– Возможно, и то и другое может существовать бок о бок. Доброта и рациональность. – Я накидываю свой плащ ей на плечи, делая это так нежно, как только могу.
Она явно хочет что-то возразить, глядя на меня большими серьезными глазами. А я смотрю на нее, как она буквально тонет в слишком большом для нее плаще.
– Ха-ха, – звук вырывается из меня прежде, чем я успеваю его сдержать.
Ее глаза становятся еще больше. Чистейший янтарь в лунном свете.
– Вы только что засмеялись?
– Я бы не стал называть это смехом, – перебиваю я, чтобы разговор не зашел снова о моей предполагаемой улыбке. – Впрочем, если что-то за последние столетия и заставляло меня смеяться, так это ваш нелепый вид сейчас. – Быстро оглядываюсь на Роуэна, но тот храпит с открытым ртом на плече Элирии, так что не сможет упрекнуть меня за мои резкие слова.
Но принцесса совсем не обижается и лишь усмехается, плотнее укутываясь в мой плащ.
– Прежде чем высмеивать меня, примерьте что-нибудь из моего гардероба. Уверена, поединок нелепости выиграете именно вы. – Она бросает взгляд на мою талию. – С другой стороны, вы, помнится, что-то говорили о былом ношении корсетов. Кто знает, возможно, это будет выглядеть лучше, чем я предполагаю?
– Только, пожалуйста, не воображайте… – начинаю я, но тут она оборачивается к Роуэну и Элирии и неожиданно запевает первые строчки пьяной песни, которые, должно быть, успела запомнить. Роуэн вздрагивает, и они вдвоем начинают горланить во всю глотку. Этот установившийся почти мир между нами настолько важен, настолько хрупок, что я почти передумываю воплощать то, что собираюсь сделать через несколько дней. Но я должен это сделать.
Шиповник и ритуалы
Верис
После Эретана мы отправляемся на юго-восток. Местность слегка понижается, и мы приближаемся к берегу. Мы мчимся по городам фейри, которые несколько проще и приземленнее по сравнению с Эретаном. Мрамор и ледяное стекло здесь не так красивы, но города эти все равно очаровательны. В Дамурии, Кетархе и других маленьких городках фейри встречают нас с энтузиазмом, сопровождают во время прогулок, предлагают вкусный ужин и обращаются со своими просьбами. Я жадно впитываю любую информацию, стараюсь запомнить все, что слышу на аудиенциях и встречах с советниками, а также во время непринужденных под действием алкоголя бесед в тавернах. Дефицит товаров, споры по поводу границ, новые методы производства, сплетни. После третьего портового города Кисарга мы снова направляемся вглубь страны и поздно вечером должны прибыть в Истарею, деревеньку яров, где задержимся на несколько ночей.
Все настолько превосходит мое воображение, что мне сначала кажется, что мы заблудились. Яры, с их конечностями и когтями цвета слоновой кости, с их изящными телами и струящимися одеждами, смотрятся неуместно в этой деревне, построенной из узловатого черного дерева. Истарея располагается на причалах, тянущихся к широкой реке, бурное течение которой можно разглядеть в просвете между деревьями. Мы выходим из карет, и Энцекиаль, представитель яров, с которой меня познакомила на банкете Сиф, приветствует нас кивком у моста над краем водопада. Плеск многочисленных водяных колес заглушается шумом водопада. У меня колени трясутся при виде хрупких опор, которые яры каким-то совершенно необъяснимым образом установили на скалах и которые сейчас поддерживают тяжелый мост. На деревянных хижинах висят крошечные фонарики, излучающие теплый свет, а над самыми высокими деревянными башнями кружатся чайки. Просто рыбацкая деревушка, где я ожидала увидеть башни из слоновой кости.
– Яры на самом деле очень скромные, – шепчет мне Сиф, в то время как принц подходит и встает рядом с Энцекиаль. – За исключением их ритуальных одеяний. Все, чего у них в избытке, в нужное время они приносят в жертву речным богам.
У меня столько вопросов, но Энцекиаль ведет нас по причалу к прямоугольной площадке, которая, кажется, парит посреди реки. Со всех четырех сторон сюда сходятся причалы. Я хватаю Сиф за руку. Если вдруг дерево под нашими ногами треснет, потоки утянут нас за собой, в водопад. Но тут я вспоминаю, что однажды добровольно прыгала в одну из ледяных рек зимнего королевства. После такого, пожалуй, уже ничего не страшно.
Сиф указывает на деревянную хижину на противоположном краю платформы:
– Там пишут книги по истории Вентурии. Энцекиаль потом тщательно проверяет каждое слово. Их записи часто используются, когда между богачами разгорается спор и требуется окончательное и однозначное решение королевской четы. Фейри могут быть очень обидчивыми и по-своему пересказать истории, которые произошли много веков назад, полагая, что их уже все равно никто не помнит. А старые рукописи яров помогают избежать войн. По сути, это единственная функция яров, которая обеспечивает им вечный мир.
Многие яры собираются вокруг выемки в центре платформы, все в многослойных одеждах, развевающихся на влажном ветру с реки. С сильно бьющимся сердцем я наблюдаю, как они начинают церемонию. Под торжественные песнопения, во время которых мне становится одновременно тяжело и легко, они благословляют корзины, полные продуктов, драгоценностей и других вещей. Песнопения достигают оглушительной, громоподобной, прекрасной кульминации, когда три яра в черных одеяниях опускают корзины в поток. Я не спрашиваю, зачем они это выбрасывают, потому что ни к чему прерывать такой торжественный момент. Конечно, у этого есть свой смысл.
