– Что ты такое говоришь, Фёдор Кузьмич! – взъерепенился казак. – Какой последний царь? Россия погибнет без Самодержца! И какие такие сатанинские мощи?
– Так говорил старец Серафим, – повторил Фёдор Кузьмич. – Ещё он сказал, что будет некогда Царь, который его прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечёт за то, что восстанут против этого Царя и Самодержавия, но Бог Царя возвеличит. Я думал, что восстание дворян в двадцать пятом – та самая великая смута, ан нет. С этой смутой император Николай сумел справиться. И не он будет прославлять Серафима Саровского, которому даровал Господь прозрение, потому старец видел будущее нашей Родины на несколько сотен лет вперёд.
– Иди ты, – не поверил казак. – Кто ж тебе сказал про пророчества старца?
– Он сам, – кротко ответил Фёдор Кузьмич и замолчал.
– Выходит, нам всегда надо быть готовым к войне? – продолжал размышлять вслух Сёмин. – Выходит, неча ждать мира, когда всяк пытается кого-то убить и ограбить? Выходит, Бог оставил нас ждать пришествия жидов, что б те русаков в рабство продавали?
Старец тяжко вздохнул, подошёл к Семёну и погладил его по голове:
– Пути Господни неисповедимы. А мы… а мы обязаны жить в мире и молить Господа о спасении страны нашей. Что невозможно человеку, то возможно Богу, ибо не оставить Он народ наш жидам на поругание.
Сибирский казак Семён Сидоров много повидал на своём веку. Бывал и в сражениях, и в походах. Много встречал бродяг, родства не помнящих, но вот такого никогда не видывал. Этот монах, появившийся неизвестно откуда, был особенный. Его редкие умственные качества вызывали уважение не только у казака. Многие жители дальних деревень уже приходили в станицу Белоярскую, чтобы только посмотреть на старца, послушать его речи.
А жил он скромно. В красном углу под иконами были сколочены две лавки и поставлен стол, на котором стоял самовар для гостей. Ближе к дверям, возле стены, стоял деревянный лежак, застеленный рядном, а меж лежанкой и дверьми была сложена небольшая печка, но для такой маленькой кельи-избушки тепла от неё хватало.
Костюм старца в неприхотливой жизни ничуть не отличался от убранства в избушке. Он одевал обычно грубую холщовую рубаху, подпоясанную жиденьким ремешком, такие же штаны и обыкновенные кожаные туфли без шнурков. Иногда поверх рубахи одевался длинный тёмно-синий суконный халат, а зимой обязательной одёжкой служила долгополая сибирская доха.
Фёдор Кузьмич отличался аккуратностью, одежда его была всегда чистой, и в жилище своём он не выносил никакого беспорядка. У себя в избушке он принимал всех, приходящих к нему за советами, и редко кому отказывал в приёме. «Отказниками» обычно были люди неопрятные или в грязной, давно не стиранной одежде. Таких он сразу же посылал на речку и давал кусочек мыла. Мало кому из крестьян хотелось быть принародно опозоренным, поэтому к старцу все шли, будто в церковь.
Но однажды и у него случился казус. К числу посетивших старца Фёдора Кузьмича причислен был владыка Макарий, епископ Томский и Барнаульский. А вторым из именитых гостей решил стать владыка Афанасий, епископ Иркутский, который подкатил к избушке старца в коляске, запряжённой парой рысаков. На козлах, исполняя обязанность кучера, слуги и охранника сидел отставной солдат гвардейского Семёновского полка Оленьев.
Фёдор Кузьмич, как обычно, вышел на крыльцо, чтобы встретить гостей. В это время владыка Афанасий как раз подходил к крыльцу, но был напуган криком своего кучера:
– Это же царь! Это царь наш, батюшка Александр Павлович! – с этим криком отставной солдат кинулся к избушке и даже оттолкнул могутным плечом епископа. Подлетев к крыльцу, Оленьев вытянулся во фрунт и отдал хозяину кельи честь по-военному:
– Служу Царю и Отечеству!
Фёдор Кузьмич отшатнулся в сторону, но не упал. Затем, оправившись, он в упор посмотрел на отставного и произнёс:
– Мне не следует воздавать воинские почести. Я бродяга. Тебя за это возьмут в острог до конца дней своих.
С этими словами старец повернулся, вошёл в келью и закрыл за собой дверь. Сколько ни стучал епископ Иркутский, ничего не получилось. Так и пришлось ему в этот раз уехать ни с чем.
На следующий день старец вышел к народу, как ни в чём не бывало, и приветливо улыбнулся одной из деревенских почитательниц, которая стояла возле крыльца, держа в руках большой пирог, испечённый крестьянкой специально для старца.
– Фёдор Кузьмич, – обратилась к нему женщина. – Я вот пирог с нельмой для тебя испекла, только боюсь, будешь ли кушать?
– Отчего же не буду? – спросил старец. – Я вовсе не такой постник, за кого ты меня принимаешь. Я только жирного и сладкого не ем, но всегда радуюсь тому, что Господь посылает.
Он принял из рук женщины завёрнутый в холстину пирог, а та, осмелев, но понизив голос, чтобы остальные не слышали, прошептала:
– Я ж хотела за благословеньем к тебе, батюшка!
– Ох, да не батюшка я, – отмахнулся Фёдор Кузьмич. – Но знаю, с чем пожаловала. Ребёночка хочешь?
– Хочу, батюшка, вот те крест! – женщина принялась усердно креститься. – Только Господь не даёт нам с мужем наследника.
