— Но эта девчонка… она какая-то… пустая. Тебе так не кажется?
— Она не может быть другой, дорогая, — улыбнулась Летиция. — Я же говорила тебе, у нее нет сердца. Его выжгло во время эксперимента, и это прекрасно. Человек, который руководствуется исключительно здравым смыслом, а не привязанностями.
— То, что у нее нет привязанностей, не значит, что у нее нет, например, желаний. Амбиций. Своего мнения в конце концов.
— На этот счет не беспокойся, дорогая.
— Ну, если ты так уверена…
— Уверена, и после Карнавала я планирую постепенно посвящать ее в наши дела.
— Стоит ли так торопиться?
— Мы не вечны, дорогуша. Я строила эту империю, чтобы позволить себе лучшую жизнь, а не чтобы пахать до конца своих дней.
Смех разбавил хрустальный звон бокалов. Элль прикрыла глаза, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Девушка пыталась дышать спокойно и размеренно, но срывалась на каждом вдохе от жгучей обиды, свернувшейся где-то под ребрами.
Элоиза старалась не думать о том, что Летиция видит в ней наследницу. Она задвинула этот факт на задворки памяти и сфокусировалась на том, что было важно в первую очередь: найти Доминика, остановить отравления и смерти. Но слова главы «Саламандр» выбили ее из колеи. «Пустая», «руководствующаяся здравым смыслом» — серьезно? Элль сама неплохо понимала, что ее жизнь в последнюю очередь напоминала логический эксперимент. Да и назвать ее бесчувственной было нельзя. По крайней мере, она сама так думала, когда задумывалась над своими действиями — насколько правильными и нежестокими они были. Хотя, кажется, даже тут она не преуспела — создавала зелья, которые дурманили разум и могли уничтожить жизни с тем же успехом, что и спасти, но при этом не чувствовала разницы, когда готовила драже забвенья или мазь, от которой кожа сходит пластами, как в объятиях ядовитого плюща.
Да, она была идеальной заменой Летиции, если вытравит из себя последнее — желание быть неплохим человеком.
Элль прижалась лбом к колонне. Галерея еще качалась перед глазами, к горлу подступала тошнота. Слишком много событий и впечатлений за один день. Слишком много открытий. Казалось, еще немного, и Элль просто перегреется, как старый котел.
Через силу оттолкнувшись от колонны, девушка сделала несколько шагов в сторону окна.
— Кажется, я попросила ждать меня в гостиной, — хмыкнула Летиция. Она стояла в тени другой колонный, в белом шелке напоминая Феррис, выглядывающую из облаков. Элль склонила голову и направилась следом за женщиной в сторону гостиной, окна которой выходили на обе стороны — и на набережную, и на внутренний сад. Девушка сжала перчатки до скрипа тонкой кожи и села на диванчик, обитый светло-серой тканью.
— Будешь вино? — спросила Летиция, в руках она держала бокал. Один. Свой. Верный ответ напрашивался сам собой.
— Нет, госпожа
— Славно, — кивнула госпожа Верс и сделала большой глоток. — Ты умная девочка, но я считаю важным проговорить. Мнение Амаль очень важно, но работаешь ты на меня. Поэтому, когда ты найдешь Доминика, сделай так, чтобы об этом не узнали ни полиция, ни Амаль. Первой должна быть я.
— Да, госпожа, — еще один короткий кивок.
— Славно, — хмыкнула Летиция. — Я взяла на себя часть твоей работы и проверила эти политические кружки, в которых мог состоять Доминик. Там можешь не искать, их больше нет.
— Думаешь, он действует самостоятельно?
— Ты мне скажи, дорогуша, — улыбка госпожи Верс не предвещала ничего хорошего. Элль вновь опустила глаза и все-таки спросила.
— Что будет с Домиником, если… когда я его найду?
— Это не должно тебя беспокоить, — отмахнулась Летиция. — Главное, чтобы его не нашла Амаль, иначе головы полетят во все стороны. Ты понимаешь это?
Элль кивнула. Трудно было не догадаться. Когда вы бок о бок годами строите подпольную империю то обман — особенно такой существенный — может запросто развалить все изнутри. Элль с удивлением поняла, что Летиция боится. Поэтому говорит, бросается колкостями в попытках убедиться, что Элоиза не тупая.
— А что будет дальше? — снова спросила девушка. Летиция устало вздохнула.
— Дальше будет зависеть от того, как ты справишься. Если все пройдет, как надо, то после Карнавала станешь управлять Крепостью.
— А если я откажусь?
Летиция прикрыла рот ладонью и согнулась от смеха. То ли она была уже достаточно пьяна, то ли издевалась. Элль решила, что дело и в том, и в другом.
— Откажешься, Элли? Не могу поверить, — усмехнулась женщина. — И чем же ты хочешь заниматься, дорогая? Провести всю жизнь, снимая пробы с зелий и находя подделки? Чтобы тобой помыкали все, кому не лень? Хотя, может, в этом есть какая-то стабильность… Или, может, ты бы хотела выйти замуж, завести семью, родить детей… Но ты ведь все равно не сможешь никого полюбить, Элли. Пора смириться с этим и принять это. У тебя есть огромное преимущество перед нами всеми. Тебя никогда не будет отвлекать эта романтичная глупость, привязанности и мысли о том, что ты сделала не так, когда все, что ты когда-либо любила вдруг оказывается бессмысленным. Дети разочаруют, вырастут, отдалятся. Муж может начать изменять или просто относиться к тебе, как к предмету мебели.
