люблю?
Нет ни притяжения, которому невозможно противостоять, ни невыносимого желания быть вместе, одна лишь спокойная уверенность вьет гнездо в ветвях ребер. Так должно быть, и иного выбора не представится. Зачем? Ведь он уже сделан. Я ничего не знаю о Шеррит, не могу самому себе объяснить и сущей малости – прекрасна ли она, но мне больше не нужны никакие подробности. Круг судьбы замкнулся, кольцом объятий сжав сердце, и этому странному, вечно дрожащему в груди комку впервые за все время существования стало спокойно.
ОНА ответит мне? Конечно же нет! Как можно принять Пустоту, да и способны ли в вечно голодной разверзнутой бездне существовать хоть какие-то чувства? Поспешила исчезнуть? Правильно! Прочь, только прочь, пока ледяной мрак разрушения не перешел в наступление! Хорошо, Ксо успел вернуть меня к действительности, иначе… Боюсь представить, что случилось бы. Скорее всего, я пришел бы в себя посреди руин и мертвых тел, и вот тогда речи о прощении вообще не осталось бы места ни в едином будущем из возможных.
Бежать, бежать, бежать. Если я не буду ощущать ЕЕ присутствия, чувства удастся смирить, обуздать, посадить на цепь… Но куда стремиться? В заснеженные дебри Северного Шема? На далекие острова гройгов? А может, в пустыню? Куда-то, где рядом не будет живых душ, не будет счастливых пар и звонкой ребячьей воркотни, куда-то в полное одиночество… Смогу ли я выжить один? Нет. Но зато смогу умереть, не опасаясь плачевных последствий. Потому что продолжать жить… Не хочется.
Так вот что для дракона значит полюбить! Значит, найти среди всех ту, что подарит жизнь новому миру… Разольются моря, начнут свой бег реки, горные пики покроются белоснежными шапками, зашумят леса, вырастут сонные деревни и суетливые города… Драконы рождаются редко, слишком редко. И я виной тому, что подлунный мир обделен чудесами, по праву ему принадлежащими. А умирать ведь нельзя… Проклятье! Где бы раздобыть хоть глоток «алмазной росы»? На сей раз не позволю Дагъяру выбросить меня вон! Если понадобится, вступлю в бой, но добьюсь своего!
– Обнимаешься с деревом за неимением иного предмета страсти?
Странно, я и не замечал, как вокруг тихо, пока не услышал рядом чужой голос. Ну да, конечно, это в деревне празднество, а лес совсем обезлюдел, и даже животные отправились во владения сна, хотя наполненная игривым лунным светом ночь требует обратного.
– Ко всему прочему и слышишь плохо?
Слышу хорошо. Но хочу ли слышать? Правда, он все равно не отвяжется, пока не погребет меня под колкостями, старыми и свежепридуманными.
Поворачиваюсь, опираясь спиной о древесный ствол, потому что ноги отказываются принять на себя вес всего тела:
– Тебе что-то нужно от меня?
Элрон, по-прежнему облаченный в сияющие под луной чешуйки, крутит в пальцах что-то длинное и тоненькое. Травинку? Должно быть. Скучает? Не хватает исполнителей и зрителей для гениального представления? Увы, я ушел слишком далеко от усадьбы, так что насмешнику придется довольствоваться имеющимися декорациями.
– Да, кое-что.
Приглашающе взмахиваю рукой. Слезы давно уже высохли, как подсохли и царапины на костяшках, колошмативших дерево. Ничего, сойдут за неделю, другую! Если бы можно было так же просто избавиться от борозд на сердце…
– Хотел сказать «спасибо».
Зажмуриваюсь, до боли сжимая веки. Снова открываю глаза. Элрон нагибается, задумчиво изучает островки мха у себя под ногами, выдергивает еще одну травинку и выпрямляется.
– Извини, я сегодня особенно плохо соображаю. За что «спасибо»?
– За участие. Ты вполне мог отказаться.
– Если бы знал заранее, что мне предстоит, отказался бы.
И не просто отказался, а сломя голову умчался прочь, так далеко, как только возможно. Если бы знал, с кем мне предстоит встретиться. Хотя… Если бы действительно знал, не смог бы справиться с искушением взглянуть на мать своих… Фрэлл! Не будет никакой матери и никаких детей! Я же понимаю это, понимаю и на поверхности, и в темной глубине, и за самыми дальними пределами сознания, так почему же никак не могу заставить себя отказаться от нелепых мыслей?
– Ксо не поставил тебя в известность?
– Ксо поставил меня… – Ну почему на язык просятся всякие грубые глупости?! – В неудобное положение. И потом, я не лучший свидетель чужих клятв, особенно любовных.
– М-м-м… – Он проводит кончиком травинки по своей щеке и довольно улыбается. – Но если бы тебя не было, клятвы бы не состоялись.
Собираюсь возразить: мол, нашли бы другого Со-Хранителя, но осекаюсь, догадываясь, о чем идет речь. Конечно не состоялись бы! Если бы я не топтал сейчас землю, любые мысли о заключении супружеских союзов были бы равносильны смертному приговору для любви.
Для любви… Которая мне запрещена. Каждый вдох, проведенный рядом со счастливым женихом, тянется, как Вечность, вместо мгновений состоящая из одних лишь пыток.
– Наверное, тебе лучше вернуться к невесте.
– Уже устал от моего общества?