– Мы возвращаем Амброзии щедрые дары богов, – вдруг раздается мелодичный голос Энцекиаль рядом со мной, и ее легкий акцент, словно ветер, уносит слоги. – Чтобы они знали, сколько нам нужно и сколько из этого они могут подарить другим, нуждающимся существам.
Так, значит, это тоже Амброзия! И для яров она тоже священна, хотя они, судя по всему, почитают каких-то других богов, не имеющих отношения к фейри. Но кто знает, может быть, эти две веры где-то и переплетаются.
Затем яры зажигают фитили в бумажных фонариках и торжественно поднимают их к небу, пока они не выскальзывают из их рук и не поднимаются вверх. Затем фонарики взлетают из всех окон, со всех мостовых, и вот уже сотни фонарей парят над Истареей, сияя, как звезды в небе. А потом все медленно начинает гаснуть, песнопения затихают, и яры потихоньку возвращаются в свои хижины. Большинство наших спутников-фейри тоже разошлись, и Сиф объясняет мне, что для них специально установили палатки за пределами деревни. В покоях яров будут размещены только принц, его рыцари, я, Сиф, а также камеристки и камердинеры.
Мне кажется, что я попала в сказку Изобеллы, когда вижу интерьер отведенного мне и Сиф жилья. Комната состоит из двух уровней. На нижнем стоят стол с подушками для сидения вместо стульев, таз для воды и камин. А позади, на возвышении, лежат два матраса, хотя спальных мест там, очевидно, было больше. Многочисленные тканые простыни и шкуры говорят о том, что хижина принадлежит семье из четырех человек, но сейчас ее переоборудовали специально для нас.
Едва Энцекиаль попрощалась с нами и закрыла дверь, Сиф поворачивается ко мне с опущенной головой:
– Надеюсь, для вас приемлемо, что мы будем ночевать в одной комнате?
– Ты что, шутишь? Я всегда мечтала о сестре, с которой могла бы разделить комнату! – радостно восклицаю я, снимая плащ. Хотя дом нависает над рекой, в нем тепло. Со смущенной улыбкой Сиф помогает мне переодеться в ночную сорочку и затем сама переодевает свое более простое платье.
Я тем временем изучаю ткацкое искусство яров.
– Удивительно, что принц соглашается спать где-то еще, кроме своей обычной роскошной комнаты.
Сиф берет меня за плечи, подводит к ступеньке между ярусами и мягко усаживает на нее.
– Принц обязан чтить обычаи других народов. – Она распускает мою косу. – Были времена, когда фейри пытались навязать ярам свои обычаи, чтобы объединить империю. Однако это продолжалось недолго. С тех пор яры очень осторожны. Принц хочет сохранить этот способ мира.
Я закрываю глаза и наслаждаюсь легким скольжением расчески по моим волосам.
– Значит, он вовсе не так глуп, как это может показаться.
Сиф слишком сильно дергает расческой, и я тихонько скулю от боли.
– Он и не выглядит глупым, – решительно говорит она. – Он в действительности очень умен.
Я выхватываю у нее расческу.
– Сиф! Ты мне так мстишь за то, что я оскорбила твоего любимого принца? – спрашиваю я и недовольно смотрю на нее.
– Я бы никогда не осмелилась, миледи, – отвечает она с глубоким поклоном. Насколько это вообще возможно сделать, стоя на коленях.
Воспользовавшись тем, что она не смотрит на меня, я протягиваю руки к ее бокам и начинаю ее щекотать. Сиф так громко взвизгивает, что, боюсь, в любой момент сюда может ворваться кто-нибудь из рыцарей. Она кривится от смеха, падает на спину и пытается оттолкнуть меня.
– Я все хотела узнать, боятся ли фейри щекотки, – объясняю я сквозь сжатые зубы и наваливаюсь на нее, не давая встать на ноги.
– Миледи, это ниже вашего достоинства, – визжит Сиф со слезами на глазах, а я хохочу в полный голос. – Если бы принц увидел вас сейчас!
– Да мне фиолетово на мнение принца обо мне.
Сиф удается освободиться от меня, и она ползет к своей кровати, где с нечеловеческой скоростью заворачивается в одеяло, как будто оно может спасти ее. Она снова разражается смехом.
– Мне фиолетово? Что это значит?
Я тоже заворачиваюсь в одеяло, хотя после нашей схватки мне все еще жарко.
– Это человеческая поговорка. Уверена, что у вас, фейри, тоже есть много таких, которые покажутся мне смешными.
Мы с Сиф по очереди цитируем все пословицы и поговорки, которые приходят нам на ум, и смеемся над ними. До тех пор, пока Сиф не перестает отвечать и по комнате не разносится звук ее размеренного дыхания. Я кутаюсь в одеяло и смотрю на один из фонарей. Мое сердце бьется медленно и сильно, и с губ еще долго не сходит улыбка. Но я не должна радоваться. Не имею на это права. У меня есть задание, и бросать его нельзя. И неважно, что принц дарит мне немало новых впечатлений. Неважно, что я вижу в нем проявления порядочности. И даже неважно, что Сиф, заменив мою семью, стала мне как сестра, которой у меня никогда не было. Еще долго я лежу, прислушиваясь к себе и заставляя себя мыслить ясно. «Растопи его сердце, но твое пусть окаменеет».