Девушка подошла вплотную к каменным перилам и всматривалась в тревожно дремлющий город, не обращая внимания на налетавшие на нее порывы ветра. Они трепали волосы и отвешивали тяжелые ледяные пощечины, но Элль толком не чувствовала ни их, ни того, как немеют пальцы, впившиеся в камень. Ирвин рассказал, что заклинатели сгоняют алхимиков к храму, и всего за пару дней там выросло гетто, а Летиция требует публичных переговоров. Амаль Мартинес пытается утихомирить Верховную Коллегию, но ожидаемо остается в меньшинстве. Некоторые в панике покидают город, но на Архипелаге быстро оценили ситуацию и стали разворачивать всех, кто не предоставил достаточно веских причин для путешествия.
Грудь сдавило, а в глазах застыли слезы. Элль часто заморгала, надеясь, что глаза переполнятся и плач все-таки вырвется, но нет. Все тело замерло в напряжении, и через мерцающую пелену Элоиза смотрела, как вся ее жизнь разваливается. Губы скривило от нервной улыбки. Наверное, если бы она все-таки попала на борт «Афалины», им бы все равно пришлось вернуться. В конце концов, Элль не матерая преступница, не воровка и не шпионка. Даже если бы она каким-то образом проникла на Архипелаг нелегально, ее бы все равно нашли и депортировали, так какой смысл?
Значит, лучше вариантов не будет. Значит, можно сдаться и просто плыть по течению.
На плечи легла тяжелая куртка Ирвина. Запах побережья смешался с терпкостью дубленой кожи.
— Ты замерзла, — прокомментировал молодой человек и ненадолго сжал ладони на ее плечах, но быстро отпустил. — Хочешь еще постоять или пойдем обратно?
В лабиринт скудно освещенных коридоров возвращаться не хотелось. Элль казалось, что ее заперли в доме с призраками: всюду раздавались голоса и шаги, периодически на глаза попадались люди, но они старательно избегали Элль и ее спутника. Хотя даже Ирвин удостаивался куда большего внимания. Сам заклинатель говорил, что дело в том, что тут его считают ходячим результатом эксперимента.
— Мне нравилось вести расследование с тобой, потому что ты не спрашивала, через сколько у меня начнет отваливаться нос. Или не влияет ли возбуждение на скорость разложения, — усмехнулся он.
— Как это случилось? Твое… возрождение.
— Меня убили, — пожал плечами Ирвин, как будто его просто застал врасплох мелкий дождик или окатил из лужи автокэб. — Расследовал одно дело. Как оказалось, за которым стоял капитан Ган. На старости лет решил примкнуть к теневому бизнесу.
— И ты не хотел отомстить?
— Для начала я хотел разобраться, что к чему, а месть вышла сама собой. Буквально перед нашей последней встречей в городе, — он говорил так легко, словно ему ничего не стоило отплатить за отнятую жизнь той же монетой. В минуты злость Элль пыталась перечислить всех, кому хотела бы вернуть пережитые страдания, но даже в собственных фантазиях ей не хватало жестокости, чтобы выйти за пределы безликого перечисления имен.
— И оно того стоило? — спросила она. Ирвин сделал долгий шумный вдох. Взглянул на город поверх плеча Элль, затем вновь в ее глаза.
— Нет, но выбора в тот момент у меня не было, — ему казалось, что простого ответа достаточно, но по лицу Элоизы догадался, что девушка не понимает.
Она и правда не понимала. Она устала жить в мире, который только и делает, что пытается обрушиться в бездну. Где людей могут запросто выгнать из их собственных домов или убить, ради передела власти.
Элль перевела взгляд на Ирвина. Ей показалось, что гуллам изо всех сил держится, чтобы не дать слабину, и в этот момент он сделался таким похожим и близким. Такой же лишенный чего-то важного и используемый остальными. Элль даже стало не по себе от жалости, пробившейся сквозь толстый слой усталости, обиды и недоверия. Она поежилась под ветром и, не в силах выдерживать повисшую тишину, спросила:
— И каково это? Быть таким, как ты..
— Когда я очнулся, я просто хотел чувствовать себя живым. Ощущать все, что только возможно. Вкус еды, ветер, тепло огня, прикосновения, — он приблизился к Элль вплотную и открыл перед ней дверь в комнату, пропустил вперед. — И мне все было мало. Я все время доказывал себе, что живой. Что-то большее, чем ходячий труп.
— А потом озадачился поисками смысла? — выгнула бровь Элль. Ирвин мягко фыркнул, оперся о перила и снова взглянул на девушку. Смотрел долго, не отрываясь, будто хотел навсегда запечатлеть ее под своими веками, потрепанную, сонную, замерзающую, невольно кутающуюся в его куртку.
— Возможно, смысл в том, чтобы просто жить. Не пытаться спасти мир или покорить, а просто… идти за тем, что делает тебя счастливым, — пожал плечами заклинатель, но по его спокойной улыбке становилось ясно, что он абсолютно уверен в своих словах. Элль бы хотела себе такое же мертвецкое спокойствие и способность смотреть на мир проще, но в груди у нее билось сердце и клокотал гнев.
— Обязательно попробую на досуге.
— Могу помочь, — подмигнул Ирвин и вновь подшагнул к ней так близко, чтобы она почувствовала на своей коже совершенно не свойственное мертвецу тепло. — Если ты поможешь мне, Элль. Давай сбежим?
