[10].
В нашей болтовне оставался все-таки некоторый элемент принуждения. Я заставил ее заменить свою сестру, она — снова пропускала меня через семейную мясорубку. Хотя, так или иначе, на какое-то время цена всего этого показалась мне оправданной.
В какой-то момент я заметил, что Джордан продрогла, и встал закрыть окно. Мало-помалу перевалило за час ночи, и вскоре затягивающиеся паузы в нашем разговоре ясно сообщили, что мы оба устали и стоит немного поспать.
— Я рада, что у нас появился шанс узнать друг о друге побольше, — сказала Джордан. — Мне не давало покоя, что я вижу тебя уже не первый раз — и все еще о тебе ничегошеньки не знаю. Ты, наверное, трижды подумал, прежде чем принять мое предложение, но в итоге у меня все получилось. — Она улыбнулась, и проявились ямочки на щеках. — Все-таки ты хороший парень. Рада, что ты пришел.
— Я тоже, — искренне сказал я. — Только не готовь никаких вафель.
— Заметано. — Она вышла в коридор и у дверей спальни обернулась. — Сладких снов, Натаниэль.
— Спокойной ночи.
В комнате для гостей я осторожно разделся и влез в легкие шорты. Стоило принять душ, но я решил, что разумнее подождать до утра, когда я смогу умыться, нанести еще мази на ожоги и сменить повязки. Простыни оказались атласными, своей гладкостью они прямо-таки ласкали мне кожу. Я подложил подушку под голову и вслушался в шум дождя, гадая, что мы с Джордан скажем друг другу завтра; эта передышка от безумия продлится только до тех пор, пока я не поправлюсь настолько, чтобы завершить охоту, или же паду от руки другого охотника. Лик Стэндона вырисовался перед внутренним взором, худой, бледный и обвиняющий. Этот человек умер вместо меня, вешая на мои плечи неоплатный долг; мне только и оставалось поклясться ему, что в какой-то момент все счеты уравняются.
Сон никак не шел, а когда подкрадывался-таки время от времени, я не осознавал, что дремлю, пока, вздрагивая, не возвращался в реальность. Должно быть, мне снилось, будто я падаю. Пыльный воздух неубранной квартиры разбередил горло, заставил его першить. Я встал с кровати, желая найти себе что-нибудь попить, заглянул в гостиную — и заметил, как серебрятся ее волосы в ниспадающем лунном свете.
Стоя у окна и накручивая локон на пальцы, Джордан смотрела вниз, на город. На ней была кружевная ночная рубашка, не особенно практичная для стылого октября; ее соски набухли и проглядывали из-под легкой ткани.
Обернувшись, она уставилась на меня, и момент стал поистине роковым — остаток ночи для меня мог сулить как кошмары, так и удовольствия. Когда я не отвернулся, не стал корить ее или себя, не поднял голос и не ретировался по своим делам, она ухмыльнулась — и ее губы стали тоньше, пока улыбка не осталась только в ее глазах.
— Хм, — протянул я. — Ты же сказала, мы не собираемся этим заниматься.
— Лучше заткнись.
— Ладно…
— Обними меня, — сказала она. — Или давай лучше я обниму тебя.
Так действительно оказалось лучше. Она нежно провела пальцами по моим рукам и торсу, аккуратно обходя ожоги.
— Это так неправильно, правда? — выдохнула она, пряча лицо у меня на груди.
Она была теплой, и держать ее в своих руках оказалось редкостным удовольствием — я думал, что еще долгое время не испытаю его с кем-то. Джордан стала для меня сродни спасательному плоту, и весь свой вес я забросил на этот плот. Пот градом катился у меня с шеи; тяжело дыша, Джордан слизнула соленые капли и приблизила свои губы к моим. Мне казалось, что меня не целовали так целую жизнь. Возможно, так оно и было. Бретельки ночной рубашки соскользнули с ее плеч. Тяжело дыша, мы прильнули друг к другу, плавно опустились на ковер. Проклятые бинты на руках не позволяли мне исследовать ее тело в полной мере.
У нее были хорошая, рельефная мускулатура и подтянутый живот. Голубые вены проступали на грудях. Она провела пальцами по внутренней стороне моего бедра и обвила мои руки вокруг себя; вздрогнула, направляя мои движения, прикусила губу и обхватила мои бедра, бередя ожоги — но не те раны, что нанесла ее сестра. Боль пронзила меня с ног до головы, придав нашему совокуплению дополнительную степень интенсивности; я думал о ножах Сьюзен, о влажных инструментах, разложенных рядом с ее телом на операционном столе. Мне было интересно, подойдут ли зубы Джордан к тем отметинам, которые оставила ее сестрица.
— Хорошо ли тебе со мной так, как было с ней? — спросила Джордан прерывистым голосом. Я всем своим весом надавил на ее руки, чтобы она не причиняла мне боль; у меня получилось провернуть это с нежностью, без грубого принуждения. Собственно, с ней не выходило даже изображать грубость — там, где Сьюзен требовала скорости и боли, Джордан замедляла темп, не прерывая сам акт, и отвечала лаской на ласку. С ней все было совсем не так, как с ее сестрой или с Линдой, — настолько иначе, насколько только возможно. Выгнув спину, Джордан на выдохе прошептала мое имя, как раз когда контакт наших губ прервался на быстротечный миг.
