— И что вы теперь от меня хотите? — мрачно сказал Михаил. — Несущийся поезд уже не остановить.
— Мне нужны твои уши и глаза. Но прежде всего — вот это вот. — Реджина подошла к Ракоци, ткнула пальцем ему в лоб и хихикнула. — Твой ум. Уже за один год в результате военных действий умерло двое высших и три младших. Один из моих замков был практически уничтожен. Смертных слишком много, их вооружение нынче слишком опасно, чтобы можно было игнорировать угрозу для нашего рода. Михаил, тебе ведь уже приходилось воевать лет сто назад?
— Да, хотя не скажу, что мне понравилось.
Грязь, холод, голод. Озверевшие солдаты, крестьяне, провожавшие их испуганными, или полными ненависти глазами. К тому же после он сильно поссорился с Луи. Тот хоть и не был сторонником Бонапарта, но эмоционально воспринял поражение Франции в войне. Ещё раз доказав, что и высшие, проводящие черту между собой и людьми, не так уж и беспристрастны. Каждый, так или иначе, находил себе место, которое мог назвать Родиной или домом. Для Михаила это была Россия. Он рос в замке под Будапештом, но именно бескрайние и холодные северные земли стали для него родными.
— Ну вот. Воспользуйся своими знаниями и связями. Узнай, то из высших косвенно или прямо использует ситуацию, чтобы получить выгоду. Кому была нужна эта бойня.
— Разве это не известно? Я могу назвать их поименно. — Михаил осторожно коснулся подсыхающей раны на плече.
— Нужны доказательства. Не все, кто был против тебя, хотел войны. Некоторые действительно думали, что совершают благо. И они сейчас в ужасе бегут прочь из Европы. Если ты станешь тем, кто спасет их имущество и шкуры, то тем самым и вернешь роду Ракоци былую славу.
— Не интересно.
Реджина склонила голову к плечу.
— Но ты теперь мой должник.
Игнорировать желание древней высшей было бы неразумно. Михаил накинул на плечи плащ, который протянул ему слуга Реджины, и поклонился перед светловолосой девушкой с невинным и детским лицом.
— Я весь в вашем распоряжении. Но для начала мне надо вернуться во Францию. Есть некоторые ниточки, которые ведут…
Реджина насмешливо фыркнула.
— Я знаю о твоей смертной. Ты не найдёшь её в Париже.
— Что… Что вы сделали?
Луи. Он свернет его тонкую шейку, если с Клэр произошла беда.
— Она жива. Но давай ты приведешь себя в порядок, а потом мы поговорим. Твои вещи здесь, в выделенной для тебя комнате. Драгмир проводит.
Спустя пару часов, Михаил посвежел, переоделся, и почти избавился от тяжелой сонной хмари и слабости. Помимо одежды, денег и документов Реджина позаботилась и о лакированном тубусе. Ракоци, чуть помедлив, открыл его. Содержимое тоже было в сохранности. Портрет матери, искусно восстановленный Саваром — то немногое, что осталось в качестве воспоминания об Истван. И ещё одно полотно — «Персефона с гранатом». Это будто было только вчера. Юная темноволосая девушка в античном одеянии, соблазнительно открывающем смуглые тонкие руки и подчеркивающем плавные линии фигуры. На лице её была задумчивость и грусть. Но на него в ту встречу Клэр смотрела совсем иначе. С настороженным любопытством и интересом. Только затем в её зеленых глазах появился страх. Каким же он был идиотом…
Реджина вошла без стука.
— Красивенько, — сказала она, едва глянув в сторону картин, лежащих на столе.
— Так что насчёт моей жены? — нетерпеливо спросил Михаил.
— Ты считаешь эту смертную своей женой? — преувеличенно удивленно спросила Реджина, плюхаясь на кровать. Высшая была по-прежнему босой. Человек давно бы застудил себе всё, что можно. Венгерский замок почти не отапливался, и слугам приходилось кутаться даже в комнатах. — Она-то не считает тебя мужем. Михаил. Ты семь лет провёл в склепе. Для людей это почти вечность. Она давно уже замужем. За каким-то ирландским актеришкой, если я не ошибаюсь.
Михаил закрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул.
— Вы за ней следите?
— Присматриваем. Заботимся. Исследуем. Это ведь практически уникальная ситуация — смертная, пережившая ритуал и не ставшая одной из нас. Это было раз или два за историю существования двух наших видов. Клэр сейчас в Лондоне, под опекой Елены Вальцер.
Хелен Вальцер. Добродушная младшая, ставшая главой рода. И которая, несмотря на всю свою мягкость, умела заставить с собой считаться. Отношения у них всегда были приятельскими. Не худший выбор. Но если уж Вальцер хотела через Клэр помочь ему, то могла и найти способ удержать её от связи с другим мужчиной.
— Тридцать лет, — напомнила Реджина, верно угадав ход мыслей Михаила. — Никто не рассчитывал, что ты вернешься раньше. Но ведь избавиться от смертного так легко. Ирландец не станет тебе помехой. Если боишься реакции своей девочки, то просто сделаем это так, чтобы она не подумала на тебя. В военное время это организовать проще всего. Хочешь, я попрошу Елену обо всем позаботиться?
