Она схватила Элль за руку и повела дальше. В соседнюю комнатку без окон. Скорее всего, раньше в ней проявляли снимки с помощью алхимических составов, пока Галстерра не придумала свои формулы, для которых магия уже не требовалась. Щелкнул выключатель, и под давящим потолком загорелись тусклые красноватые лампы. Из темноты вырисовались несколько металлических столов и снова пробковые доски. Одна из них была сплошь покрыта заметками — печатными и рукописными — и фотографиями.
Элль застыла на пороге. Ей и так было не по себе от пребывания в почти заброшенной типографии, теперь ее еще и в замкнутое пространство вводили. Она невольно бросила взгляд в сторону. на ближайшем столике, словно приглашая, из банки для карандашей торчал канцелярский нож. Элль дернула рукой, вроде как поправляя мантию, и спрятала нож в рукав. Только для своего успокоения.
— Смотри, — Милли подошла к стене. — Это все заметки о Летиции Верс за последние пять или семь лет. В общем, с тех пор, как она стала полноправной хозяйкой подполья и стала жизненно важным партнером для всех теневых бизнесов.
Она принялась тыкать в карточки. В центре доски находился портрет Летиции из заметки о ее ежегодном благотворительном вечере. Рядом висели портреты бизнесменов, представителей Верховной Коллегии, академиков, были даже несколько известных актеров. Джеймса Гана Элль разглядела сразу, но больше ее заинтересовала другая участница доски, прикрепленная вплотную к Летиции. Амаль Мартинес. Элоиза не раз видела эту женщину на приемах Летиции, порой она даже наведывалась в Крепость — исключительно инкогнито. Амаль — старший алхимик в Верховной Коллегии, женщина прямая, как стрела, и такая же безжалостная, настоящая аскетка и когда-то бесстрашный борец против режима Реджиса. Теперь она представляла интересы Коллегии алхимиков, и первое время действительно яростно защищала их права, пока Темер не погряз в алхимических винах — куда более сильных, чем обычные напитки, и зачастую смертоносных. Все тогда признали, что ситуация вышла из-под контроля, и алхимикам нужны специальные условия работы. И с тех пор Амаль стала защитницей Темера от алхимиков, а алхимиков — от Темера. Она скрупулезно перекрывала все лазейки, а Летиция собирала под своим крылом тех, кто не хотел отказываться от своего ремесла просто потому, что многое из этого стало незаконно.
Элль снова оглядела стену. Кто-то раскопал и другие лаборатории Летиции. Производство сонных зелий на окраине города, загородные цеха, точку утилизации в старых доках. Дело было дрянь. Если бы эти записи, собранные в последовательный рассказ, увидели свет, Летицию бы уничтожили. Наверное, уничтожили, не будь у нее покровителей вроде Амаль и всех перечисленных на доске людей. Единственной, кто на самом деле оказался в опасности, была Милли.
Она водила пальцем от заметки к заметке и указывала на героев своего расследования.
— Смотри, таким образом Летиция причастна ко всему черному рынку Темера. Это просто невероятно! Такой власти, мне кажется, не было даже у Реджиса. Хотя они похожи.
— Как ты можешь так говорить? — вспыхнула Элль.
— А что, непохоже? Реджис говорил, что алхимиков нужно держать в закрытых лабораториях и башнях, потому что они опасны. Могут, например, объединиться и отравить воду. Летиция пользуется доктриной Амаль, что алхимики нуждаются в особых условиях. Что, по сути своей, повторяет доктрину Реджиса. Они верят, что мы другие, что мы не контролируем себя и можем потерять голову от силы, поэтому нас нужно держать, как подвальных крыс. Что Летиция делает с алхимиками, которые ей не подчиняются или не нужны?
— Ничего, — соврала Элль прежде, чем успела это осознать.
Язык не поворачивался сказать, что эта женщина могла сделать на самом деле. Элль старательно прятала мысли об участи тех, кто впал в немилость, в самый темный, самый пыльный угол своей памяти. Тех, кто вел себя правильно, не нарушал установленных Летицией порядков, хозяйка подполья отпускала в свободную жизнь. А вот других…
— Лайза Викке, — Милли сняла со стены заметку, — алхимик, двадцать семь лет, пришла в полицию, чтобы сообщить о преступлении. Кажется, дело было в изготовлении крупной партии сонного порошка, который дали людям, которых незаконно вывозили из Темера в Суварну. Она пришла в участок, даже готова была остаться там, но у нее приняли заявление и отправили домой. А на следующий день она пропала. Так и не смогли выяснить, что с ней случилось, только на той неделе из каналов выловили пять неопознанных женских трупов, а никто из родственников или друзей Лайзы не смог явиться на опознание. Ближайшие родственники внезапно решили покинуть город и попытать счастья в фермерстве.
Она передала Элль заметку, но девушка даже не стала вчитываться. Она не знала Лайзу. Она не помнила половины имен девушек, что служили в храме Рошанны. Первое время она еще пыталась заводить знакомства, но уже через пару месяцев бросила это дело. Быстро усвоила правила их храма, их Крепости.
