Ирвин тут же встал между ним и Элль, на что Дом только усмехнулся, закрыл дверь и шевельнул рукой. Полотно срослось с косяком. Бывший жених с вызовом глянул на Элоизу.
— Я тоже освоил его науку. Но ты для него все равно остаешься лучшей ученицей.
— Чего ты хочешь? — нахмурилась Элоиза. На всякий случай она шевельнула пальцами. Доминик заметил это движение и дернул головой, пытаясь перехватить ее гневный взгляд, удержать его, но светлые водянистые глаза как будто не могли остановиться и продолжали двигаться вправо, влево, по кругу. Он глубоко и медленно дышал и, несмотря на отвращение, хотелось предложить ему сесть, лишь бы он только не рухнул тут в обморок.
Элль указала на шаткий стул и отошла к окну. Ирвин тоже сделал несколько шагов, охраняя дистанцию между несостоявшимися супругами.
— Вообще, я хотел тебя поприветствовать, дорогая Элли, — протянул Дом, тяжело водружая свое костлявое тело на стул. Из внутреннего кармана он достал плоскую фляжку и сделал несколько глотков.
— Хватит меня так называть, — шикнула она.
— Я скучал по тебе, — невозмутимо продолжил он, пытаясь закрутить крышку на горлышке. — Мечтал о новой встрече, когда мы сможем как следует поговорить.
— И о чем мне с тобой разговаривать?
— А у нас что, не осталось общих тем? — пробубнил Дом и расплылся в кривоватой улыбке. — Мы могли бы предаться дивным воспоминаниям о том, как нам было хорошо вместе, как мы любили друг друга… Или ты могла бы спросить меня о том, как обстоят дела в этой башне. Я знаю явно больше, чем наш подопытный кролик. Я могу помочь тебе выжить.
— Я прекрасно справлялась и без тебя.
— Результат налицо, — еще один пьяный смешок. И еще. И еще. Как будто под сводом его черепа выступала клоунская труппа.
— Тебе бы проспаться, — подал голос Ирвин. Доминик скривился.
— Тогда мое противоядие перестанет действовать. Знаешь, от чего мне нужно противоядие, Элли? От тебя. От твоего бесценного дара в виде возвращения к жизни.
— Слушай, я… — попыталась выпроводить его Элль, но Дом не позволил ей договорить.
— Нет, ты слушай, — прошипел он. Побелевшие пальцы вцепились в столешницу. — Я пытался объяснить Ханнесу, чем ты вернула меня к жизни. Учитель не верит в любовь. Для него ее не существует, никогда не существовало. Но я-то знаю… Я ее чувствую. И она не дает мне покоя, гонит меня за тобой, раздирает. Ты представляешь, каково это?
— Более чем, — бесцветным голосом ответила Элль и впервые по-настоящему обрадовалось своему равнодушию. Было даже какое-то злорадство, но даже здесь смогла найти местечко жалость. Элль не хотела, чтобы Дом умирал. Но и страданий в момент спасения она ему не желала. Просто хотела избавиться от своих, и вот, что получилось.
Дом злобно сверкнул глазами. Элль знала этот взгляд. В нем плескался гнев, проснувшийся в ответ на несправедливость, что один — страдает, горит заживо, а второму все равно. А Элоиза была не в силах хоть как-то изменить ситуацию.
— Я не могла представить, что это произойдет, — честно сказала она. Доминик закатил глаза. — Но ты нашел противоядие? Чтобы… сдерживать это?
— Ага, — он кивнул и отсалютовал Элль фляжкой. — Рецепт простой — выпиваешь столько вина, сколько влезет, и страдаешь следующие сутки. Если повезет — то двое. И ни на какие другие страдания мыслей не остается.
— Очаровательно.
— Я и сам не в восторге. Возраст уже не тот, чтобы пить не просыхая, а умереть я не могу.
— Мне жаль, — с долей искренности сказала она. В самом деле, такого существования и врагу не пожелаешь, но Элль и правда не знала, что еще сказать. Доминик прищурился, смакуя растянувшееся молчание.
— Давай так, дорогая Элли. Я помогу тебе разобраться с этим восстановлением — все-таки, с трупами я провозился подольше твоего. Или безболезненно убью твоих подопытных, как скажешь. А ты освободишь меня, — он протянул бледную трясущуюся руку.
Элоиза скрестила руки на груди, пряча ладони в складках просторных рукавов. Недоверчиво перевела взгляд с Доминика на Ирвина. Заклинатель стоял, глядя на своего создателя исподлобья. Желваки яростно ходили под кожей, казалось, еще немного, и в повисшем молчании раздастся хруст крошащихся зубов. Доминик умудрился зацепиться взглядом за Элль и теперь будто гипнотизировал ее, как изрядно пьяная переебитая камнем, но все еще живая змея.
— Я не знаю, что нужно делать, — честно призналась девушка. Бывший жених усмехнулся, отбрасывая назад сальные светлые волосы.
— В прошлый раз тебе это не помешало. Не волнуйся, мы пороемся в записях Учителя. Думаю, он будет рад твоей инициативе.
Элль помолчала еще несколько секунд, но все-таки кивнула. Доминик сжал протянутую ладонь в кулак и прижал его к груди, где надрывалось сердце. Перевел взгляд на Ирвина. Заклинатель лишь поджал губы и опустил взгляд в пол. Дома это как будто позабавило. Он хрипло рассмеялся и сверкнул глазами в сторону Элль.
— Хочешь его?
Девушка дернулась, как от пощечины, а внутри все вспыхнуло. Она почувствовала, как Доминик подцепил ее нить, тонкую, как паутина, и сжал в пальцах. Элль почувствовала укол где-то под ребрами, не более того, гнев от бестактного вопроса был куда сильнее.