Слова, сказанные Бракманом, прежде чем я закрыл у него перед носом дверь, ожили в памяти, жужжа в ушах, словно назойливые мухи, и я сам задался вопросом — кто я такой на самом деле.
Глава 10
На следующее утро, пока я спал, она отправилась в «Барнс энд Нобл» и купила три экземпляра моего последнего романа. Она заставила меня подписать их, затем прочитала первые пятьдесят страниц с вежливым энтузиазмом, который угас, когда она поняла, что я не собираюсь рассказывать ей, откуда взялось то или иное имя, или выложить с ходу, чем все кончится.
— Я не очень-то люблю детективы, — сказала она. — Без обид.
— Да какие могут быть обиды.
— Ты что, не хочешь, чтобы тебе погладили эго?
— Ты подбрасываешь мне лучшие идеи для грязных шуток.
— Держу марку.
— Держи в курсе.
— Эй, это я должна была сказать!
Так мы и продолжали непринужденно каламбурить, не стремясь перейти к острым темам, хоть мне и хотелось прыгнуть с места в карьер. Потребовались бы долгие периоды молчаливого контакта, прежде чем мы пришли бы в надлежащее расположение духа, чтобы поговорить о чем-либо, что разрушило бы наше кратковременное «счастье в пряничном домике», как называла это Линда. Вопреки распространенному мнению, взрослые обожают разыгрывать сюжеты детских сказок в своей жизни, особенно когда это ничего им не стоит.
Джордан сменила мне повязки и нанесла еще мази, проверила швы у меня на голове. Я изучил ожоги — оказалось, те далеко не столь серьезны, как казалось при пальпации; кое-где волдыри уже подсыхали.
К четырем часам пополудни напряжение все же достигло такого очевидного уровня, что Джордан с тревогой поглядывала на меня, натянуто улыбаясь и ожидая, что с минуты на минуту я начну разговор, который разнесет маленькое любовное гнездышко вдребезги. Как бы сильно мне ни было нужно расплатиться с долгами перед мертвыми людьми, я хотел заняться с ней любовью в последний раз, прежде чем придет счет за это отдохновение. Я не решался вываливать на нее несообразные факты из загробной жизни ее сестры — наверняка ее напугало бы открытие, что что-то мрачное продолжало бродить во мгле, окутывающей семейство Хартфорд, — даже после того, как Сьюзен не стало.
Сидя на диване, положив ноги ей на бедра, я рассказал Джордан сперва о том, как Сьюзен просила меня причинить ей боль, и о моей спонтанной готовности удовлетворить это требование. О шрамах, избороздивших ее кожу, и о Стэндоне, нежно проводившем по ее волосам расческой. О неожиданном вооруженном визите Бракмана. Мой рассказ вышел далеко не столь последовательным и ладным, как эти тезисы — уверен, я не произвел на нее и половины ожидаемого эффекта, вещая монотонным, безучастным голосом. И все же она побледнела, в какой-то момент взялась накручивать край локона на палец. Румянец немного вернулся к ней после того, как она выпила два бокала вина.
— Мы не очень внимательно следили друг за другом, — призналась она. — Родители всегда ждали, что я займу их место в ее жизни. Я ведь старше, мне нужно оберегать сестру от неприятностей. Но я, конечно, все пускала на самотек. Думаю, только это и помогло маме с папой справиться хоть немного с чувством вины. Да, их не было рядом, но ведь это мне полагалось держать все и вся под контролем.
— Неужели Мичем совсем не помогал? На днях он говорил с таким авторитетом, как будто знал вас обеих с пеленок.
— Нет, он не помогал. Он… не такой человек.
Не такой, значит. Собственно, и Лоуэлл Хартфорд не походил на человека, которому требовалось бы играть с самим собой в поддавки, чтобы облегчить совесть. И что-то не казалось мне, что он так уж доверял Джордан.
— Как бы странно это ни звучало, — продолжила она, — несмотря на то, что мы вроде как вращались в одних кругах, я не знала, где она проводила бо́льшую часть своего времени. Она была независимой до такой степени, что могла обидеться, если я расспрашивала ее о том, чем она занимается. Ты видел, что произошло, когда я представилась на вечеринке, — она сразу подумала, что я допрашиваю или проверяю вас обоих.
— Да, это я уловил. Она всегда так себя вела в твоем присутствии? Защищалась?
— Чаще всего мы хорошо ладили, но не спешили делиться друг с другом секретами. Иногда это приводило к проблемам. — Джордан не смогла скрыть негодования в своем голосе. — Я не знаю, Натаниэль. Я просто больше ничего не знаю.
Мне, в сущности, тоже мало что светило. Я даже не был уверен, в каком направлении мне копать дальше. Я рассчитывал, что Джордан заплачет, но она обошлась парой-тройкой быстрых сухих всхлипов. С тех пор как я рассказал ей о теле сестры на столе в похоронном бюро, ее глаза сделались бесстрастными, а щеки посерели от шока и выпивки.
— Расскажи мне о себе, — попросила она, глядя в сторону.
— Нет, — сказал я.
— Я хочу узнать тебя.
— Поверь, не стоит.
Это был достаточн