Поддерживая постоянно связь со своими однополчанами французами, В. И. состоял у в полковом Объединении Ахтырских гусар, которые его любили и считали членом своей семьи. Надо было видеть с какой любовью он вспоминал Россию, полк и его боевые подвиги.
Трогательная подробность. В его квартире на письменном столе, рядом с портретом в форме Ахтырских гусар, стояла другая фотографическая карточка: русского рядового гусара — его денщика.
Вскоре, после того, как я перебрался в Америку, он скончался. Да будет память о нем лучшим венком на могилу этого доброго, отзывчивого и на редкость бескорыстного француза — истинного друга русских. Русские парижане его не забудут.
Что за прелесть этот Париж! Какое оживление, какой блеск, как там хорошо жилось! Одни постели чего стоят! А фланирование, которое в Париже стоит всякого театра. А Большие бульвары! А чудесные кафе на них!
Придешь, бывало, сядешь за столик, потребуешь рюмку вина или бокал пива и сидишь, за полтора франка — среди бешеного коловращения парижской жизни…
А театры и прочие увеселения, которые так доступны каждому в Париже. Где все это в Нью Иорке?
Таков был Париж в мое время: в 1930–1937 годах. Говорят, что теперь он изменился. Не знаю, может быть.
Вот почему мне не хотелось так оттуда уезжать. И когда родственница жены, Анна Константиновна Трамбицкая, предложила нам устроить визу в Америку, — я отказался.
Трамбицкие уехали в Америку, прямо из Константинополя, еще в 1923 году. Они прочно там уже устроились и завязали большие знакомства в среде богатых американцев. И в 1936 году вторично начали звать нас в Америку.
Я опять не особенно хотел покидать Париж, но тут вмешалась жена и настояла на том, чтобы я послал свое согласие. Вскоре мы получили от Трамбицких аффидэвит и еще два от богатых американцев.
С этими документами я отправился в Американское консульство и записался на квотную визу. Началась обычная канцелярская волокита, которая продолжалась свыше года. И только 2 августа 1937 года нам с женой была выдана американская квотная виза.
Любопытно, что, несмотря на три солидных аффидэвита и на письмо одного американского сенатора, консул не соглашался выдать визу, пока я не буду иметь наличных денег. Как мне объяснила его секретарша, когда вы приедете в Америку ваши поручители могут умереть и вы очутитесь на улице. А сколько же я должен иметь? — спросил я ее.
— Да, тысячи две, или по крайней мере — 1000 долларов, был ее ответ. В моем тогдашнем представлении — это была сумма громадная.
Пришлось обо всем этом написать в Америку. И один из моих «спонсеров», ныне покойный, адвокат Карлин, не видевший меня никогда в глаза, прислал мне чек на 1000 долларов. Милый и обязательный это был человек.
В АМЕРИКУ
Из Америки нас предупредили, чтобы мы ни в коем случае не ехали в 3-м классе, так как по приезде нас отправят на «Остров Слез», а советовали ехать на немецких пароходах, Арнольд Бернштейн линии, на которых был один класс (кабин класс). Мы так и поступили.
Пароход «Конигштейн», на котором мы имели хорошую двухместную каюту, ничем особым от других пароходов не отличался. Прекрасные удобства, обширная столовая, с отдельными круглыми столами, оркестр музыки, бар и хорошая кухня.
Уходил он из Антверпена 14 августа, куда мы выехали по железной дороге.
Единственным минусом этого парохода было то, что шел он, вместо обычных 6 дней, — 12-ть. Но нам спешить было некуда, как вероятно и тем американским туристам, которые составляли на пароходе большинство пассажиров.
Из русских — возвращалась в Америку, сестра А. Вонсяцкого, Н. бек Мамедова, имевшая в Бостоне свой ресторан, и ехала из Праги г-жа Житкова. Их мне пришлось потом указать, при получении первых бумаг.
Погода была хорошая, не качало и «плыть» было-бы одно удовольствие. Но я, в первый же день захворал: съел, недозволенную мне, консервированную рыбу и пришлось три дня пролежать в пароходном лазарете.
Прибыли мы в Америку (хобокен) 26 февраля 1937 года. При поверке документов, на пароходе, эмигрантский чиновник заявил, что спустить меня на берег не может, так как я больной человек и должен меня отправить на Эллис Айланд.
Оказывается, что, кому следовало, довели до сведения эмиграционных властей о моей болезни на пароходе. К счастью, на пристани нас встречали Трамбицкие. Я вызвал на пароход Б. Н. Трамбицкого, который и начал объясняться с чиновником.
— Как же я могу его спустить на берег. Кто его больного возьмет на работу? спросил он. Тогда Трамбицкий спокойно, вынув бумажник и достав из него свою визитную карточку, передал ее чиновнику и сказал ему: «Я беру его к себе на фабрику». Это меня спасло от знакомства с «Островом Слез».
Только тогда я понял, почему консул в Париже, при выдаче визы, взял с меня слово, чтобы нас обязательно кто-нибудь встречал на пристани.
Попав в Нью Иорк, я начал писать в «Новом Русском Слове». Но в то время газета за статьи еще не платила, как теперь, и все писанье было больше для души, чем для кармана. И надо было искать другую работу.
По случаю моего 75-летия в «Нов. Русск. Слове», в №-ре от 12 марта 1957 года, в отделе хроники, было напечатано:
«Сегодня исполняется 75 лет сотруднику „Нового Русского Слова“, литератору кн. П. П. Ишееву, проживающему в Нью Иорке.
Свою газетную работу кн. П. Ишеев начал в 1905 г. в газете „Ковенский Телеграф“, состоял одновременно представителем в Ковно „Российского Телеграфного Агентства“. С 1910 г., проживая постоянно в Вильно, кн. П. Ишеев состоял постоянным сотрудником газеты „Риленский Вестник“ и ряда других изданий. После эвакуации действующей армии в Петроград в 1915 г. работал в газете „Живое Слово“ и в газете „Армия и Флот Свободной России“ (быв. „Русский Инвалид“) где заведывал двумя отделами вплоть до большевицкого переворота.
В Нью Иорке кн. Ишеев писал одно время в „Новом Русском Слове“ под псевдонимом П. Елецкий, а затем под своим именем.
Редакция приветствует кн. П. Ишеева и желает ему многая лета».
Подробно описывать свою жизнь в Нью Иорке не стану. Ничего интересного она не представляет. Скажу только одно: здесь мне впервые пришлось познакомиться с физической работой. Прослужить 5-ть лет на Спичечной фабрике, принадлежавшей тогда Борису Александровичу Бахметеву, а затем 8-м лет — в крупном Американском книжном издательстве.
Но все это теперь в прошлом. Вот уже 7-ой год, как я на пенсии и спокойно, безбедно, доживаю свои последние дни в благословенной Америке.
На этом я заканчиваю свои воспоминания. Как мог и как умел, рассказал я свою жизнь, занимая читателя своей скромной особой ровно настолько, насколько это было нужно для ясности и образности событий, лиц, картин, мелькавших предо мною на экране моего 70-тилетнего существования.
Как я выполнил это и как оно удалось — не мне судить, пусть судит читатель.