Антреа, квартал Хольт, особняк daneke Тармы Торис,
первая треть утренней вахты
Рука, шарящая по постели, наткнулась на что-то шершавое и холодное. Что бы это могло быть? Открыть глаза и посмотреть? Ой, не хочется после вчерашнего… Стоп. А что было вчера?
Я рывком сел и только потом осторожно раздвинул веки.
Так. Зачем-то уложил в кровать вместе с собой шпагу. Хорошо еще, в ножнах. Да, если бы моя острозубая daneke предавалась сновидениям без своей «одежки», у меня имелся шанс здорово порезаться: судя по взбороненным простыням, спал я крепко, только беспокойно. Но из-за чего?
Или из-за кого: с кухни доносится голос. Мужской. Тарма еще не вернулась от родственников, следовательно, это не может быть конюх, он же садовник. Тогда кто?
Прямо в ночной рубашке спускаюсь вниз. Ни одна дверь не закрыта, что за свинство? Значит, запираться не стал, а шпагу с собой все же прихватил. Странное поведение даже для меня: если в доме посторонний, следовало бы подумать о возведении оборонительных укреплений. Или же я, напротив, отходя ко сну, думал о том, чтобы иметь возможность услышать, если что-то случится с моим гостем? Гостем… Гостем!
А вот и он: орудует ножом, разбирая куски рыбы на кухонном столе. Кошаки крутятся под ногами, тыкаясь лбами в голые икры. Э, знакомые штаны! А рубашки нет вовсе, что позволяет сделать любопытное открытие: парень вовсе не такой хилый, каким кажется в одежде. Да, не гора мышц, но признаюсь, поостерегся бы недооценивать человека с подобным образом развитой спиной.
— Не все сразу, мои хорошие, не все сразу… А вам, сударь, следовало бы пропустить вперед даму! Подождите минутку, еще несколько косточек выну и…
— Ранняя пташка?
Джерон обернулся и приветственно махнул рукой:
— Доброго утра! Вы хорошо спали?
— Понятия не имею.
Я порылся в шкафу, выудил чашку, показавшуюся на заспанный взгляд чистой, черпнул из ведра воды и пригубил. Истинное блаженство!
— Сушит?
— Еще как!
— Вы немного перебрали вчера.
— Догадываюсь. Но, как мне помнится, вы не особенно отставали, и все же, бодрости в вас куда больше.
Джерон вздохнул:
— Дурацкое свойство: если выпиваю больше положенного, вскакиваю ни свет, ни заря, полный сил и не могу успокоиться, пока их не истрачу. Глупо, правда?
— Удобно.
— Вы так считаете? О, совсем забыл: я устроил маленькую постирушку и позаимствовал кое-что из ваших вещей, пока мои не высохнут.
Машу рукой:
— Ничего, ничего, я не в обиде… А почему, собственно, потребовалась стирка? Вроде вчера ваша одежда выглядела вполне пристойно. Или вечером?..
— Нет, что вы! Мне нужно будет посетить одного достойного человека и хочется выглядеть подобающе визиту.
— Достойного?
— Мне так думается. Раз уж речь об этом зашла… Вы, конечно, не знаете горожан от первого и до последнего, но, возможно, слышали имя «Ра-Дьен»?
Если бы у меня что-то было в этот момент во рту, можно было бы заказывать похороны: подавился бы непременно. Впрочем, и глотка воды хватило бы, чтоб захлебнуться, но я только-только собирался его сделать, поэтому остался жив. Чудом.
— У вас дела к Ра-Дьену? Калласу Ра-Дьену?
— Вы близко с ним знакомы?
— Хм… — Уж так близко, что иногда жалею о степени этой близости. — Да.
— О, тогда вы объясните, как его найти?
— Лучше провожу.
Джерон положил нож и оперся о стол ладонями.
— Не хочу показаться неблагодарным, но подобная забота кажется мне излишней.
О, тон голоса стал напряженнее. Подозревает меня? Немудрено: я бы себя за свое поведение уже не подозревал, а давно вынес бы приговор и привел его в исполнение.
— Обещаю: я не буду ничего спрашивать!
— Но сопроводите от дверей до дверей?
— Угу.
Он опустил голову, некоторое время оставался в таком положении, потом тряхнул волосами и выпрямился.
— Вас что-то беспокоит? В отношении меня?
Я выдвинул стул, водрузился на него и посмотрел снизу вверх:
— Да.
— Скажите, что. Возможно, я смогу развеять ваши сомнения.
Сказать-то можно, вот только для этого придется начать издалека. Очень издалека.
— Полагаю, у вас есть немного свободного времени, раз уж одежда еще не высохла?
— Долгая история?
— Пожалуй.
Он стряхнул остатки разделанной рыбы в кошачью миску, осчастливив мохнатых любовников, вытер стол полотенцем и… Сел. На стол, в точности повторив мою любимую привычку. Занятно: у нас есть кое-что общее. И почему-то сей факт меня вовсе не огорчает.
— Я слушаю.
— Наш город, как вы вчера уже могли заметить, построен на берегах реки. Не совсем обычной реки: ее воды имеют одно любопытное свойство. Могут свести с ума.
— Как понимаю, это не поэтическое сравнение?
Еще язвит. Недоволен тратой времени впустую? Ничего, потерпит.
— Отнюдь. Самая правдивая из правд. Лавуола несет в себе частицы «лунного серебра», вот оно-то и способно вызвать безумие. «Водяное безумие».
