Дорога и память беспощадны ко мне, и перед глазами встает картина гибели Алекса. И мать, укрытая цветами на своем последнем ложе, словно грешница покаянием.
Нет! Чертов гребаный Бог! Пожалуйста. Я не могу потерять еще и сестру!
Я приезжаю на холм первым, бросаю мотоцикл под Белым дубом и вбегаю в дом. Нахожу Викторию на полу в ванной комнате, лежащую без сознания возле осколков разбитой вазы и охапки рассыпанных роз. Ее лицо измазано косметикой, на руке выше запястья черным маркером выведена надпись «Прости», а с длинных волос натекла вода — словно она мочила их под душем. И только ей одной известно, какого черта она собиралась тут вытворить!
Я поднимаю ее на руки и спускаю вниз, в гостиную — как раз вовремя, чтобы передать в руки прибывшим медикам. Это насмешка судьбы, но я узнаю бригаду спасателей. Это та же команда, что приезжала на вызов к матери. И тем паскуднее все выглядит. В прошлый раз они уже ничем помочь не смогли.
Про этот раз я боюсь даже думать.
У Виктории паралич дыхательного центра и глубокая потеря сознания, переходящая в коллапс. Сильнейшая передозировка психотропным препаратом и снотворным. Она выпила слишком много лекарств, чтобы справиться с дозой самостоятельно, и медики начинают бороться за ее жизнь прямо здесь, в гостиной, сдерживая судороги и тестируя главные функции организма. Не замечая вышедшего из спальни на яркий свет и ничего не понимающего отца.
Он внезапно оказывается в новом аду и погружается в дежавю — всё это уже происходило с ним однажды, и, не в силах справиться с увиденным, рушится, сползает по стене, хватая немым горлом воздух. Повторяя что-то, чего мне не расслышать.
Возможно, ему все кажется страшным сном. Одним из многих, которые его не оставляют в последнее время.
— Джефри, давай носилки и готовьте дефибриллятор! Давление и пульс падают! Марта, жгут! Ищи вены, вводим внутривенное! Увозим девочку, срочно! Алло, диспетчер? Да, вторая бригада! Вызов подтвержден, у нас по шкале десять баллов из десяти! Нужна реанимационная команда! Выезжаем!
— Молись, парень, чтобы мы успели ее довезти. Будем делать все возможное!
— Тебе необходимо подъехать в госпиталь. Ты слышишь нас?
— Эй, парень?
— Да, слышу. Я буду.
Медики уезжают, забрав с собой Вики и оставив входную дверь открытой. Так и не расслышав конец моего ответа:
— Скоро… Только расплачусь по счетам.
Какое-то время, пока я стою, сирена еще слышна, но вскоре она исчезает, и в доме становится тихо. Так тихо, что кажется, будто я тут один. Отец что-то бормочет, всхлипывает, тщетно пытаясь протрезветь. Зовет меня, но его голос уже не доносится до цели. Он остался за краем звенящей сферы, сжавшей мою реальность до болезненного рубежа. До точки предела Картера Райта.
«Картер, да поможет тебе бог!»
«Как ты не вовремя, мама»
Дверь на улицу открыта, и в темный проем отлично виден дом напротив — благополучное гнездышко гребаных Холтов. Сколько раз я смотрел на него — на белый двухэтажный коттедж — не сосчитать. Сколько раз направлялся туда, пересекая дорогу, к лучшему другу — множество. Но ни одного раза я не хотел увидеть его настолько сильно, как сейчас.
Не отрывая взгляда от дома напротив, я снимаю с себя куртку и бросаю ее в сторону. Стягиваю и отшвыриваю прочь футболку и выхожу на улицу. Оглянувшись, сворачиваю к гаражу, беру со стены монтировочный ключ и иду к жилищу Холтов, больше ничего не замечая перед собой. На встречу уже не к другу — к врагу.
Он видит меня — я это знаю. Следит все время, пока я приближаюсь, пересекая дорогу, понимая, что стычки не избежать.
Входная дверь закрыта, но это не останавливает меня. За ней сквозь стекло виднеется знакомый силуэт, и я разбиваю ее нахрен, убирая преграду с пути.
— Я убью тебя, Райт! Чертов ублюдок! Ну, давай, входи! На этот раз у меня есть, чем тебя встретить! Как тебе мой сюрприз? Понравился?!
Ник стоит сразу за дверью и, увидев гостя, улыбается. В его руках бейсбольная бита, и он не собирается давать мне и шанса достать его. Как только я вхожу, мгновенно устремляется вперед и с силой вспарывает битой воздух…
Николас хороший атакующий, мощный и выносливый… Но далеко не лучший — ему никогда не удавалось контролировать свою ярость настолько, чтобы подчинить себе каждый нерв. Вот и сейчас преимущество в положении ему не помогает.
Бита скользит по ребру монтировки и влетает в стену над моей головой, оставив в ней глубокую вмятину. Вновь свистит в воздухе, и на этот раз Нику удается достать меня. Он снимает кожу на моем боку, и сознание обжигает боль. Я ухожу в сторону, но здесь слишком мало места, чтобы увернуться, и он это знает. Ухмыляется, занося биту для нового удара, но я уже сцепил зубы и рвусь вперед, выпуская ярость наружу.
Я быстрее и хладнокровнее, и едва не выбиваю Нику монтировкой челюсть, заставляя отступить в широкую гостиную. Мы оба не сдерживаемся, и начинаем драться так, что ломаем мебель и бьем стекла. Без жалости раним друг друга, не оставляя шанса на пощаду.