Милли продолжала рассказывать, подсовывала Элль под нос неопровержимые — по ее мнению — доказательства виновности Летиции. А Элоиза только кривила губы в подобии болезненной улыбки. Как будто она не знала! Это напоминало уборку, когда стираешь пыль, и из-под слоя серости появляются яркие пятна лент, бантов, книжных корешков, которые когда-то радовали или резали глаз, которые ты пытался найти, но не приложил достаточного усердия, или изо всех сил старался потерять.
— …Понимаешь? Они твердят нам, что не хотят повторения Чисток, не хотят вернуться во времена Реджиса, но действуют прямо как он! Один в один, — запальчиво говорила Милли.
— Да, — безучастно согласилась Элль. — И что изменится, если ты расскажешь об этом?
Она махнула рукой в сторону доски, а потом тяжело опустилась на стул. Слишком много впечатлений за день. Плевать на все, как только она закончит тут — отправится прямиком в «Колодец» и будет тушить пожар мыслей пивом, пока кровь не будет состоять сплошь из пузырьков.
Теперь настал черед Милли удивленно хлопать глазами. Видимо, она ожидала, что Элль тут же проникнется идеей, они возьмутся за руки и побегут вершить справедливость в этом мире.
Ну да, конечно.
Журналистке понадобилась пара секунд, чтобы вернуть себе уверенность и решиться на еще один заход.
— Я понимаю, что ты беспокоишься. Ты достаточно близка к Летиции, возможно, даже знаешь ее лучше, чем все остальные, — Элль невольно поморщилась от этой правды. — Но вспомни, Реджиса тоже считали непобедимым. И все же нашлись люди, которые смогли объединиться, и они свергли его! Если это удалось им, то почему не может получиться у нас?
— Наверное, потому что нас только двое, — фыркнула Элль. — Или есть кто-то еще? Иллюстраторы газеты? Посыльные, которые разносят брошюры?
Милли поджала губы. Стиснула и разжала кулаки. Элль немного отвлеклась от последовавшей пламенной речи, пытаясь угадать, сколько ее собеседнице было лет. Двадцать, наверное, или около того. В ее возрасте Элль и сама думала, что сможет изменить мир. Что встретит любовь, будет заниматься делом, которое ей нравится, станет известным парфюмером-алхимиком. У нее будут друзья, покровители, семья. А что вышло? Она попала в неприятности, а человек, который клялся, что любит ее больше жизни, просто исчез, оставив наедине со своей матерью. Никто не спас Элль. Ни люди, ни боги. А теперь еще и какая-то пигалица пыталась убедить ее, что это она обязана сделать что-то для спасения других. Да какого хрена?!
— Вот что, — прервала тираду Милли и собственных мыслей Элоиза. — Если хочешь кого-то спасти, то начни с себя. Убери это все отсюда, сожги, спрячь. Не знаю. И сама уезжай куда-нибудь к дальним родственникам.
— Я понимаю, что ты беспокоишься обо мне и хочешь как лучше…
— Я просто хочу, чтобы ты свалила, — рявкнула Элль. Милли отшатнулась. — Сделай это, пока не поздно. И в храме больше не появляйся.
Но журналистка — видимо, она была абсолютно непрошибаемой, — только подшагнула к Элль и приобняла ее за плечи. А потом и вовсе прижалась к ней, как к матери или старшей сестре.
— Со мной все будет хорошо. Я всегда выхожу сухой из воды. Но если ты так хочешь…
Она пожала плечами и отстранилась. Пошарила в карманах и достала гремящую жестянку для леденцов. Подняла круглую крышку и достала оттуда один желтый шарик, терпко пахнущий лимоном.
— Вот, держи. Это стирает воспоминания. Если Летиция вдруг узнает обо мне и попытается спросить у тебя что-то, ты не сможешь ничего вспомнить. И совесть не будет мучать тебя, если ты продолжишь работать на нее, зная все, что я успела тебе рассказать.
Она вложила леденец в ладонь Элль, и кожа нагрелась от прикосновения магии. Элоиза тут же узнала плетение чар. Свободной рукой сжала кулек с драже от Пенни Лауб в кармане.
— Откуда это у тебя? — спросила она.
— От друзей, — улыбнулась Милли и кивнула на дверь. — Ну, иди. Только нож верни на место, он нам нужен.
Час от часу не легче.
***
— Капитан, вы меня вызывали? — Ирвин явился в кабинет Джеймса Гана, как на плаху.
Все на рабочем месте капитана имело угнетающий эффект: серые цвета, холодный свет ламп, но больше всего раздражал безукоризненный порядок. Невооруженным взглядом было видно, что у каждой вещи в кабинете было свое строго определенное место. Капитан разве что карандашом не обвел, где должен стоять стеллаж, где — диван, и в каком порядке на столе должны быть выложены карандаши и автоперья, чтобы в случае чего сразу обнаруживать мельчайшие погрешности.
Благодаря этой организованности в глаза бросались мельчайшие изменения. Например, папка с делом номер сорок два, лежавшая на чистом — без единой пылинки — столе.
— Вызывал, — кивнул мужчина и указал на стул по другую сторону стола. ожно было готовиться к экзекуции. — Как идет работа над делом о «Поцелуе смерти»?
— Продвигается, — пожал плечами Ирвин. Он постарался придать себе непринужденный вид, даже закинул было ногу на ногу, но под стальным взглядом капитана все-таки сел ровно. — Я направлял отчет о повторном опросе родственников жертв. И направил запрос об уточнении биографии Пенелопы Лауб…