Он заметно оживился и переспросил:
— «Лунное серебро»? Какое из трех?
— Выплаканное Ка-Йен.
— О!
На простоватой физиономии появилась хитрющая и довольная улыбка, улыбка человека, который, наконец-то, понял, откуда и куда ведет дорога.
— Вам что-то об этом известно?
— Немного. Но, если позволите, поговорим позже. Продолжайте, прошу вас!
— К счастью, от речной воды сходят не все подряд люди, а только некоторые. Но даже малого количества безумных достаточно, чтобы вызвать серьезные неприятности, поэтому существует служба, которая выявляет среди вновь прибывающих в Антрею тех, кто может быть подвержен безумию.
— Соответственно, таковых в город не пускают?
— Не пускают.
— А вы как раз служите…
— Я возглавляю эту службу.
Он нахмурился, видимо, сопоставив полученные сведения и собственные впечатления:
— Но тогда вы не должны лично встречать каждого приезжего.
— Почему?
— На это должны быть подручные.
— Не-а.
— Что?
— Их нет.
— Почему?
Начинает повторяться с вопросами. Наверное, от удивления, которое становится все заметнее.
— А вот. В этом смысле я сам себе и командир, и солдат. Изо всех жителей Антреи только я один могу определить расположенность к безумию.
— Интересно. Ваша способность… естественная?
— Нет.
Он помолчал, задумчиво скрестив руки на груди.
— Знаете… Не надо больше ничего рассказывать.
— А это вовсе не тайна. Вся Антреа знает, что я — измененный.
Джерон сдвинул брови и пристально посмотрел на меня. Просто посмотрел, но в какой-то момент я почувствовал: что-то происходит. Ощущение не было неприятным и напомнило мне мои собственные чувства, когда кого-нибудь читаю. А потом все снова успокоилось, и парень, похоже, успокоенный проведенным исследованием, улыбнулся:
— Действительно, кружевосдвоенное, но дополнительный фрагмент не просто наложен, а выращен… Тонкая работа.
— Работа? Чья?
— Того, кто изменял.
— Вы можете это видеть?
— С некоторыми усилиями, да. Но мы отвлеклись от главной темы: почему вы так внимательно наблюдаете за мной? Я, как вы выразились? Расположен к «водяному безумию»?
Вздыхаю:
— А вот этого как раз не могу сказать. Ни в защиту, ни в обвинение.
— То есть?
— Моя способность позволяет ясно и быстро узнавать определенные сведения о человеке. Не задавая вопросов. Но с вами…
— Что со мной?
— Не удается.
Он покачал головой:
— Сожалею. Понимаю, почему вы встревожены, но, право, не знаю, как вам помочь. Возможно… Каким именно образом вы узнаете то, что нужно?
— Говорюс водой.
— А подробнее?
Подробнее… Можно, конечно, вспомнить заметки из семейной библиотеки и лекции времен моего обучения у магиков, но это невыносимо скучно и толком ничего не объясняет. Лучше было бы показать. Показать? Придумал!
— Где ваша одежда?
— Та, которую…
— Да, которую вы постирали. Она же еще не высохла, верно?
— Думаю, мокрая и даже слишком.
— Отлично! Идем!
Штаны, куртка и рубашка болтались на веревке, натянутой между стойками террасы. Капать уже не капало, но для устраиваемого представления влаги в ткани больше, чем достаточно.
— Раз уж вы можете видеть изменения, то… смотрите!
Я никогда не задумывался, как делаю то, что делаю. Наверное, поэтому ни за что не смог бы описать все происходящее словами. ЭТО было рождено задолго до меня. ЭТО было рождено со мной. Никто не задумывается, как и когда научился дышать, вот и мне не никогда не приходило в голову искать истоки своего врожденного умения. Я просто читаюи говорю. Договариваюсь.
Вода, пропитавшая одежду, оставила в набухших волокнах часть своего неумолимого воинства — лазутчиков и доносчиков, которые потом покинут облюбованные места и вернутся: сначала паром поднимутся к небу, потом соберутся тучами и, в конце концов, осыплются дождем на землю, просочатся сквозь ее поры и снова вольются в речные струи. Но пока мириады капель остаются на ткани, скованные формами и границами, они не прочь немножко поболтать, коротая время до обретения свободы. А мое дело — предложить тему для беседы. Точнее, сейчас мне надо просто заболтать капельки и уговорить их поскорее воспарить в воздух…
Как поживаете, хрустальные мои? Греетесь на солнышке? Прислушиваетесь к дуновениям ветерка, так и норовящего стряхнуть вас прочь? Ах, подлец какой! Вы же не хотите падать, вы хотите взлететь, верно? Там, над кронами деревьев и крышами домов, в звонкой синеве неба вам будет привольно и весело собираться белыми хлопьями облаков, судача о том, что какая из вас видела и где успела побывать. А когда вы вдоволь наговоритесь, устанете и хмуро насупитесь, потому что болтать больше будет не о чем, ваши тела начнут твердеть, вы прижметесь друг к другу боками так крепко, что скоро станете неразделимы, крылья ветра больше не смогут удержать вас, и вы рухнете вниз, к земле, которая раскроет навстречу дождю объятья. И вам останется только змейкой юркнуть в знакомую норку, потайной ход из которой приведет туда, где все началось… Я бы на вашем месте поспешил домой. Согласны?