Отправляясь в США, я никак не готовилась к таким приключениям. Сборы проходили в спешке, мои мысли были заняты совсем другим, и я фактически вывернула в чемодан содержимое бельевого ящика. Вроде как места много не займет, а там уж разберусь! Это было неожиданно гениальное решение. Так в моем распоряжении оказались чулки из тонкого шелка и набор из черного кружева. Туфли на шпильке я с собой, понятное дело, не тащила, купила сегодня, когда возвращалась в отель одна. Мне хотелось, чтобы ситуация стала очевидной с самого начала. Никаких больше дружеских намеков, никакой возможности отшутиться или сделать вид, что он меня не понял. Если он выставит меня вон даже в таком виде, то… все. Буду унижена и раздавлена, зато сомнений не останется.
Я осторожно заглянула в спальню и сразу поняла, почему он не отреагировал на щелчок замка. Нет, он не спал – работал. Влад устроился в большом отельном кресле с ноутбуком и слушал музыку в наушниках. Источника света в комнате было всего два – настольная лампа на тумбочке и светлый монитор, бросавший на лицо Влада бледные блики.
Только сейчас, наблюдая за ним, я поняла, как сильно он закрывается одеждой в повседневной жизни. Не только от меня, ото всех людей. Если костюм – то обычно тройка, и рубашка застегнута на все пуговицы, и галстук прикрывает шею, насколько это возможно. Если обстановка неформальная, то свитер с высоким горлом или водолазка, часто – шарф. Не думаю, что он мерзнет. Холод тут вообще ни при чем. Просто каждый находит свои пути бороться с внутренними демонами, иногда – вот такие.
Но в полутемном номере отеля наедине с собой ему не от кого было прятаться. Он надел только джинсы и майку с короткими рукавами, остался босиком и теперь чуть заметно покачивал ногой в такт музыке. Он был полностью расслаблен и ни к чему не подготовлен, как я и хотела.
Вот теперь я к нему вышла. Я прекрасно знала, как странно выгляжу, но не стеснялась этого. Если бы я в таком наряде стала сутулиться, прикрывать грудь руками и стеснительно улыбаться, началась бы комедия. Мол, простите-извините, случайно в трусах прогуляться вышла и не туда свернула! Нет уж, если на тебе черное кружево, если шпильки подчеркивают, какие у тебя офигенно длинные ноги и, если ты распустила волосы вороными волнами, да еще и помада у тебя алая, как кровь, стесняться уже нельзя. Все, запрещено по закону, не позорь женский род.
Я и не позорила. Даже когда Влад боковым зрением уловил движение, повернулся ко мне и уставился так, будто призрака увидел, я даже не вздрогнула, продолжила загадочно улыбаться и идти к нему – медленно, чтобы он точно успел разглядеть.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы опомниться, стащить наушники и переставить компьютер на столик. Когда он поднялся на ноги, я уже была перед ним. Когда я на шпильках, мы почти одного роста, и мне несложно было смотреть прямо на него.
Я не пытаюсь сосредоточить взгляд на одном уцелевшем глазе, я смотрю на него так, будто оба глаза целы, один просто в тени или скрыт прядями волос. Это несложно, меня сейчас такие мелочи не волнуют.
– Ио? Что ты здесь делаешь?
Прозвучало сдавленно, хрипло. Ясно с ним все: пытается вернуть обычный самоконтроль. Но в той ситуации, которую я ему обеспечила, это равносильно попытке развернуться через разделительную зону на многополосном шоссе: может, и получится, но безболезненно не пройдет.
Я опустила руки ему на плечи и улыбнулась шире, чуть разомкнув губы и продолжая смотреть ему в глаза. Уж не знаю, гипнотизируют ли змеи своих жертв на самом деле, но если и делают это, то именно так.
– А на что это похоже? Мне надоело, что ты от меня бегаешь.
– Послушай… Я… Мы… Мы не должны…
Ох, представляю, как его несчастный мозг сейчас старательно ищет аргументы, когда кровь направилась в совсем другом направлении! Но мне было неинтересно, что он там скажет. Я поцеловала его, только так я могла получить от него хоть сколько-то честный ответ.
Если говорить откровенно, я и сама жульничала во всей этой ситуации. Я никогда не задавала себе вопрос, люблю ли я Влада. Задавать вопросы себе сложнее, чем другим, потому что соврать не получится, и порой единственный способ спасти гордость – это незнание. Потому что «люблю» – это не только мера глубины чувств. Это еще и уровень уязвимости, разрушительная сила раны, если твою любовь используют против тебя.
Поэтому я пока трусливо ограничивалась тем, что было очевидно. Я ему доверяла – как никому больше, почти как самой себе. И я его хотела, потому что, несмотря на все его заморочки насчет собственной внешности, он оставался чертовски привлекательным мужчиной. Пока этого было достаточно.
Первые несколько секунд он еще колеблется – конечно, всех тараканов одним тапком не раздавишь! Но потом принимает примерно то же решение, которое привело меня сюда – Да пошло оно все! Он прижимает меня к себе, и я чувствую, что это теперь его поцелуй, а не мой. Вот, собственно, и все разрешение, которое мне нужно.
Я стаскиваю с него майку. Он отстраняется от меня, но не чтобы оттолкнуть, а чтобы наконец рассмотреть, давая себе на это право.
– Боже, какая ты красивая, – шепчет.