Она тяжело дышала, принялась нервно ходить по гостиной. Бокал давно опустел, а Летиция все равно продолжала стискивать его побелевшими от напряжения пальцами.
—- Тебе не нужно это, Элли, — с уверенностью сказала она, когда наконец-то удалось остановиться. — Поверь моему опыту. Это просто трата твоего времени. Лучше найди ему более достойное применение, соответствующее твоим задаткам.
— У меня…
— Я не собираюсь тебя уговаривать, — тут же вспыхнула Летиция. Ее лицо прорезали глубокие морщины. Элль видела их уже не раз, когда Летиция позволяла себе выпить как следует и начинала разбрасываться словами о чувствах, а потом жалела об этом так сильно, что, казалось, она вот-вот сотрет с лица земли всех свидетелей ее слабости.
— Хорошо, — кивнула Элль.
— У тебя пока что одна задача — найди Доминика.
— А что будет на Карнавале?
— Узнаешь, — только и сказала Летиция и махнула рукой в сторону двери.
Элль поднялась, расправила полы черной мантии, потерла саламандру на плече, будто она могла ее успокоить, и направилась на выход. Нужно было продолжить поиски, но в голове не было ни единой мысли. Как будто она начала распутывать клубок, но осталась с обрезком нити в руках. Возможно, стоило попросить Ирвина силами полиции просто прочесать гадальные салоны… Но если госпожа Фортуна была права, то скоро должно было случиться еще одно убийство. И не одно.
Девушка цеплялась за эти мысли, но соскальзывала с тропки рассуждений, как со скользкой осенней дороги. У нее не получалось. Она не была ни детективом, ни гением в плетении интриг. Она могла плести лишь чары, но почему-то в этом огромном мире этого было недостаточно. От нее постоянно требовалось что-то еще.
— Ты же умная девочка, Элли. Ты должна понимать, что то, что делает папа, может привести нас к беде. Такое колдовство запрещено, — говорила мама. — Мы уедем далеко, вглубь Архипелага, когда появится возможность.
А Элль смотрела как будто сквозь нее, искала в груди Фрэн нити — розовые и переливающиеся, как пронзенный солнечными лучами кварц. Одна связывала ее с папой и была вся изъедена черными пятнами. Элль незаметно шевельнула пальцами, подхватывая нить, и принялась плести, укреплять. Мама говорила, а Элль тянула связи отовсюду. Как цветы любили солнце и воду, так и мама должна была любить папу. Как сама Элли любила его — она щедро отщипнула от своей бесконечной нити и добавила к той, что пульсировала в такт маминому сердцу.
И мама замолчала. Будто забыла, о чем говорила.
Папа, конечно же, заметил перемену, когда она стала всюду виться за ним, будто и минуты не могла провести в разлуке. Он пришел в комнату к Элль и сказал лишь:
— Славная работа. Проверим, сколько продержатся твои чары. Если все будет хорошо, то можешь даже в Академию не поступать. Когда Реджис падет, мы оснуем свою Академию.
Воспоминания схлынули, как волна, и Элль обнаружила себя вновь стоящей в галерее на первом этаже, у окна. Вон услужливо приоткрыл створку, впуская свежий воздух и алые лучи. Когда только закат успел разлиться по небу? Элль подслеповато смотрела на улицу, как будто впервые видела Темер и пляску алых всполохов на белых домах квартала Рек. Мысли сплелись в клубок и копошились в голове бесформенным роем.
«Просто дыши», — скомандовала себе девушка. На несколько мгновений она возвела невидимую стену между собой и всем остальным миром, и в этой оглушительной тишине, в этой пустоте была лишь она одна. Задыхающаяся от груза ответственности, погребенная под тайнами, которыми полнился город.
— Ты уверена, что это поможет? — раздался женский голос с улицы.
— Абсолютно. Мне его рекомендовал один хороший знакомый, сказал, что этот алхимик готовил лучшие зелья для игорных домов, — ответила ей другая девушка. Голос казался знакомым. Элль изо всех сил напрягла память. Сарма Тоуви, точно!
Элль высунулась из окна. Две девушки в изящных прогулочных мантиях шли по набережной. На широкополых шляпах покачивались такие модные в этом сезоне нежно-розовые перья. Они держались за руки и говорили так громко и уверенно, будто не сомневались, что в безлюдном и умиротворенном в этот час квартале Рек никому не будет дела до их разговора.
— Вот! Это он, — Сарма указала куда-то вперед, и Элль пришлось вылезти почти по пояс, чтобы проследить направление ее взгляда.
На выгнувшемся кошкой мосту их ждал человек. Даже в закатном багрянце и пляске теней Элль узнала его сухопарую фигуру, светлые волосы, ниспадающие на плечи, сцепленные за спиной руки.
Доминик Верс собственной персоной явился, как призрак из ее прошлого. Элль понадобилась секунда, чтобы решиться, а в следующее мгновение она распахнула створку окна настежь.