— Сукин сын, Райт! Ты не смел с ней спать! Я отомстил тебе!
— Если Вики умрет, я убью тебя, Холт!
— Вы оба ответите, и ты, и она!
— Я не дам тебе, мразь, отнять у меня еще и сестру…
— Да плевать мне на нее, понял! Чокнутая истеричка, вот кто она! Такая же, как мать!
Я выбиваю из рук Ника биту, и сам отбрасываю монтировку. Пускаю в ход кулаки, и это гораздо приятнее — чувствовать, как кожа на костяшках лопается, достигая цели. Разбиваю лицо Холта в кровь, бью снова и снова, не в силах остановиться, заставляя его замолчать:
— Заткни… свой поганый… рот!
Здесь некому нас остановить, и драка выходит жестокой. Я даю ему шанс мне ответить, питаю свою ненависть болью, пока не заканчиваю всё, сломав Нику локтем нос и обрушив его на пол. Уцепив за шиворот, тащу по разбитым предметам на середину комнаты и бросаю там, опускаясь рядом на колено, чтобы быть к нему ближе. Схватив за волосы, поворачиваю к себе голову и шиплю, глядя в разбитое лицо:
— Молиться. Они сказали мне молиться, слышишь, Холт? Как будто Бог когда-нибудь был на моей стороне. Так зови же его, ублюдок! Зови! Пока у тебя еще есть время!
— Я всегда тебя ненавидел, Райт… Она должна была быть моей!
— Виктория никогда уже твоей не будет! Забудь!
Кровь из сломанного носа Ника залила ему горло, но он хрипло сплевывает ее на пол, тяжело дыша:
— Мне не нужна та, которая сама расставляет ноги. Плевать я хотел на Вик! Но ты взял мое, чертов Райт! И я тебя за это убью!
Холт бредит, не иначе. Я никогда не имел дела с девчонками после него, и ни на кого не заявлял права… кроме его сестры. Но здесь он мне помешать не в силах.
Он пробует меня ударить, но я не позволяю ему даже замахнуться. Бью в челюсть один раз, второй… Взяв за грудки, отрываю затылок от пола себе навстречу, когда меня вдруг останавливает испуганный вскрик, раздавшийся с лестницы:
— Что вы наделали?! О, Господи! Вы сошли с ума! Картер, не надо!
Лицо у Ника разбито, глаза затуманены болью, однако я все равно замечаю метнувшийся к лестнице серый взгляд и вдруг догадываюсь, о ком он говорит. Но в чем дело понять не могу. Он всегда Трескунка терпеть не мог, так неужели дело в соперничестве, которое я не хотел замечать, и в его личной ко мне ненависти? Неужели это всё стоит Вик… жизни?!
Я отпускаю его, брезгливо разжав пальцы, и медленно встаю. Говорю, глядя ублюдку в глаза:
— Еще не взял. Я не спал с твоей сестрой, Холт, но это легко исправить!
Глава 47
Лена
Я прихожу на улицу Трех клёнов, возвращаюсь домой под ноябрьским ветром, потеряв венок из листьев, с растрепанными волосами и вся продрогнув. Не чувствуя ни ног, ни души, застывшей от горечи несправедливых слов и колючих слез. Во мне словно все закоченело, и дом открыть получается не сразу. Но войдя внутрь, я не включаю свет и не снимаю плащ, а сразу поднимаюсь наверх в свою комнату и запираю дверь на ключ. Сбрасываю туфли, от которых онемели ступни, ложусь в кровать и накрываюсь одеялом с головой. Зажмуриваю глаза, не разрешая себе думать о том, что произошло в школе, и что со мной случится завтра. Запрещая памяти снова и снова возвращать меня к взглядам Кевина, Вик и других.
Это больно! Не хочу помнить, как они смотрели сегодня! Как будто я обманула их всех!
Усталость и дрожь берут свое, и я засыпаю. Проваливаюсь в пограничное состояние между сном и явью, где нет ничего — ни памяти, ни звуков, ни имен.
Сколько я так лежу, не знаю, но из бесцветного забытья меня вырывает требовательный стук в дверь. Да не просто стук — грохот! Он пронизывает тревогой каждую нервную клеточку моего тела и заставляет мгновенно подняться.
Это Николас. Он все видел и слышал, а теперь пришел сюда требовать объяснения, как всегда забыв о том, что я ему ничего не должна.
— Открой, Утка! Открой эту проклятую дверь, кому говорю, я все равно тебя достану! Грязная сука, ты водила меня за нос! Заставила ждать! Я тебя не прощу, слышишь!
Я не верю своим ушам. Николас словно с ума сошел. И я еще переживала из-за слов Райта?!
Отбросив одело прочь, я вскакиваю с кровати и пячусь от двери подальше — она достаточно крепкая, но гнев Николаса силен, а сам он настырен, и деревянная панель сотрясается от его ударов. А оскорбления, которыми он сыплет в мой адрес, не идут ни в какое сравнение с грубостью Картера и вызывают в душе ужас!
— И давно ты трахаешься с Райтом за моей спиной? Отвечай, дрянь! Что вы с ним делали?! Эй, Утка, я знаю, что ты там и всё слышишь! Лучше сама меня впусти, или я выломаю эту дверь! Открывай, долбаная подстилка, я хочу знать!
Мне страшно. Так страшно, что я не в силах даже голос подать и что-либо сказать. Если он доберется сюда, он не колеблясь выпустит свою злость. Выместит гнев на моем теле за то унижение, которое ему причинил Картер перед всей школой.