в самый последний момент, заказанную заранее, — выпечку хлеба. В общем «Цесаревич Георгий», в сравнении с другим пароходами, был в лучшем состоянии и не так перегружен. Многие имели каюты. Сам я помещался в одной каюте, которую разделял с одним интендантским чиновником, благодаря которому мы имели запасы разных круп и других продуктов.
В дороге этот чиновник рассказал мне, как ему удалось погрузить на наш пароход очень ценный, валютный груз табака и вина в бочках. И как местные большевики уговорили его, обещая ему службу у них и все другие блага, — этого не делать.
А вот затем, я встретил его уже в Константинополе в очень подавленном состоянии. И он стал мне жаловаться, как с ним не благородно поступило Добровольческое командование: продало очень выгодно, погруженный им табак и вино, — а о нем забыли. И, что ему теперь приходится стоять, чуть-ли не с протянутой рукой, на Галатской лестнице.
«Цесаревич Георгий», как пассажирский пароход, был сильно, а главное, благодаря спешке, не правильно нагружен, с большим креном на правый борт. И командир боялся, чтобы не была плохая погода. Но, к счастью, море было сравнительно спокойно. И в Босфор вошли мы благополучно.
Свыше 190-ти кораблей флотилии Врангеля усеяли этот рейд. Это был клочек пловучей России, не пожелавшей остаться под большевицким ярмом.
Здесь всех нас пересадили на небольшой пароход и отправили во французский лагерь Сан Стефано, а «Цесаревич» — с больными и ранеными ушел дальше.
К счастью, я, как имевший заграничный паспорт, был выпущен французами скоро из лагеря и уехал в Константинополь, перейдя на положение беженца.
В КОНСТАНТИНОПОЛЕ
Приехав с женой в Константинополь, я не мог найти в нем комнату: город был переполнен. Зная, что там живут Пионтковская и Смирнов, я их разыскал и они устроили меня с женой у себя на водочном заводе.
Смирновы попали в Константинополь еще задолго до эвакуации Добрармии и имели там, кроме завода, еще театр типа кабаре «Паризиана», где собирались по вечерам сливки экспедиционного корпуса.
Дела завода были не ахти какие: турки водку не потребляли, а греки предпочитали ей свою «дузику», и кроме того был конкурент один русский полковник. Да и «Паризиана» сначала процветала, но затем, почему-то, сошла на нет.
Тогда Смирнов организует оперетку и ставит «Прекрасную Елену», во главе с Пионтковской, в летнем театре «Буфф». Режиссер Любин придумал новые, чисто Рейнгардовские трюки. Елену — Пионтковскую выносили в паланкине чернокожие рабы, и это не были статисты, вымазанные сажею, а настоящие колоссального роста негры и нубийцы. Агамемнон выезжал на ослике, а Менелая — Полонского вносил на сцену турецкий грузчик «хамал». Если прибавить к этому участие Юрия Морфесси, кордебалет и хор, оригинальную постановку, действие в публике, при эффектном освещении прожекторов, красочность костюмов, — то будет понятен ошеломляющий успех «Прекрасной Елены».
Жить на заводе было неудобно. И я, после долгих поисков, нашел себе комнату, куда и переехал. Имея, по прежней своей службе, большой круг знакомых, начал заниматься комиссионными делами по продаже драгоценностей, а кроме того и артистическими.
Прежде всего решил организовать летучие концерты. Для чего составил маленькую труппу: две певицы, одного певца, аккомпаниатора и конферансье — артиста Московского театра Корша А. Бестужева.
С этой «бродячей труппой» ездил я на острова, где по вечерам в ресторанах давали мы концерты. После коих, певицы обходили с тарелками публику. В большинстве ресторанов нас пускали, но были и такие владельцы, которые в этом нам отказывали. Это были чудесные, веселые поездки по Босфору, с забавными приключениями и интересными знакомствами. А в общем, — на жизнь хватало.
Довольно часто мы бывали с женой в ресторане Вертинского «Роз Нуар», где выступала с громадным успехом сестра жены певица Елена Никитина. Тогда Вертинский, думая вероятно, что у меня есть деньги, уговаривал меня повезти его в концертное турне по большим городам Европы. Но, конечно, из этого ничего не вышло.
Вспоминаю, как мы провожали Никитину, которая с Юрием Морфесси, Настей Поляковой и другими Цыганами уезжала на итальянском пароходе «Клеопатра» в Венецию, а затем дальше в Вену, Прагу и Париж.
В БОЛГАРИИ
Пробыв в Константинополе, в этом сказочном городе, около года, я, взяв на свой «страх и риск» певицу Фелиповскую и артиста Бестужева, повез их в Болгарию. Первый город, куда мы попали, был Бургас. Там жила моя сестра и, благодаря ей, мы нашли для себя пристанище.
Через несколько дней, после приезда, я снял уже театр и объявил программу спектакля. Чеховский «Медведь», веселую пьеску Тэффи, из репертуара Петроградского Литейного театра, «Тонкая психология» и концертное отделение, в котором пели Фелиповская и моя сестра. А ее муж, полковник К. С. Мельников, быв. военный инженер-электрик, был у нас суфлером.
Но у меня было только два артиста, а надо было еще не меньше 3-х. Главное надо было найти «вдовушку» для «Медведя». Узнал, что в городе имеется одна любительница, выступавшая уже с успехом в спектаклях. Поехали с Бестужевым к ней — и уговорили. Женская роль в «Медведе» большая и ответственная. Но Бестужев сразу начал проходить с ней роль и она оказалась очень талантливой актрисой. Нашел еще двух артистов, из коих один оказался прекрасным комиком.
За час до начала спектакля не было продано ни единого билета. Перед кассой (вернее столиком, перед входом в зрительный зал) толпилось много публики, но билетов она не покупала, а все присматривалась к кассиру и ко мне. Недоверчивый народ болгары!
Но спасли положение — мои золотые часы. Вынул я их, чтобы посмотреть который час, как из толпы послышался голос: «Вишь, златен часовник». И, после этого, какой-то «смельчак» купил первый билет, а за ним — сразу бросились осталь