— Я хочу, чтобы ты был… слышишь? Всегда!
В доме так тихо, что слышен каждый звук и шорок, и сигнал входящего на мой сотовый звонка разрывает не только тишину вокруг, но и нас, на секунду прикипевших друг к другу.
Это звонит Кевин — я совсем забыла, что мы договорились с ним встретиться этим вечером, и сразу же за звонком где-то внизу распахивается дверь и доносится не очень трезвый голос мистера Джеральда:
— Картер?! Вики?! Где вы?!.. Здесь есть кто-нибудь?.. Проклятье, Тесс! Они не слышат! Ты не могла меня оставить одного с этим дерьмом!
Мы отшатываемся в стороны, и сердце заполошно стучит в груди. Но, похоже, только в моей, потому что Картер вдруг отворачивается и поднимается наверх. Бросает поверх плеча, и на этот раз сухость в его голосе уже обретает твердость, словно у него появилось, на что опереться:
— Уходи, Холт, и не возвращайся. Просто уйди!
Кевин очень удивляется, когда видит меня, идущую по аллейке дома Райтов. Он подъехал на машине, я сажусь к нему, и мы какое-то время разговариваем, но от поездки к побережью и прогулки я отказываюсь — настроения нет, и хорошо, что он понимает. Мы говорим о Вик, о школе и, конечно, о том, что случилось. Последнее время наше общение становится теснее, но все равно, кроме дружеских чувств, я ничего к Лоуренсу не испытываю. И все же он мне симпатичен, и я не забыла его слова о том, что мне нужно научиться жить дальше.
Кевин провожает меня от машины к входной двери дома и неожиданно целует в щеку. Прощается до завтра, пожелав спокойного вечера. Какое-то время я еще стою на крыльце и смотрю ему вслед, но мыслями уже нахожусь далеко. Однако на этот раз совсем не там, откуда ничему не вернуться. Сейчас я намного ближе.
Николас возвращается домой во время ужина, раздраженный и взвинченный. Входит в гостиную, направляется было к себе, но увидев нас на кухне — меня и родителей, сбрасывает куртку на барный стул и садится за обеденный стол. Придвигает к себе ближе тарелку, когда мама ставит ее перед ним, и молча ест.
Он чем-то недоволен, об этом говорит тяжелый взгляд, который он упирает в меня, но я привыкла его не замечать, вот и сейчас тушеные брокколи с тунцом кажутся мне куда интереснее.
Марк успевает рассказать о рабочей поездке и сообщить, что они с Адели сняли виллу на следующие выходные на берегу океана, чтобы вдвоем отметить годовщину их знакомства, когда Николас, наконец, не выдерживает.
Вилка громко падает на тарелку, а ладонь сводного брата сжимается в кулак.
— Чьи это следы шин у нашего дома? — требовательно спрашивает он, и тон вопроса заставляет маму внимательно посмотреть на пасынка.
— Должно быть, их оставила машина Кевина Лоуренса, — спокойно отвечает она. — Этот парень сегодня приезжал к Лене, и они гуляли. А в чем дело?
— Ни в чем! Мне не нравится, что сюда все таскаются!
Это звучит странно. На самом деле, у меня не так часто бывают друзья, даже с Алексом мы предпочитали видеться на улице, и мама хмурится.
— Что значит «все»? — осторожно удивляется, вскинув бровь. — Лена встречается с этим мальчиком, и я не имею ничего против.
— Николас, объяснись, — Марк вытирает рот салфеткой и, глядя на сына, откладывает ее в сторону. — Ты знаешь что-то, из-за чего мы должны нервничать? Насколько я помню, вы с этим Лоуренсом одноклассники. А твоя сестра сказала нам, — говорит, имея в виду меня, — что он редактор школьной газеты. Это не так?
— Так, черт возьми! Но это не мешает ему путаться в школе с чокнутой фрикершей, у которой сомнительные друзья и такой вид, будто она сутками под кайфом! Откуда вы знаете, что он не собирается подсадить Лену на «колеса»?
Что? Я изумляюсь. Так далеко в своей подлости Ник еще не заходил. Тиша Монгомери, конечно, девушка с необычной внешностью, любительница пирсинга и разноцветных волос, но уж точно не наркоманка.
Я не говорила маме, что встречаюсь с Кевином, но я не первый раз замечаю, что она старается меня защитить. Однако сейчас, что бы ни пришло в голову сыну Марка, я и сама не собираюсь это терпеть.
— Это неправда! — твердо возражаю. — Перестань нести чушь, Ник! И Кевин, и Тиша — достойные ребята и уж точно не заслужили такой лжи!
Как жаль, что в серых глазах сводного брата нет и намека на стыд, а в душе — чувства вины. Иначе бы от него давно осталась горсточка пепла.
— Да мне все равно! Я свое мнение сказал, пусть Адели сама решает, кто тебе нужен. Но я не стану Лоуренса здесь терпеть! Предупреждаю, еще раз явится — пожалеет!
Это какой-то безумный вечер. Я не хочу верить своим ушам.
— Что? — потрясенно выдыхаю. — Не смей его трогать! — вскакиваю из-за стола, но мама уверенно удерживает мое запястье.
— Адели, думаю, стоит прислушаться к словам Николаса, — замечает Марк жене, но она его не слушает. Говорит спокойно, целиком вставая на мою сторону:
— Значит так, Ник. С кем тебе встречаться — это твое дело, запретить мы тебе не в силах. Но угроз в сторону друзей Лены я не потерплю. Во всяком случае, пока здесь живу! Я целиком доверяю своей дочери, так что не вздумай обидеть парня. Уверена, Лена сама со всем разберется.