Избавиться от помехи. И ждать, что когда-нибудь правда всплывет. Даже если он промолчит, это будет согласием, и его виной перед Клэр.
— Нет, я собираюсь убедиться во всём сам. Лондон так Лондон.
Реджина резко уселась и щелкнула пальцами, привлекая внимание помрачневшего Ракоци.
— Михаил, мне нужно полное твое внимание к реальным проблемам. Займись делом, пока я не сочла девочку помехой, как это произошло в Париже. Как оказалось, ты не из тех, кто способен разделять личное и профессиональное, и меня это печалит. Так что когда война закончится, можешь делать что хочешь. Но до этого считай, что принадлежишь мне.
Высший окаменел. Вот что скрывалось за внезапной заботой Реджины. Лишь желание найти рычаг для управления строптивым потомком.
— Как вам будет угодно. Куда мне лучше направиться?
— Так-то лучше, — безмятежно улыбнулась высшая. — Почему бы тебе не вернуться в Петербург? После того, как ты окончательно поправишься, конечно. Сегодня нас ждет роскошный пир.
*Эта песня была написана в 1933 году венгерским композитором Реже Шерешем, и существует в нескольких вариантах.
Глава 37. Ты снишься мне
«Гораздо лучше противостоять пулям, чем погибнуть у себя дома от бомбы. Вступайте в армию прямо сейчас и помогите отбить авианалёт. Боже, храни короля».
Сильно потрепавшийся плакат на крошащейся кирпичной стене напоминал о том, что даже вдали от фронта, жители Лондона находились в опасности. Устрашающе огромный цеппелин завис над городом в свете прожекторов, обещая гибель в огне. Устрашающе. Художник хорошо потрудился. Мне до минималистской выразительности его работ расти и расти.
Война, долгая, изнуряющая, изменила многое. Теперь улиц Лондона почти не освещались ночью — правительство опасалось новых бомбардировок города. И люди предпочитали сидеть дома. Мой дом опустел с уходом Патрика, и это было особенно невыносимым по вечерам.
Днём же грустить времени не было. Приходилось выживать. Патрик перед отъездом долго уговаривал меня переехать его родне в Дублин. Семья О`Ши считалось состоятельной, и лишний рот им прокормить было не сложно. Да и безопаснее то, в Ирландии. Только памятуя о нелюбви ко мне ирландской ведьмы, бабушки Патрика, познакомиться с его родней я не спешила. Тем более, что как бы не было сложно, я справлялась. Заказов на картины не было, и, как и многие женщины, я бралась за работу, которую раньше считали мужской. Даже на заводе немного поработала — но больше месяца не продержалась, когда поняла, что могу застудить руки. А без них какой художник?
К счастью, в семнадцатом году мне удалось устроиться иллюстратором — одним из тех, кто рисовал плакаты и агитки для поддержания духа в армии и тылу. Для этого тоже был необходим свой талант, которым я не блистала. Но доход это приносило. Конечно, деньги меня оставались еще и с мирной жизни. Правительство тоже немного выплачивало. Но мне приходилось помнить и о своей семье во Франции. Клод ушёл на фронт, а отцу нужно было заботиться о заболевшей матери и сестренке. Так что как только появлялась возможность, я слала им помощь.
Если верить газетам, то война вот-вот должна была закончиться победой союзников, и я молилась, чтобы это произошло как можно скорей. Предчувствие беды не оставляло меня.
Настоящим ударом стало известие из дома. Письмо, написанное еще в ноябре семнадцатого, но дошедшее только сейчас. Дивизия, в которой служил брат, попала в ловушку, и Клод оказался в плену. Первым моим порывом было бросить всё и уехать во Францию. Остановило лишь то, что пассажирские перевозки через Ла-Манш были затруднены, и сделать то я, по-хорошему, ничего не могла. К тому же было страшно, что письма, и так редкие, от Патрика, меня не найдут. А потерять связь и с ним было вовсе невыносимо.
И всё же судьба упорно толкала меня на Родину. Притом самым неожиданным способом. В конце февраля меня навестила Кейлин О`Ши. Неугомонная старушка не испугалась невзгод пути, чтобы лично навестить жену своего внука. Приехала она в сопровождении с еще одним своим дальним родственником, столь же отчаянно рыжим, но ирландец был тут же спроважен.
— Клэр. Ты должна найти Патрика, — заявила эта безрассудная пожилая леди, только переступила порог.
— Его дивизия где-то сейчас в районе Эльзаса. Не думаю, что он будет рад видеть меня в самой гуще событий.
— Нет, ты не понимаешь
Только сейчас я заметила, что руки Кэйлин тряслись, а в глазах ее застыло отчаяние. Без лишних слов я усадила ее на скрипящий диван, налила чаю, и даже откопала чудом сохранившийся джем для тостов.
— Рассказывайте.
— У меня был сон. Вещий. И он касался тебя и Патрика. Мой глупый внук попадёт в беду — если же не попал. И только ты сможешь спасти его. Тебе нужно поехать во Францию, и найти его.
Я нахмурилась.
— Этот сон… Вы уверены, что он вещий?
— Да! Если ты не веришь… Скажи, ты ведь знаешь человека, у которого глаза как вишневый янтарь? Он снился мне тоже. Он был вместе с тобой. Не знаю как, но его судьба связана с судьбой Патрика.