– Не так всё! Не так! – воскликнул Фёдор Кузьмич. – А ну-ка ступай за мной.
Он прошёл к себе в келью, а селянка робко пошла за ним. В избушке старец принялся шарить по полкам, где у него в туесках и склянках хранились травы и отвары. Выбрав одну из склянок, он протянул её женщине:
– В воскресенье сходите с мужем в церковь, исповедуйтесь, причаститесь, а придёте домой, выпейте этого взвару. А дальше сами знаете, что делать надо. И будет у вас наследник. Через год будет. А как же иначе?
Если бы все были такими вот посетителями, Фёдор Кузьмич, верно, радовался бы за русский народ. Но явился как-то к нему митрополит Иркутский Тихон и принялся выяснять: не от дьявола ли знания старца в лечебных травах? Не бесовской ли силой изгоняет он бесовские болезни? И почему старец живёт без покаяния и причастия?
Фёдор Кузьмич сперва улыбнулся – ведь такие же обвинения саддукеи предъявляли Христу Спасителю. Однако владыке нужен был обстоятельный ответ. Это старец и сделал. Он рассказал митрополиту, что на исповедь и причастие ездит раз в месяц, а исповедует его настоятель кладбищенской церкви в Красноярске. Митрополит на этом успокоился и вместе со своим келейником Антоном отъехал восвояси.
Старец проводил их, но когда вернулся в избушку, в Красном углу не оказалось иконы Казанской Богородицы. Взять образ Божьей Матери никто не мог. Разве что келейник иркутского владыки. Но ничего не поделаешь. Старец загрустил и в этот день из кельи не выходил. А на другой день коляска митрополита Тихона снова подкатила к избушке старца. Владыка вышел из неё, ухватив за шиворот своего келейника, и размашистым шагом отправился в келью Фёдора Кузьмича, волоча за собой келейника.
Прямо с порога владыка огласил келью не совсем священническими выражениями в адрес своего келейника:
– Ты, Фёдор Кузьмич, прости за недогляд, но вчерась у моего бывшего келейника оказалась редкая икона Богоматери с одиннадцатью драгоценными каменьями по ковчегу. Говорит, что икону-де ему кто-то из прихожан подарил, а кто не помнит. Но этот образ Девы Марии я у тебя видывал. Твоя ли это икона?
Митрополит положил на стол икону Богородицы и уставился на Фёдора Кузьмича, ожидая ответа. Тот долго молчал. Потом перекрестился, взял в руки икону Казанской Божьей Матери и поцеловал её.
– Нет, не моя это икона, – смиренно ответил старец. – Видимо правду бает твой келейник, а ты сразу взашей его. Негоже так, владыка.
Митрополиту нечего было ответить на такую отповедь и он, пряча глаза, так и уехал ни с чем. Но история на этом не кончилась. Через день к старцу снова пожаловал келейник митрополита. С собой у него была та самая икона Богородицы, завёрнутая в чистое полотенце. Келейник с порога бросился старцу в ноги и возопил:
– Прости меня, Фёдор Кузьмич! Прости, Христа ради! Не знаю, что нашло на меня. Бес, наверно попутал. Прости, если можешь!
– Бог простит, – ответил старец. – И я вместе с Ним.
Келейник митрополита немного успокоился, освободил от полотенца образ и положил на стол.
– Только ответь мне, Фёдор Кузьмич, – не успокоился он. – Скажи, зачем ты сказал неправду митрополиту Тихону? Ведь ложь – один из самых страшных грехов?!
– А затем и взял на себя этого грех, дурья твоя башка, чтобы душу твою Сатане не отдать. Понял теперь? Ну, иди с Богом.
Этот разговор старца с греховодником случайно услышала девочка Саша, приезжавшая к старцу из села Зерцалы. Родители отпускали девочку к старцу, и она с какой-нибудь оказией часто бывала у него.
– Фёдор Кузьмич, батюшка, – обратилась девочка к старцу. – Я слышала из сеней, как только что каялся тут келейник митрополита иркутского. Неужто ты просто так отпустил его, и наказывать не стал?
– Не стал, дитятко, не стал, – подтвердил Фёдор Кузьмич. – Человек с малых лет должен учиться прощать другим содеянные грехи, ибо, если мы не простим, то как же Господь с этим справится? Вот и ты учись прощать.
– Учусь, батюшка, учусь, – обрадовано заявила девочка. – Даже родителям моим нравится твоё обучение. Я так много узнала, читать и писать научилась, даже по-французски говорить! Вот только мечтаю: увидать бы мне царя-батюшку – и боле ничего мне в жизни не надобно.
– Хочешь царя увидеть? – переспросил старец и на несколько минут задумался. – Ладно. Будет тебе царь. Ты уже девочка достаточно взрослая, так что родители могут тебя на некоторое время отпустить. Благо, жатва ещё не скоро. Вот и успеешь съездить.
– А куда, батюшка?
– Поедешь в Почаевский монастырь. Это не близкий путь, поскольку монастырь находится в Тернопольском уезде. Но доберёшься. Подойдёшь к настоятелю и спросишь, как, мол, увидеть паломницу графиню Остен-Сакен. Игумен сведет тебя с графиней, передашь ей грамотку, которую я напишу, а она, глядишь, что-нибудь да придумает. Родителям скажи, что я благословил на поездку и пусть тебе подорожную выправят. Поняла? Вот и славно. Ступай себе с Богом.