Так что я потопала через лес, стараясь не прихрамывать. Когда приблизилась к дому, меня встретил стук топора о дерево.
Сент снял куртку и свитер, оставшись в одной водолазке с закатанными рукавами. Именно тогда я поняла, что никогда не видела его обнажениях рук, не считая кожи на лице и шее. Он всегда носил свитера с длинными рукавами, куртки, джинсы. Конечно, я представляла себе его кожу. Что она будет загорелой, покрытой шрамами от насилия, которое, как я знала, он перенес. Фантазировала о ее неидеальности, возможно, уродстве.
Мускулистый… ну, конечно. Но мысль о возможно имеющихся шрамах привлекала больше. Любой идиот может принимать стероиды и тратить время в спортзале. Конечно, тщеславие во мне жаждало смотреть на рельефное мужское тело, какая-то остаточная потребность в мужчинах, способных защитить меня; я любила, чтобы мужчина был сильнее — физически, по крайней мере. И меня всегда привлекали мужские шрамы — единственная по-настоящему уникальная в них деталь.
У Сента не оказалось шрамов, только татуировки.
Они заканчивались на его запястьях и покрывали каждый видимый квадратный сантиметр кожи. Отсюда я не могла рассмотреть детали, но знала, что татуировки впечатляющие. Не каракули — искусство. Об этом сообщало не зрение, а мое чутье в отношении Сента. Он не допустил бы, чтобы ему на тело нанесли некачественные рисунки. Это раздражало. И при этом Сент не походил на людей с татуировками по всему телу, хотя обладал теми же качествами, что и они. Это удивляло, а я практически никогда не удивлялась.
— Так и будешь стоять в лесу и наблюдать или все же поможешь?
Сент не прекратил колоть дрова. Выражение его лица не изменилось. Он даже не повысил голоса. Просто продолжал работать.
В животе растеклась горячая ярость, способная прогнать из тела самый лютый холод. На секунду я замерла, чтобы не показать, как сильно он на меня влиял. Ведь он смотрел, несмотря на то что сосредоточился на этой чертовой куче дров.
Как только убедилась, что достаточно себя контролирую, направилась к нему. Я не стала разговаривать или смотреть на него, сосредоточившись на том, чтобы аккуратно сложить нарубленные дрова в кучу. И старательно не обращала внимания на тот факт, что Сент был прав; мне правда нужны были дрова.
Возня с дровами заняла некоторое время. Пот стекал по вискам и собирался под мышками; не только из-за работы, но и из-за боли в лодыжке. Сент оказался прав и в том, что моя лодыжка полностью не зажила. Хождение взад-вперед с охапкой дров простреливалось резкой болью до самого бедра. Сент не спрашивал об этом, хотя уверена, он заметил, что я переношу большую часть веса на здоровую ногу, стараясь не нагружать травмированную. Ни за что не признаю, что двигалась, прихрамывая, и что от усилий не показать этого, пот покрывал каждый дюйм моего тела. Я скорее умру. Когда мы закончили, куча дров впечатляла, а я едва не теряла сознание от боли. И Сент был прав еще в одном — близился вечер, а за сегодня я съела только один банан.
Я не поблагодарила мужчину, не предложила пива или лимонада; просто подошла к тому месту, где он заканчивал рубить дрова и уставилась на него. Точнее на его руки и на татуировки на них.
Я была права — хорошая работа. Чертовски хорошая. Мотивы смерти струились вверх и вниз — черепа, сухие деревья, розы, ангелы, демоны. Внимание привлек один рисунок, тот, что покрывал внутреннюю часть его руки от локтя до запястья.
Сент заметил, на что я уставилась, потому что смотрел на меня так же, как я смотрела на него. Я не ждала, что он что-нибудь расскажет о себе, потому что на его месте сама бы не стала. Но он снова доказал мне, что я не в силах предсказать его поступки.
— Это…
— «Нуждающиеся Кочевники», знаю, — закончила за него.
Его глаза слегка расширились. Я застала его врасплох. Судя по всему, он строил идеально аккуратное представление обо мне, а я продолжала разрушать его, получая удовольствие. Мне нравилось показывать, что я была умнее, чем думали люди. Темнее, чем они ожидали от меня. Особенно если эти люди были мужчинами, считавшими, что женщины просты.
В стальном взгляде Сента читался безмолвный вопрос. Конечно, он не стал бы делать что-то столь простое, как спрашивать меня, откуда я знаю про тату. Нет, каждый шаг в нашем взаимодействии был игрой и игрой опасной.
— Мне хотелось написать книгу о мотоклубах, — дала ему подсказку. — Но не романтизируя их так, как большинство современных авторов, заставляя женщин сходить с ума по убийцам и наркоторговцам. Конечно, если приукрасить преступный мир, он не кажется таким уж плохим. — Я пожала плечами. — Но так как не очень люблю приукрашивать, мне пришлось провести небольшое исследование. Я поспрашивала кое-кого, потусовалась в парочке клубов.
Сент стиснул зубы.
— Значит потусовалась в парочке клубов.
Я наслаждалась его неуместной яростью в отношении того, что пережила.
— Если могу взаимодействовать с темой, о которой пишу, я это делаю. Поскольку в наши дни становится все труднее вызвать дьявола — слишком много людей его вызывают — решила, что будет разумнее выбрать что-то более доступное.