Только кокетливого ехидства мне и не хватало, да еще в исполнении Элрона!
– Нехорошо оставлять возлюбленную без внимания.
– Она отправилась домой, известить родителей.
– Надеюсь, они будут рады.
– Даже несмотря на незавидность жениха?
Он смеется над собой? Не ожидал. Ксаррон иногда проговаривался, что его младшего брата считают пустоголовым упрямцем, тратящим время и силы на никчемные занятия, но я полагал, что Элрон самодовольно пропускает упреки мимо ушей, вполне наслаждаясь жизнью… Оказывается, нет.
– Главное – чувства невесты.
– Считаешь?
Если для меня подобное утверждение верно, почему оно должно нарушаться для всех остальных? Мужчина – даритель, но нужна и другая сторона, та, что примет и сохранит дар. Вот только мне нечего предложить, кроме пустого места. Совершенно пустого.
– Позволь напомнить: я все видел своими глазами. И видел, как она… – В горле образовался комок. – Согласилась услышать.
Элрон удивленно вскинул подбородок.
– Почему ты так сказал?
– Как?
– «Услышать». Почему?
– Но ведь ты сам спрашивал ее, разве нет? Согласна ли она услышать слово, которое…
Никогда не мог предположить, что черты лица способны сменить столько выражений в считанные мгновения. Казалось, они просто рассыпались на пылинки и закружились в безумном вихре, завершением которого стало слегка обиженное понимание.
– Ксо, как всегда, был прав.
– В чем?
– Ты подходишь на роль Со-Хранителя лучше, чем многие другие.
– Разве сложно услышать?
– Иногда и вовсе невозможно.
Да, так тоже бывает. Но для меня не существует иного пути. Все Пряди мира, подаренного тобой Лорит, протянулись в те минуты через меня, пронзив насквозь, и не удивительно, что я с точностью ощущал колебания каждой из них.
– Рад, что смог помочь.
– А еще Ксо прав в том, что ты совершенно не умеешь врать.
И он туда же… Ну, семейка! При всем внешнем несходстве, внутри – почти близнецы.
– Хочешь сказать, не изображаю нужной степени восторга?
– Ты выглядишь так, будто только что похоронил собственную любовь.
Вот в чем, в чем, а в прямоте признаний Элрону не отказать: не пощадит никого. И в проницательности. Тем более…
– Может, так оно и есть. Какая разница?
Чешуйки на широких плечах приподнимаются и опускаются, играя бликами в лунном свете:
– Никакой.
– Это все, о чем ты хотел сказать?
Он задумывается, почти ощутимо перебирая мысли, как монеты в шкатулке; мне даже призрачно слышится их звонкое шуршание. Но когда приходит пора ответа, с губ кузена срывается яростное: «Какая тварь посмела?!», потому что мгновением раньше движение воздуха вокруг нас остановилось. Совсем.
– Эл?
Поток проклятий на Старшем Языке со скоростью по сотне слов на вдохе и по две – на выдохе: такое жалко пропускать, но наблюдать, как гнев заставляет чешую брони наливаться огнем молний, рассекающих грозовое небо, весьма неуютно.
– Объясни, что случилось?
Новое путешествие к истокам родословной, сначала собственной, потом – всех известных небожителей, еще один заход, чуть покороче, и Элрон все-таки оборачивается, а я тут же начинаю жалеть, что отвлек его от ругани: лицо кузена осунулось, став похожим на клинок.
– Как только узнаю, кто, изнич…
И тут он вдруг замолкает, растерянно глядя на меня, как будто осознает некую истину, пока еще недоступную остальным. В считанные мгновения из облика кузена уходит малейшая тень юности, остается дракон, разменявший не одну сотню лет.
– Да что стряслось?!
– М-м-м… Ты ничего не чувствуешь?
Вопрос задан слишком серьезным тоном, чтобы быть легкомысленно отброшенным. Пытаюсь прислушаться к ощущениям. Вроде все, как и раньше. Тихо? Но так и было. Немного давит в груди, но после всех треволнений можно ожидать и прочего ухудшения здоровья. Хотя воздух кажется излишне густоватым. Но может быть, собирается гроза? Переступаю с ноги на ногу и слышу тонкий хруст. Ветка? Нет, я стою на моховой подушке. Тогда что же?
Опускаюсь на корточки и провожу рукой по… хрупкому, как льдинки, и такому же острому мху. Фрэлл! Я бы поверил в подобное, будь на дворе стужа, но не в разгар лета!
Поднимаю голову:
– Эл?
Кузен раздувает ноздри, всматриваясь куда-то в неожиданно сгустившиеся сумерки. Перевожу взгляд в том же направлении и начинаю понимать: такойночи не бывает. Не может быть, потому что даже самая кромешная темнота все равно живет и дышит, а не наползает безмолвной и убийственно холодной стеной.
– Что все это значит?
– У нас мало времени. Нет, не у нас. У меня. Но если хочешь знать… Это пустотная сфера – самая надежная на свете ловушка. Из нее невозможно выбраться.
– Совсем?
– Никто не пробовал. Вернее, пробовали, но… Не рассказали, как получилось, потому что… Не выжили.
Замечательная новость! Драгоценная, что же ты молчишь?!
«Признаться, я немного удивлена… Или даже не «немного»… Чтобы кто-то прикоснулся к древнему оружию, столько веков презираемому и запертому в самых глубоких кладовых памяти… Уму непостижимо!..»