Кажется, даже ветер за окнами стих, чтобы Элль могла как следует расслышать эти слова.
— Умеешь ты выбрать момент, — только и сказала она, отстраняясь.
— Поверь мне, жизнь слишком коротка, чтобы искать подходящий случай, чтобы что-то сделать. Но в нашей ситуации такой действительно может подвернуться. У меня есть план.
Глава 20
«План у него есть, как же», — думала Элль, пока ее вели по коридорам Башни Реджиса. Первое время она еще пыталась запомнить маршрут, но вскоре с раздражением забросила эту идею. Башня была уникальным произведением архитектуры хотя бы потому, что планировка этажей почти не повторялась. Лестницы в разных частях могли вести на два этажа ниже, чем нужно или вообще вели в тупики. Реджис сам утверждал проект этой башни. Он верил, что так ему удастся надежно запереть незримое искусство и направить дар алхимиков на пользу обществу, просто посадив их в лабиринт из белого камня.
Пенни Лауб рассказывала, что за последний год их движению удалось полностью обжить башню и не попасться на глаза Верховной Коллегии. У них даже была своя оранжерея, чтобы обеспечивать повстанцев, как они сами себя называли, продуктами. И около десяти лабораторий внутри здания. Элль слушала и кивала. Ей было страшно. Чтобы не бояться, она решила направить энергию в русло гнева, поэтому теперь ее злило буквально все. Прогулочный шаг и непринужденная манера старухи. Грязный серый цвет, окружавший их со всех сторон. Плевшийся рядом Ирвин, то и дело бросавший на Элль внимательные взгляды. Он остался на ночь в ее комнате. Это обстоятельство тоже раздражало. Элль страшно продрогла, стоя на балконе, но поняла это, лишь оказавшись в комнате. Ирвин, как верный слуга, предложил согреть ей кровать и, игнорируя все «не стоит» разделся и залез в постель. Элль была слишком уставшей чтобы спорить и легла рядом. Из головы не шел его разлагающийся на глазах образ. Элль невольно принюхалась, пытаясь уловить запах гниющей плоти, но была только сырость не до конца просохших простыней. Ирвин заметил это и попытался отшутиться. Элль стало не по себе. Она решила не извиняться, чтобы случайно не усугубить ситуацию, брякнула что-то неловкое, попросила Ирвина отвернуться и легла к нему спиной. Утром Пенни зашла в комнату и застала ее, нежащейся в объятиях заклинателя. Ирвин утверждал, что она сама во сне попросила обнять ее. Причем говорил это с такой умиленной улыбкой, что Элль хотелось выбить ему все зубы один за другим. Не время для нежностей. Или трепетных взглядов украдкой, закадычных перемигиваний — даже если очень хочется.
У них был простой план. Элль должна была найти способ проникнуть в лабораторию, где создавали зелье, которое поддерживало в Ирвине жизнь или ее подобие, понять, как ее воспроизвести, а после этого заклинатель разведет воды Солари и они прямо по морскому дну отправятся на Архипелаг. На подходе к береговой линии прикинутся жертвами кораблекрушения, сделают вид, что у них амнезия и попросят об убежище. Это звучало самонадеянно и глупо, но у Элль не было идеи лучше. По крайней мере, пока что. Она в целом была согласно с первой частью плана, а дальше — будь что будет. Пока нужно было адаптироваться и ждать, а в этом Элоизе Фиуме не было равных.
В висках пульсировало: «Ты справишься, я верю в тебя». Ирвин сказал ей это, пока она утром боролась с завязками на рукавах рубашки, отвергая всякую помощь. Конечно, его слова не касались дурацких тесемок. И это было даже мило, но Элль все равно захлебывалась от злости. А что, если она не справится? Ей столько раз доверяли ответственность, а она проваливалась.
Хотелось выть и рвать на себе волосы, но вместо этого Элль только сильнее впечатывала каблуки в пол.
— Реджис предполагал, что алхимики смогут проводить здесь всю жизнь, от младенчества до глубокой старости. Конечно, он планировал как-то контролировать рождаемость, были отдельные этажи для мужчин и женщин, они не могли пересекаться даже в столовых. На всякий случай медицинский пункт был оборудован родильным отделением, а также было что-то вроде дома престарелых. К счастью, этому масштабному плану не удалось осуществиться даже наполовину. Башню строили почти пять лет, а под закат Реджиса в ней находился только приют или интернат. Взрослые алхимики ушли в подполье, а остальных держали на отдельных островах, ожидая открытия башни, — рассказывала Пенни. — Сейчас мы, например, на мужском этаже. Ничем не отличается, кроме оснащения ванных комнат.
— Вы здесь все так хорошо знаете, — отметила Элль, прилагая все усилия, чтобы голос не звучал резко или едко. Она запросто могла себе представить, как выглядела бы жизнь в башне, будь она наполнена людьми согласно плану Реджиса, и от нарисованных фантазией картин девушку бросало в дрожь. Ей сразу вспоминался храм Рошанны с ежедневными молитвами и работой над зельями.
Но Пенни не смутилась. Наоборот, кокетливо отбросила назад выбившуюся из серебристого пучка челку и взглянула на Элоизу поверх плеча.