— Я уже отвечал на этот вопрос, — невозмутимо улыбнулся он. — Если лучшим, что я могу сделать для тебя, будет моя смерть, то так тому и быть. Но главное, чтобы ты смогла выбраться из этой бездны. Хорошо?
— Я не хочу, чтобы ты умирал, — прошептала она вмиг осипшим голосом. Ирвин нежно заправил прядь волос ей за ушко.
— Поверь, сейчас мне этого хочется меньше всего.
Он подался вперед, преодолевая последние сантиметры, разделявшие их. Обхватил лицо Элль руками и мягко провел пальцами по щекам, будто вытирая слезы, которые еще не выкатились из огромных глаз девушки. Или выкатились, а она их так и не почувствовала. Ирвин склонился к ней и легко коснулся губ на долю секунды, будто спрашивая разрешения, поддразнивая. Элль зажмурилась и обхватила заклинателя за шею, полностью растворяясь в поцелуе. Тонкая золотая нить приятно потеплела, распирая сердце нежностью.
***
Вице-адмирал и посол отправились на обзорную экскурсию по городу. Коллегия выделила им комнаты в гостинице в Квартале Рек, но делегаты вежливо отказались. Сказали, что на борту своих кораблей они чувствуют себя ближе к дому. Коллегия согласилась, а в глубине души каждый вздохнул с облегчением. Каждую ночь они ждали, что конфликт обострится и алхимики выйдут из своих убежищ, каждое утро обреченно принимали необходимость снова искать мирное решение — если оно вообще было возможным.
Мистер Ричард Вальд единственный не изъявил желания осматривать достопримечательности. Единственное, что его заинтересовало — это статуя из черной бронзы перед входом в башню Верховной Коллегии. Задержавшаяся в башне Амаль заметила мужчину, когда выходила. Она даже допустила мысль, что королевский инженер поджидал ее. Мистер Вальд улыбнулся и жестом пригласил присоединиться к созерцанию. Амаль не собиралась отказывать.
Статуя была посвящена торжеству справедливости и изображала весы: на одной чаше лежали разбитые оковы, на другой — толстая книга с темерскими законами. Ричард задумчиво обошел конструкцию несколько раз, даже попробовал сдвинуть чаши весов, но так и не преуспел, хмыкнул и обратился к Амаль.
— В нашей культуре весы используются, чтобы показать баланс добра и зла. А у вас… такой интересный образ.
— Законы и свобода должны быть в идеальном балансе, иначе общество погрузится в хаос. Свобода без закона — это катастрофа, не меньшая, чем законы без свободы, — проговорила Амаль. Ричард усмехнулся.
— А вы сами этому следуете?
— Прошу прощения?
— Я, конечно, инженер, а не политик, но мне кажется, что именно законы без свободы стали причиной вашей… ситуации. Из-за которой мы все здесь, — отметил мужчина, все еще тонко улыбаясь, как будто выдал изящную шутку, достойную высшего света. — А для отдельных людей действует свобода без законов.
— Вы правильно напомнили, что вы не политик, — поджала губы Амаль.
— Но больше всего меня интересует материал этого предмета искусства. Черная медь, — он буквально огладил памятник взглядом. — Какой глубокий символизм, что справедливость в государстве магов олицетворяет металл, который лишает магических способностей.
— Потому что перед лицом справедливости мы все равны, — произнесла она невозмутимо, но это вызвало у Ричарда еще один смешок. Он прижал кулак к стиснутым губам, как будто пытался сдержать рвавшийся наружу хохот. Затем все-таки обернулся к Амаль и перевел дыхание.
— Не смешите меня, мисс Мартинес. У нас в Галстерре почти нет магов — кроме тех, что переехали от вас, но мы прекрасно знаем — никто не равен перед законом.
— И как же вы предлагаете мне и моим… людям вроде меня решить сложившуюся ситуацию?
— А чем вам не нравится вариант с собственным островом для алхимиков? Юридически под управлением Галстерры, но фактически остров принадлежит мне, — улыбнулся Ричард. — А я, предположим, отдам его вам в доверительное управление. И вы будете там абсолютно свободны и защищены, если будете выполнять ряд условий.
***
— Ты уверена? — только и спросил Ханнес, когда Элль, собрав все свое мужество в кулак, заявилась в его кабинет и сказала, что знает, как провести восстановление.
Единственное, в чем девушка была искренне уверена, так это в том, что если она сейчас раскроет рот, то с языка неминуемо польется правда о том, что она лишь примерно представляет, что нужно делать, и совершенно не собирается создавать больше порождений, чем есть сейчас. Но если Ханнес поймет, что она бесполезна, то избавится от нее. Или хуже — найдет, как подчинить. Элоиза прикрыла глаза, вспоминая ледяную стену, которую выстраивала вокруг себя всякий раз, когда нужно было пофлиртовать с безразличным ей красавчиком в баре.
— Совершенно точно. Но мне важно понимать, когда все должно быть готово. Ты хочешь, чтобы к выбранному тобой дню у тебя уже была сотня восстановленных?