— Тебя не касается, — только и сказала она.
— Я отдам тебе его, — промурлыкал Дом. — Видишь, насколько сильна моя любовь к тебе? Я отдам тебе его, Элли, клянусь Рошанной. Если вытащишь из меня свои проклятые чувства.
— Даже если из-за этого ты можешь умереть? — вскинула бровь Элоиза.
Дом откинулся на спинку стула и долго смотрел куда-то вверх, будто на потолке были написаны все верные ответы. Он перевел взгляд на Элль и хитро улыбнулся.
— Постарайся сделать так, чтобы я не умер, дорогая. А то я так толком и не пожил.
Видимо, на этом разговор был закончен. Доминик поднялся со стула и нетвердой походкой поволочился прочь. Ирвин опустил глаза и буркнул, что проводит его. Элль кивнула, оставаясь один на один с книгами. Солнце только перевалило за полдень, а она уже была без сил.
***
— Галстерра направляет в поддержку Коллегии пять военных кораблей, — не теряя времени на любезности, заявила Амаль. Она расположилась на диване в кабинете Летиции и уже с минуту вертела в пальцах мундштук. Летиция сидела за столом, опустив голову на руки. Квартал Торговцев был оцеплен уже неделю, и на узких улочках, затопленных алхимиками, начиналось гневное бурление. Одни требовали срочных переговоров, другие собирались в группы и готовились дать отпор, а Летиции просто не хватало людей, чтобы уследить за всеми. Нужно было и обеспечивать людей продуктами, поддерживать барьерные линии из чар на случай, если заклинатели решат брать квартал штурмом, и не терять из виду все, что творилось за пределами новообразовавшихся гетто. Усталость и напряжение выворачивали женщину наизнанку, и Летиция металась, гоня прочь все мысли, кроме тех, что касались людей, собравшихся вокруг ее храма. Они верили ей, они рассчитывали на нее также, как годы назад. Она клялась защищать их всех во что бы то ни стало, но теперь чувствовала, как контроль и власть над ситуацией ускользают из ее рук.
Раньше все было проще. Раньше алхимики были предоставлены сами себе в своей беде. Никто, даже вооруженная до зубов Галстерра, не решался бросить вызов Реджису с его армией заклинателей, которые могли за день потопить целый флот. Но теперь, когда железная столица могла заключить договор с магами и получить такого выгодного должника, все стало иначе. На юге бурлила Суварна, стягивая войска к границе, ища, кому лучше продать свои силы. Если галстеррцы решат за свою помощь наложить железные клешни на их священные леса, то Континент ждет еще одна война — быстрая и неравная. Мир разваливался на куски, а единственным, что могла сказать Летиция во всей этой ситуации было:
— Кажется, мы постарели.
Амаль рассмеялась и все-таки закурила.
— Не то слово. Спасать мир в молодости было куда проще.
— Сейчас, что ни сделай, кажется, будет только хуже.
— А раньше сказали бы, что это благородный риск, — Амаль потянулась, сбрасывая напряжение. — Ты бы видела, что нам написали эти железные ублюдки. Они великодушно предложили свои корабли на случай, если алхимики прибегнут к силе. А взамен предлагают основать объединенную военную лабораторию. Технологии и магия для поддержания мира во всем мире.
— Лицемеры, — скривилась Летиция.
— Я подумала, что это может быть нам на руку, — хмыкнула Амаль. — В конце концов, ничто так не объединяет, как общий враг.
— Сейчас мы — этот общий враг, — напомнила хозяйка подполья.
— Значит, нужно объяснить, почему это в корне неверно. Наш общий враг — тот, кто пытается расколоть наше общество, — улыбнулась Амаль, и в ее темных глазах заблестели золотые искры идеи. И Летиция впервые выдохнула с облегчением. В этом была вся Амаль, она могла одним взглядом заявить свои права и захватить контроль над ситуацией, и никто не смел ей перечить. Летиция прищурилась, без слов спрашивая, правильно ли она поняла.
Амаль кивнула и расплылась в довольной кошачьей улыбке.
***
Элль изучила все работы, связанные с оживлением мертвых. Много времени это не заняло. Даже в книгах, которые Ханнес каким-то образом умудрился достать из опечатанных хранилищ запрещенной литературы, тема возвращения к жизни усопших практически не освещалась. А если и появлялись подобные фрагменты, то все они без исключения были историями провала, либо никак не напоминали то, что случилось с Элль и Домиником.
Один алхимик описывал опыт, когда он погружал тело умершей жены в свежую кровь ее родной сестры и доводил до кипения. Другой богослов писал, что если вдыхать пары ртути и читать над умершим молитву, не делая перерывов на сон и еду, то через три дня дух мертвеца выглянет из чертога Дремлющих богов, чтобы ответить на один вопрос. Третий взял в компанию целителя и пытался пересадить мертвому ребенку еще живое сердце.
От всех этих историй пропал аппетит. Элль отложила книги и снова принялась прохаживаться по кабинету. Она водила кончиками пальцев по коже в вырезе рубашки, жадно пытаясь найти ту самую нить, которую заметил и ухватил Доминик. На секунду ей казалось, что она чувствовала это теплое и отливающее золотом свечение, что связь — настоящая, не сотканная искусственно, не вживленная чарами — цепляется за узор на подушечках пальцев, как струна. И едва ощутив прикосновение, Элль сама пугалась и отпускала. Она была уверена, что не сможет больше никогда почувствовать подобное, и все же у нее получилось. В груди зарождалась надежда и хотелось смеяться, как будто от ее шеи наконец-то отвели нож, который был там год.