— Ты умник, Фоллоуз, но скажи мне, пожалуйста — уж очень хочется мне узнать, так что прислушайся, — как ты можешь быть таким весельчаком, зная, что твой брат года два кряду убивал соседских детишек, разрезал их на куски и закапывал у тебя на заднем дворе? Да еще и пока твой отец наблюдал за этим и получал удовольствие. Каково это — играть в стариков-разбойников над безымянными могилами? Мы не смогли предъявить твоему отцу никаких доказательств, но скажи-ка мне, Фоллоуз, был ли ты сторожем брату своему? Ты знал, что он вытворяет?
— Нет.
— Готов поспорить.
Смитфилд не знал, куда дальше копать. Он мог либо попытаться разозлить меня еще больше, либо остановиться на достигнутом. Лейтенант отпил кофе и поморщился, не зная, какой тактики придерживаться.
— Очевидно, прошлой ночью ты заявился в «Мост» и устроил там погром. Такой тип, как Ричард Саттер, склонен принимать подобные вещи близко к сердцу. Прокурор сплавил дело комиссару, который терпеть не может Саттера, а тот, в свою очередь, передал это дело капитану, который тоже ненавидит Саттера, но все равно переложил это дельце на меня. Ты можешь себе представить расклад?
— Могу, — сказал я.
Мы проехали на желтый свет на главном перекрестке; Смитфилд выжал акселератор и проскочил на красный. Крупная женщина резко подалась вперед, навалившись на руль, и яростно засигналила нам вслед.
— Послушай, друг, как-то нехорошо, когда крупный местный делец начинает точить на тебя зуб. Ты не пробовал влипать в заварушки с людьми не из самой высокой налоговой категории?
— Осторожно, ухабы, — сказал я.
— Уроки вождения мне не требуются. — Он целенаправленно въехал в выбоину. Еще больше кипящей внутри злобы проступило у него на лице. — Не хочешь рассказать, что там у вас за разборки с Саттером?
— Позволь мне сперва задать два вопроса. Зачем Ричи идти плакаться в полицию из-за обычной драчки в его клубе? И почему полиция восприняла его всерьез?
— Пнуть парня по яйцам — это не «обычная драчка». — Ведя машину одной рукой, он вытащил из кармана блокнот, оторвал взгляд от дороги, чтобы пролистать его, не обращая внимания на кофе, балансирующий у него между ног. — Некто Фредерик Дж. Малкомбер имеет право выдвинуть против тебя обвинения.
Я фыркнул.
— Что он, без сомнения, отказался сделать?
— Ты думаешь, это смешно?
— Нет, — ответил я. — Некто Фредерик вытащил нож и попытался провертеть во мне дырку. Он с ножами хорошо управляется, но со мной что-то сплоховал. Не удивлюсь, если за этим типом тянется шлейф судимостей. Может, и в тюрячке бывал. — Первые дождевые капли разбились о ветровое стекло. — Веришь ли?
— Не указывай мне, во что верить. Малкомбер — честный уголовник. Он — не отпрыск маньяка вроде тебя, понимаешь?
Я понимал.
Смитфилд не стал включать дворники. Образ улицы растекался перед глазами.
— Десять свидетелей видели, как ты напал на сотрудника Ричи. Десять друзей Ричи могли наплести какую угодно хрень — ну и чёрт с ними, нам все равно не пришлось брать у них показания. Обвинения предъявлены не были. Нам пришлось бы допрашивать всех, кто был в клубе «Мост» в тот вечер, в противном случае.
— Я сказал Ричи, что было бы проще, если бы он просто поговорил со мной, и, как мне показалось, эти условия он принял. Кто знает, что бы я выведал, не сорвись на упоминание Габриэлы? Имя «Габриэла Хани» тебе о чем-нибудь говорит, Смитфилд?
Лейтенант нахмурился. Он включил-таки фары и дворники.
— С ходу — ни о чем. Кто это?
— Актриса в продюсируемой Ричи порнушке. Умерла от передозировки наркотиков год назад. Упоминание о ней дико разозлило того самого Фредерика и спровоцировало весь переполох. Что-нибудь выяснилось о том, кто мог устроить пожар и убить Стэндона?
— Не задавай мне вопросов, — бросил Смитфилд, паркуя машину около моего дома.
— Ладно.
Я открыл дверь, чтобы выйти, и вдруг он схватил меня за шиворот. Каждый мускул на моих шее и плечах застыл, а в ушах поднялся шум.
— Вообще-то, ты наш главный подозреваемый, — процедил он.
Ага, давай.
— Мог бы сразу сказать.
Лейтенант усилил хватку, притянул меня к себе. Холодный пот выступил у меня на лбу.
— Если ты считаешь, что находиться под колпаком абсолютно безопасно, то так оно и есть. — Он отпустил меня, допил свой кофе и выбросил пустой стаканчик на тротуар. — Я не знаю, что за игру ты затеял, но пока играешь ты, и я буду в ней участвовать.
Меня начинало тошнить от упреков в том, что я веду некую «игру»; вроде шашечной партии — просчитываю каждый диагональный ход, охраняю свои фигуры. Выпустив воздух уголками рта, Смитфилд откинулся на спинку кресла и уставился на меня.
— Думаю, у тебя сотрясение мозга посильнее, чем считают врачи, — отчеканил он.
Мимо проехал грузовик, и на капот седана плеснуло водой. Я инстинктивно собрал пальцы в кулак, будто цепляясь за незримую веревку.
