Мое терпение было вознаграждено неожиданно быстро: уже через два дня меня перевели на ферму. Сначала такая поспешность меня насторожила. Что если моя маскировка раскрыта и меня ведут на казнь?! Но нет, причина оказалась проще и банальней, а главное, безопасней для меня.
На табачной ферме было куда больше работы, а в этномузее был переизбыток новичков. Поэтому тех, кто считался «лучшим материалом» для секты, поспешно переводили во внутренний круг.
Скажу честно, рисковали они не сильно. Если бы я действительно была той, кого изображала, я бы уже поддалась их очарованию. Одиночество, бесправное существование, постоянные гонения – так себе опыт. После этого было весьма приятно оказаться рядом с людьми, которые вроде как тебя любят. Даже если они на самом деле не любят.
Все успешные секты умеют правильно подбирать жертв, в этом их секрет. Они чувствуют любую слабину, очень точно ее измеряют и используют. Поэтому не следует думать, что их адепты – это сплошь дебилы, которые ничего о жизни не знают. Гениям тоже бывает больно – настолько, что становится уже все равно. Так, гениальность не защитила Эндрю Мартина от постигшей его судьбы.
Тут важнее не ум, а сила воли, принципы, уверенность в себе. Важную роль играют и близкие люди: если у тебя они есть, новые тебе не очень-то нужны. У меня все это было, так что с психологической точки зрения, я была защищена от воздействия секты. Но это не означало, что меня тут не пристрелят.
Атмосфера на табачной ферме была не такая радужная, как в этномузее. Основу сообщества представляли простые рабочие, в разной степени довольные жизнью. Но уже попадались крепкие рослые мужчины с хищными взглядами, в дорогой одежде. Эти никакими сельскохозяйственными работами не занимались, они ходили кругами и недвусмысленно разглядывали женщин. Я старалась стабильно оставаться грязной и присыпанной соломой.
Тут были участки, куда простым рабочим ходить запрещалось, в том числе и один из больших домов. Его окна были постоянно задернуты шторами, и что происходило внутри – никто из моих новых знакомых сказать не брался. Это была территория привилегированных членов сообщества, однако откуда брались подобные привилегии, догадаться было сложно.
Понятно, что мне нужно было попасть туда. Я просто не представляла, как. Обходы территории охраной были неочевидными, но регулярными. Новичкам не говорили, что будет, если нарушить правила. Мне и не хотелось знать.
Было бы здорово, если бы я могла получить совет Влада. Однако с этим случился облом: в первый же свой день на табачной ферме я обнаружила, что связи там нет. Совсем. Я думала, что это какая-то временная поломка, а то и вовсе досадное недоразумение. Я обратилась с вопросом к одной из более опытных адепток, девушке с заметным французским акцентом. Вряд ли она действительно француженка, скорее, канадка. Еще одна странница вдали от дома.
– Нет-нет, связи не будет, – обыденно пояснила она.
– Но почему? Город же близко!
– Ее и не должно быть. Эта ферма – место покоя. Здесь нужно забывать обо всем на свете, а цивилизация иногда ранит. Никакого телефона, никакого интернета, никакого телевизора.
Никакой возможности позвать на помощь, если что-то не так. Очень удобно.
– Так что же, мы совсем без связи с внешним миром? – удивилась я.
– Почему? Нет, можно пойти в музей, там есть сигнал. Мы ведь не в плену здесь! Ты можешь идти, куда хочешь.
Я-то, конечно, могу, но это не останется незамеченным. Здесь все наблюдают за всеми. Я воспользовалась этой возможностью только один раз – почти сразу, чтобы предупредить обо всем Влада. Не хватало еще, чтобы он примчался сюда со спасательной группой! Но больше я не звонила. Мне нужно было сделать вид, что я забыла про все на свете и теперь для меня имеет значение лишь эта ферма. Первый успех окрылил меня, я думала, что мне и дальше будет везти. Но – нет, здесь я стала одной из многих, я была нужна только как грубая рабочая сила, не было смысла вознаграждать меня доверием.
Это не значит, что я разочаровалась в своей миссии. Напротив, очень скоро я убедилась, что все вычислила правильно. Девочки где-то на ферме, и я должна вытащить их во что бы то ни стало.
Уже на второй день работы я увидела Хоста.
Никто не собирался представлять его мне (или наоборот). Он просто приехал на ферму, а я это увидела. Я сразу поняла, что это он – по настороженному шепоту среди рабочих, по тому почтению, с которым они смотрели на дорогу. Я затаилась за деревянными ящиками и просто наблюдала.
На площадку перед фермой выехали три белоснежных автомобиля с тонированными стеклами. Явно последняя модель, в этом году из салона – а в следующем будет что-то другое. Диски сияют зеркальным блеском. Внутри наверняка обивка из натуральной кожи. Вот ведь любопытная штука: те, кто громче других проповедует всеобщее смирение, частенько ни в чем не отказывают самим себе.
Дверцы открылись почти одновременно, появился Хост со всей своей свитой. Все в белом, одежда того же цвета, что и машины. Пошлость жуткая, но зрителям нравится. В этой кодле Хост привлекает взгляд: он немолод, ему определенно за шестьдесят, но он в отличной форме. Высокий, подтянутый, следит за собой. Чего бы ему не следить, если он может в деньгах купаться? Спать на деньгах, построить из денег дом. Хотя это так себе идея, потрепанные банкноты – штука грязная и вонючая.