Я снова улыбаюсь, это не тот комплимент, на который нужно отвечать. Мои руки соскальзывают с его плеч и мягко двигаются вниз через грудь и живот к джинсам. Я чувствую под пальцами объемные линии шрамов, но не смотрю на них. Мне и правда не интересно, не сейчас. Избавить его от джинсов куда важнее.
Как ни странно, даже теперь, продвинувшись в двадцать первый век, многие еще мыслят невообразимо древними категориями. Вроде как женщина не должна хотеть секса, а если хочет – то лучше скрывать этот порок и уж точно не признаваться в нем мужу, а то примет за шалаву! Или за ведьму. По настроению. У меня даже когда-то была клиентка – пришла за амулетом для сохранения брака. Выяснилось, что дамочка обладала пылким темпераментом и сама подталкивала мужчин к экспериментам в постели. Партнеров у нее было много, и ее не слишком волновало, что они подумают о ней.
А потом появился Он. Единственный, настоящая любовь, тот, для которого ей хотелось быть принцессой. А принцессы красный шелк не носят и «игрушками» называют только плюшевых мишек. Поэтому она решила быть для мужа скромной дамой, такой невинной, что во время занятий любовью она просто падает на спину и лежит, раскинув руки и ноги, как морская звезда на дне. Беспозвоночное в постели. Иглокожая новобрачная. Через пару месяцев муж заявил, что им надо расстаться, потому что он не гимнаст, чтобы упражнения на бревне совершать. После этого она и прискакала ко мне за амулетом. Я сказала ей, чтобы перестала дурить, и подарила оберег из граната. Брак устоял, она перестала дурить, но основные почести достались, конечно же, камню.
Я не собиралась повторять ее ошибки. Да, Влад еще не знал эту сторону меня – не знал меня такую. Но только из-за этого я не собиралась сдерживаться и показывать ему демо-версию себя. Сначала чуть-чуть, скромницу, а потом и к остальному привыкнет – вот зачем это? Я хотела, чтобы он сразу понял, какая я.
Но не похоже, что он собирался возмущаться или возражать. Некоторое время мне еще удавалось использовать эффект неожиданности: все происходило слишком быстро, и он никак не успевал перехватить контроль над ситуацией.
Так и вышло, что именно он первый оказался на кровати – подо мной. Свет монитора к тому моменту погас, лампу я выключила, чуть не сбросив ее с тумбочки. Но это не значит, что в комнате было темно. В окно прилетало достаточно света от фонарей и неоновой вывески отеля. Неоновое, контрастное сияние, в котором все кажется слишком ярким и двухмерным. Думаю, ему я казалась силуэтом, очерченным золотыми огнями. Мне же хотелось не смотреть, а чувствовать – его прикосновения, его дыхание на моей коже, его во мне. Как будто без этого последнего подтверждения все еще может сорваться даже сейчас, когда мы уже зашли так далеко. А дальше думать уже не получалось, да и он опомнился, тоже позволил себе свободу, и, думаю, мы оба были счастливы.
Когда все закончилось, обсуждать что-то и вообще говорить у меня уже не было сил. Тело ныло от усталости, у меня кружилась голова. Он прижимал меня к себе, и, хотя в целом я этого не люблю, мне для сна нужно побольше пространства, сейчас это уютное прикосновение казалось самым правильным. Я даже не заметила, как заснула – и впервые за долгое время я спала так крепко и спокойно.
Следующего утра я немного побаивалась. Не самого утра, естественно, а тех перемен, которые оно принесет. Каким Влад будет теперь? Может, пожалеет о том, что поддался, упрекнет меня? Или, наоборот, станет слишком заботливым, слишком внимательным, тошнотворно угодливым? Предъявит на меня права и будет диктовать, что мне делать? Меня не устраивал ни один из этих вариантов.
Но ничего подобного не случилось. Он не изменился – разве что чуть-чуть. Стал улыбаться более открыто. Исчезло напряжение между нами – не очевидное раньше, но очень заметное теперь, когда мы жили без него. Днем Влад оставался таким, как прежде, и я для него, кажется, не изменилась. Во всяком случае, он не стал относиться ко мне с пренебрежением, на которое наверняка науськала бы его мамаша Ларина: смотри, какая распутная девка, сама к мужикам ходит, да еще белье у нее такое, что едва прикрывает срам, а не благопристойные панталоны! Это, кстати, правда, у меня нет ни одних благопристойных панталон. Так и живу.
Наши ночи теперь были прекрасны. Мне уже не приходилось за ним гоняться – куда там! Как только вечером за нами захлопывалась дверь номера, я чувствовала на себе его руки. Как будто мы оба долго ждали чего-то – и теперь добрались до этого. Почему ждали, кто мешал нам, двум взрослым людям? Нами же выдуманные запреты, разумеется. Любимая забава современного общества.
Я прекрасно понимала, что это счастье – не навсегда и даже ненадолго. Расследование поставлено на паузу, поэтому у нас есть время друг на друга. Потом станет сложнее. А дальше мы вернемся в Москву, и это будет история с новыми персонажами – его родителями, выбранной ими невестой. Я там не подхожу по всем параметрам. Не знаю, что будет. Лучше и не задумываться раньше срока. Меня все равно поставят перед выбором, но до этого момента я собиралась насладиться своим неожиданным медовым месяцем сполна. Краткосрочное счастье часто недооценивают – а зря. У него самые высокие шансы остаться в памяти на всю жизнь.