Хотелось спросить: «Зачем это все? Какому безумцу это могло прийти в голову? Какой идиот мог решиться на подобное?». Но он стоял перед ней, знакомый с детства, всегда спокойный и интеллигентный, безукоризненно вежливый папа, который мог часами говорить о том, как несправедлив был режим Реджиса к алхимикам. И вот, он, все такой же безукоризненно сдержанный, в окружении молодых людей, руководит лабораторией взрывчатки и планирует создание армии живых мертвецов.
— Нет-нет, это слишком радикально. Слишком много таких восстановленных могут напугать наших союзников, — рассуждал Ханнес. — Мы просто должны показать, что алхимики — больше, чем просто затравленные крысы в лабораториях. Мы достаточно сильны, чтобы с нами считались.
Солнце клонилось к закату. Элль и сама не заметила, как они с Ирвином провели в лаборатории несколько часов. Говорили обо всем, будто были знакомы первый день. Элль спрашивала о жизни заклинателя до восстановления, о том, как проходили его дни после. Как будто за полотном разговора можно было отгородиться от всего ужаса, что творился вокруг. Будто словами можно было скрыть водоворот убийств и жестокости, не думать о своей причастности к ним. Когда эти мысли все-таки прорывались, Ирвин и Элль цеплялись друг за друга, вслух обещая разобраться со всем этим, когда они окажутся в безопасности. Просто надо было понять, что задумал Ханнес, чтобы под шумок скрыться ото всех. Поэтому Элль и явилась к отцу в кабинет, размалеванный закатными всполохами.
— Это бесчеловечно, — заявила Элль, скрестив руки на груди. К чаю она не притронулась. Хоть и не чувствовала в нем присутствия чар, все равно не хотела рисковать.
— Ты так считаешь? — искренне удивился Ханнес. Повисла долгая пауза. Видимо, он все-таки рассчитывал на ответ.
— А есть сомнения? — парировала Элоиза. Отец изменился в лице, густые брови дернулись вверх, а сам мужчина откинулся на спинку кресла и сцепил руки перед собой, уложил их на столешницу, всем видом показывая, что готов смиренно слушать.
Элль молчала.
Тогда Ханнес вздохнул. Тяжело, будто разжевывание очевидных вещей вытягивало из него все силы.
— Моя дорогая Элли, бесчеловечно — это когда к живым людям относятся, как к скоту. Держат в загонах, убеждают, что они бесполезны, опасны, жалки. Лишают последних крох достоинства, чтобы затем просто эксплуатировать и развлекаться, перекрывая им воздух.
— Должно быть решение, — возразила Элоиза. — Мирное, когда никому не нужно умирать.
— Мы тоже так думали, Элли. И мы пытались, мы искали решение. Но правда в том, что дурные времена умирают только вместе с людьми, которые их создали, — он горько улыбнулся, а затем взглянул на племянницу с надеждой. — Будущее ждет, Элли. И в твоих силах его создать. Не ради меня, не ради кого-то другого, а ради себя. Я просто подскажу, как.
Элль взглянула поверх его плеча. За окном солнце налилось алым, как капля крови, готовая рухнуть в море и всколыхнуть его так, чтобы закованные в блики золота волны обрушились на берег с первобытной яростью.
***
Кораблей из Квартала Торговцев видно не было. И все же их появление ощущалось тревожной рябью в воздухе. Толпа, измученная тягостным ожиданием, бурлила. Летиция и сама не заметила, как из грозной массы всего за несколько дней алхимики превратились в оборванцев в осаде. Они ждали переговоров, требований, штурма. Ожидание их выматывало больше, чем борьба. Недовольство росло. Летиция не покидала свой кабинет, всюду отправляла Эллиота, а сама курила, шагала из угла в угол, как тигрица в клетке.
Она сделала все, что могла. Сестры из храма ходили по новообразовавшемуся поселению, читали Писание, и как бы ненароком упоминали, что настоящий враг привел свои корабли в их порт, выставил на всеобщее обозрение, чтобы воспользоваться расколом. Они на все лады пели, что вот-вот Верховная Коллегия поймет, в какой опасности они все находятся, отменит все ограничивающие законы, чтобы победить общего врага. Но люди не верили. Люди устали и либо просто качали головами, либо смеялись в лицо — особенно молодым сестрам — и спрашивали, что по их мнению сделает Верховная Коллегия, когда общий враг будет побежден. Девицы со слезами на глазах приносили невеселые вести о настроениях Летиции. Женщина кивала и отпускала девушек.
Они все устали. Никто не верил, что все это закончится хорошо. Только Амаль верила. И Эллиот, не дававший своей госпоже опустить руки. По крайней мере, пока в этих руках была судьба алхимиков и полный до краев бокал.
— Госпожа Верс, — раздался торопливый стук в дверь, и в проеме показался Эллиот, а следом за ним и Амаль.
Летиция тут же зашагала навстречу подруге, впилась взглядом в ее лицо. Если за дни в осаде госпожа Верс осунулась и как будто постарела на десять лет, то Амаль едва ли не светилась.
— Я нашла решение, — проговорила женщина, едва сдерживая улыбку. — Галстерра нам поможет.
— Что? — Летиции как будто кто-то сделал подсечку. Она пошатнулась и сделала шаг назад, внимательно осматривая Амаль. — Галстерра? Ублюдки, повернутые на механизмах и оружии? Как они нам помогут? Расстреляют Башню Коллегий со своих кораблей?