Волос у него нет совсем, и он не пытается скрыть это париком или пересадками. Зачем? Он – совершенство, это на него должны равняться. На нем зеркальные очки, но, когда он ненадолго их снимает, видно, что глаза у него темно-карие. Он совсем не похож на Джордан Рейнс – или она на него. Но это ничего не значит.
Я смотрю на Хоста недолго, почти сразу перевожу взгляд на металлическую трость, которую он держит в руке. Она ему на самом деле не нужна, он не хромает и двигается свободно, это просто понт. Но понятно, почему он ее таскает! Трость очень красивая: тонкая, обитая металлом, с крошечными фигурками. Сценка, похожая на Судный день: страдающие люди, бушующая стихия. Трость выглядит чистой, но я уверена, что эксперты, стоит им до нее добраться, найдут следы крови, которые невозможно отмыть.
Нет, вроде как глупо со стороны Хоста таскать с собой такую очевидную улику. Но это на первый взгляд. На второй – нет. Он неприкасаемый, он никому ничего не отдаст. За минувшие тридцать лет он привык к власти, пресытился ею. Ему теперь нужны не восхищенные взгляды людей, готовых ради него на все на свете. Ему нужны последние, наполненные агонией взгляды умирающих. Глядя на него, я почти не сомневаюсь, что он лично убил Тэмми. Ему ведь редко кто сопротивлялся, а у Тэмми и Эндрю Мартина получилось. Он бы такое никогда не простил.
Я не из робкого десятка, это уже очевидно. И все же я надеялась, что Хост меня не заметит. При взгляде на этого человека мне становилось холодно. Человека ли вообще – вот вопрос! Думаю, он и сам бы не согласился на это сомнительное звание. Он давно уже считал себя чем-то большим.
Он не присматривался к новичкам, ему было все равно, что за крепостные работают в его полях. Хост казался задумчивым, но не встревоженным. Как я и ожидала, федеральный розыск и прочие потуги полиции его не слишком волновали.
Он и его свита убрались в здание, доступное только им. Жизнь на ферме пошла своим чередом. Дождавшись, пока все угомонятся, я снова подошла к канадке-француженке, она мне казалась наиболее приветливой.
– Кто это был? – робко спросила я.
– Это наш Хост.
Надо же, как просто она выложила все карты… Хотя эту фразу можно было толковать как угодно, на английском она звучала не так уж однозначно. «Наш Хост» – то же самое, что «Наш гостеприимный хозяин».
– Ему принадлежит ферма? – уточнила я.
– Ферма принадлежит всем нам! – засмеялась она. – Но это благодаря ему.
Как я и предполагала, Хост тут был на позиции эдакого царь-батюшки.
– А как его зовут?
– Ему не нужно никакое имя! Это просто наш Хост. Ты еще узнаешь его получше!
Завидная незамутненность сознания. Она искренне верила, что ферма действительно принадлежит им. То есть, нам, всем, кто здесь находится. А Хост – это нечто вроде доброго гения, оберегающего нас от беды.
Ее жизнь и здоровье спасало только то, что она никогда по-настоящему не претендовала на якобы свое имущество. Но в ее системе ценностей было совершенно нормально, что Хост разъезжает на дорогущих машинах и одевается в элитных бутиках. Думаю, ее и маленькие девочки, которых он таскает к себе в спальню, не смутят. Семь лет назад суд показал, что лишь немногие члены секты способны включить мозги. А после того случая Хост наверняка был осторожен и потенциальных бунтарей слишком близко не подпускал.
Все мои инстинкты кричали, что от этого человека нужно держаться подальше. Не смотреть ему в глаза, не давать слышать мой голос, не позволять узнать мое имя (даже если оно придуманное). Я даже знаю, почему так. Лидерами сект обычно становятся особенные люди – уверенные в себе, с мощной харизмой, властные и наглые. Они подавляют своим присутствием. Я, конечно, подготовлена ко многому, но ко всему подготовиться нельзя. И все же, признавая это, я все равно планировала пробраться в дом Хоста, ведь он приехал и больше не уезжал.
Но устраивать диверсию мне не пришлось. Кто-то сделал это за меня. Это стало очевидно, когда посреди ночи меня и остальных разбудил сигнал тревоги.
Судя по реакции «старожилов», это тут было не в порядке вещей. Люди удивленно переглядывались, но действовали, как их учили: одевались и выходили на улицу. После прерванного сна в теплой постели осенняя ночь казалась особенно холодной, но меня это не волновало. Нервное возбуждение быстро прогнало остатки сонливости, я хотела как можно скорее узнать, что случилось. Хост держится за иллюзию милейшего сообщества одуванчиков, если уж он поднял всех по тревоге, должно было произойти нечто невероятное!
Нам быстро объяснили, что именно. Работников фермы разделили на большие группы, каждой из которых назначили куратора из свиты Хоста. Это правильно: если бы к нам обращался сам Хост, это было бы почетно, но нерезультативно, мы бы его толком не услышали.