Ему было не до смеха.
— Какой клуб? — процедил он.
— Какое тебе дело?
Сент шагнул вперед, наши тела соприкоснулись. Никаких намеков. Его шаг — очевидная грубость и предупреждение; я даже не была уверена, что мужчина сделал его осознанно.
— Мне, бл*дь, не все равно, — прошипел он. — Какой клуб?
Я не должна была отвечать на его вопрос. Конечно, не должна. Но он вел себя так, будто я просто была обязана ответить. Как будто я принадлежала ему.
— «Техас».
Глаза Сента сверкнули, в воздухе стала ощущаться горечь и сила его ярости. Я понимала, что подобная реакция должна была только напугать, но она возбуждала. Никакой ванили, потому что я нуждалась в его ярости больше, чем в нежности.
К черту его нежность.
— Знаешь, как тебе повезло, что тебя не вычислили? Что тебя, бл*дь, не изнасиловали, не убили и не выбросили на помойку без раздумий?
Его слова были словно предметы. Сент швырял их в меня, чтобы ранить, вскрыть струпья, о которых даже не подозревал. Ему хотелось, чтобы я истекала кровью, потому что не знал, насколько глубоки оказывались причиненные им раны.
Я отступила назад.
— Дело не в везении, Сент. Я умная и знаю, как вести себя с мужчинами, не скрывающими того, какие они монстры. Если ты не заметил, я могу справиться с монстрами и уж точно не боюсь их. Так что как насчет того, чтобы порыскать по лесу, найти другую женщину на грани смерти и придумать еще один способ взять ее под контроль. Или не делать этого. Просто убирайся на хрен с моей территории.
Сент понял меня, потому что я заставила его понять. Он был не единственным, кто мог превратить слова в оружие. Я была в этом экспертом. Художником.
Итак, он повернулся, подхватил свитер, накинул куртку и скрылся в лесу.
Ушел, ни разу не оглянувшись.
~ ~ ~
Стук в дверь оторвал меня от третьего стакана виски. На журнальном столике лежали недоеденные остатки унылого ужина из курицы на пару и брокколи. Я не доготовила курицу и передержала брокколи и сейчас пыталась отвлечь себя виски и книгой Эмили, чтобы не подойти в кладовку и не открыть пачку «Читос», которую Марго положила туда, потому что была монстром. Мой знаменитый контроль рушился. Из-за Сента? Тишины? Из-за того, что не могла писать?
Хотя по-прежнему не являлась поклонником визитеров на свой отдаленный остров страданий и самоуничижения, почувствовала облегчение, когда услышала стук. Правда не настолько мне стало лучше, чтобы не схватить пистолет, спрятав его за спину.
Благодаря зиме на улице было совершенно темно, что мне нравилось, за исключением того, что ко мне пришел посетитель, которому нравилось стучать в дверь дома, где была убита женщина.
Чуть крепче сжала пистолет, когда не узнала человека на пороге своего дома. Зато я узнала чистую ярость, написанную на его лице.
— Я знаю, кто ты, — прошипел мне мужчина, как только я открыла дверь.
Досадно, но страх сдавил мне горло.
— Тогда я нахожусь в невыгодном положении, потому что понятия не имею, кто вы такой и почему заявились на порог моего дома. Но я уверена, что полиция проделает хорошую работу, выясняя ваше имя и вписывая его в ордер на арест.
Я постаралась, чтобы голос звучал холодно и спокойно, хотя внутри проклинала себя за то, что прогнала Сента. Он, возможно, помог бы мне убить этого человека, явно не желавшего мне ничего хорошего.
Мужчина был в возрасте. Слабый. Изможденный. Дешевая мятая рубашка висела на нем как на вешалке. Волосы почти полностью седые и растрепанные, почти такие же дикие, как и его полные ненависти глаза.
Я могла бы одолеть его в драке, если бы не эти глаза. Ненависть делает людей сильными.
— Полиция, — усмехнулся он. — Какой от нее прок? Они ничего не сделали, чтобы спасти мою дочь.
Горе подкрепляло его гнев, но ослабляло его самого, как это и бывает. Оно всегда разъедало силы, как термит древесину.
— Вы — отец Эмили, — сделала вывод, не ослабляя хватку на пистолете.
Мужчина выглядел так, словно ему больше нечего терять.
— Да, я — отец Эмили, — прорычал мужчина, — и всегда им буду. И я знаю, кто ты такая. Писательница, которая пишет о смерти. Ты приехала сюда, чтобы использовать убийство моей дочери для своей очередной истории. Я пришел сказать, что подам на тебя в суд, если ты надумаешь использовать ее историю для своей книги.
Я слегка расслабилась. Люди, замышлявшие убийство, обычно не угрожали судебным иском. Они как правило сразу приступали к делу. Кроме того, какой бы лютой и ядовитой ни была ярость этого человека, ее было недостаточно, чтобы подтолкнуть его к насилию. Сейчас я ее заметила. Мягкость в нем. Она была почти похоронена за тяжестью потери, но не до конца. Этот мужчина не из тех отцов, кто встречал кавалера дочери, сидя с дробовиком на крыльце. Нет, он пожал бы ему руку и пригласил в дом на чай со льдом.