— Нервничаешь, Фоллоуз? — спросил лейтенант, глядя на мои руки с усмешкой. — Что, черт возьми, тебя так беспокоит?
— Спасибо, что подбросил, — сказал я.
Прямолинейный подход, которого я придерживался, казалось, не столько помогал, сколько препятствовал прогрессу. Есть время для того, чтобы бодаться лбами, и время для тонких маневров. Передышка — не вариант; только движение и гарантировало мне жизнь.
Номер телефона Зенит Брайт не значился в официальных телефонных справочниках Саффолка. Не оказалось его и в «желтых страницах» Нассау. В Саффолке оказалось семь человек с фамилией «Брайт»; с четвертой попытки я дозвонился до ее матери. У меня не ушло много времени на то, чтобы убедить ее, будто я продюсер «Атлантик Рекордс» и мне хочется подписать контракт с Зенит; она дала мне незарегистрированный номер телефона своей дочери и адрес ее квартиры. Ложь окупилась до одури легко.
Полдень еще не наступил — значит, Зенит или еще спала, или только проснулась. Я точно знал, где искать многоквартирный дом, где она жила, — был в тех местах раньше, с год назад, когда район еще только застраивали. Дом стоял между торговым центром и старым кинотеатром, куда мы с Линдой ходили на наше третье свидание посмотреть «Шенандоа[11]». Она заказала бараньи отбивные особой прожарки и пирог с ревенем на десерт. Нелепо, но я все еще зачем-то помнил это.
По дороге я заехал в магазин. Дождь лил без ветра, так что я будто прогуливался по работающей автомойке. Заметив имя Зенит на почтовом ящике, я нажал на кнопку звонка и не получил ответа. Нажал еще раз — с тем же успехом. Подъезд не был оборудован навесом — я очень быстро промок до нитки; хорошо еще, что удалось заскочить внутрь за компанию с другим жильцом, равнодушно придержавшим мне дверь. Поднявшись на нужный этаж, я стучал в дверь добрых пятнадцать секунд и почти уже сдался, когда мне наконец открыли.
Стоя в проеме, Зенит напоминала одного из подменышей из фильма «Вторжение похитителей тел»[12] в своем белом халате и пушистых тапочках в виде кроличьих голов. Я улыбнулся. Ее подбородок был опущен на грудь, и смотрела она из-под каскада крайне растрепанных волос. Даже максимально далекая от своего сценического образа, она все еще будто загадочно улыбалась и источала дымную ауру, а ноты навязчивых меланхоличных баллад зримо вились у нее над головой.
Зевнув, она почесала за ухом и отвела в сторону прядь волос.
— Что? — проворчала она. Опухшие глаза приоткрылись чуть шире. — О боже, ты!
— Я принес покушать, — сказал я, демонстрируя ей пакет из магазина.
— Ты, наверное, спятил. — Кроличьи ушки испуганно прижались, когда она отступила от двери. — Что ты тут делаешь? Как ты меня нашел? Мне звонить в полицию?
— Они и так про меня в курсе.
— Следует напомнить!
Похоже, только ламе по имени Фрэнки я и нравился всерьез.
— Не осведомлен о твоих вкусах, так что взял всего понемногу. Рогалики, сливочный сыр, лосось, немного тунца…
Она покачала головой неодобрительно, но все же протянула руку и взяла пакет.
— Который час?
— Полдень.
— На улице что, снова дождь? Когда уже перестанет! Только за эту неделю осадков — на добрых десять дюймов. Почему ты ко мне пристаешь, Натаниэль?
— Я не пристаю, — сказал я на голубом глазу. — Просто покушать принес.
Зенит уставилась на меня исподлобья, жуя губу:
— И зачем ты принес мне покушать?
— Можно войти?
— Не знаю.
— Пожалуйста.
В итоге она меня все же впустила. Отгрызла заусенец на большом пальце, сходила в ванную, принесла для меня полотенце. Мне сразу же вспомнились повадки Кэрри. За окном прогрохотал гром, и Зенит боязливо поежилась. Ее явно что-то сильно напрягало — то ли мое присутствие, то ли чья-то еще невидимая тень. В конечном счете это не имело значения, эффект был один и тот же.
— Хорошо, что тебе хватило ума не возвращаться в клуб после вчерашнего, — сказала она.
— Ну да, мозги пока не совсем отшибло, — согласился я.
— Ты украл у меня публику, между прочим. После твоего номера в духе Ван Дамма никто не мог сосредоточиться на какой-то там рядовой певичке.
— Я бы предпочел рядовую певичку.
— Спасибо и на этом.
Мы вместе прошли на кухню, и она указала на желтое плетеное кресло. Я сидел, пока она собирала тарелки и разливала кофе, бормоча что-то себе под нос. Она достала масло и упаковку апельсинового сока, бросая на еду пылкие взгляды. Очевидно, она мало ела — и, следовательно, мало подавала на завтрак.
Когда мы расставили все по местам, она взяла рогалик, разрезала его и намазала сливочным сыром.
— Терпеть не могу лососину, — сообщила она. — Не знаю, как кто-то может эту дрянь есть. — Она одним махом прикончила половину рогалика и хотела еще что-то добавить, но передумала. Сыр перепачкал ей нос. — Ты что, не ешь?
— Я не голоден. Обойдусь кофе.
Она пожала плечами, но тень беспокойства пробежала по ее лицу.