— Стой! — Николас догоняет меня на втором этаже, у двери моей спальни, и от злости его глаза сверкают. — Ты все слышала, Утка, — как всегда шипит. — Я не шучу, и дважды предупреждать не стану!
Однако и я не на шутку сердита. Лоуренс не заслужил столкновения с Ником, я не хочу, чтобы он пострадал, поэтому говорю как можно убедительнее, тем более что все это правда:
— Учти, что отец и сестра Кевина работают в полиции. Если с его головы упадет хоть волосок… Я молчать не буду, и тебе не завидую!
— Сука! — слышу в спину, но больше не отвечаю. Просто захлопываю дверь и закрываю ее на замок.
Что будет завтра — не знаю. Но сейчас — видеть его не могу!
Он здесь, в моей спальне. Я понимаю это слишком поздно, когда из сна, в который я не успела провалиться, меня вырывает резкий металлический щелчок, похожий на хруст, и шелест чужого присутствия.
Рама окна резко поднимается, и темная фигура проникает в комнату.
Я вздрагиваю и успеваю испуганно вскрикнуть, отбросив одеяло в сторону в попытке вскочить, когда незваный гость безошибочно находит меня в темноте и наваливается сверху. Обхватив ногами, опрокидывает на подушку, закрывая рот ладонью.
От одной мысли, что это может быть Николас, меня ослепляет белоснежная вспышка страха. Теперь я знаю, какой у него цвет. И паника… Она рвется изнутри, заставляя тело биться в попытке освободиться из сильных рук. Очень сильных, мне никогда с такими не справиться.
Они держат крепко, и знакомый, холодный голос произносит у моего лица:
— В прошлый раз на дороге ты меня не испугалась, а надо было!
О, господи! Картер! Это он!
Как только я узнаю голос, мои плечи опадают на подушке, и я затихаю. Но все еще шумно дышу, поэтому Райт не сразу отнимает руку, а только убедившись, что я не стану кричать.
Оперев ребро ладони над моей головой, сам не отодвигается и его яростное дыхание касается моих губ.
— Я видел вас с Лоуренсом! Какого черта он возле тебя ошивается, Холт? Ты не смеешь с ним быть, слышишь? Ни с кем не смеешь!
Глаза из темноты смотрят колкие и злые, несправедливо колючие. Слова звучат так, словно он имеет на меня право, но это не так. Я никому и ничего не должна — ни Нику, ни ему!
— Ты не можешь мне приказывать, Райт, — успокоившись, стараюсь ответить достаточно твердо. — Даже забравшись в мою спальню!
— Возможно. Но я могу кое-что похуже. Например, помочь бедолаге Кевину сломать ногу. Или руку. Или, не дай бог, его цыплячью шею. Я могу многое сделать, Трескунок, чтобы вернуть тебе память!
Это правда. Я видела его той ночью с Уолбергом, и поняла, что он куда опаснее Николаса. Но как он мог подумать, что я забыла?!
Глупый! Как будто у меня больше нет раны!
В горле тут же проворачивается ком, который появился там в один из осенних дней и вряд ли когда-нибудь исчезнет.
— Картер… — я хочу, чтобы он меня услышал. — Алекса не вернуть. Я бы все отдала, чтобы можно было прожить тот день заново и все исправить, но это невозможно. Я просто пытаюсь «быть», так что же ты хочешь от меня, не пойму?!
Райт не отвечает. В темноте видны лишь его очертания и блеск глаз, но голос вдруг звучит обжигающе-холодно, как будто ничего в этом мире не способно его согреть.
— Уезжай! К чертовой матери убирайся отсюда, Холт! Чтобы я никогда тебя не видел! Иначе я не дам тебе быть счастливой… с другим.
Слова сказаны, мы смотрим друг на друга, и горячее дыхание Картера продолжает ощущаться на моих губах.
Я замечаю ему шепотом, потому что не могу смолчать:
— Ты гонишь, но сам идешь за мной.
— Неправда.
— Правда. Ненавидишь, но почему тогда так крепко держишь, что делаешь мне больно?
— Нет.
— Да! Ранишь, не позволяя тебе помочь.
От холодного ветра, залетающего в комнату сквозь открытое окно, мурашки идут по телу, а вот для Райта, похоже, не существует времен года. Он в одних джинсах, на этот раз без куртки, и от его близости напрягаются соски и бесстыже торчат под тонкой майкой. Он отпускает мою руку, склоняется ниже, и они буквально вспыхивают огнем, коснувшись твердой, голой груди парня. Заставив его надо мной шумно втянуть воздух.
Теперь мне ничего не мешает — даже мысли. Меня просто тянет к нему, и я поднимаю ладонь на крепкое плечо. Осторожно крадусь пальцами выше — вдоль шеи к затылку, и зарываю их в короткие волосы. Другой рукой дотронувшись до прохладной щеки, приподнимаю голову и касаюсь своими губами твердых губ Картера — таких упрямых и злых. Пробую, как умею, поцеловать их, чтобы убить в нем то одиночество, которое превращает синий взгляд в лед.
— У тебя вкус океана. И губы сухие. Ты можешь ненавидеть меня, но, пожалуйста, никогда не исчезай…
Глава 39
Наши взгляды неразличимы, а дыхания сливаются в одно — так близко сейчас наши лица. Я убираю ладонь со щеки Картера, но едва успеваю договорить, как он сам целует меня. Расколов собственный лед, вдруг прижимается ко мне, жадно приникая ко рту — горячий и настоящий. Больше не грубый, а стремительный и сильный в своем желании. И в этой его силе я уже не чувствую злости. Сейчас в нем говорит что-то другое, что заставляет меня откликнуться и почувствовать его кожей. Отвечать ему проснувшейся нежностью в ладонях и губах…