В последнее время она чувствовала себя свежей и полной сил. Головных болей как не бывало, слабости тоже: Сильвен потрудился на славу. Успех с тарелкой ее вдохновил, и Ульяна изредка позволяла себе небольшие тренировки: кособокая сувенирная черепашка, которую ей удалось сваять из чайной ложки, и стеклянный зайчик из баночки для специй стали первыми образцами для гордости. Поразительно, но работа с контурами не казалась ей сложной, если что-то и не получалось – скорее от нетерпения и невнимательности. Страх перед неизвестностью растворился без следа.
– Привет. – Стас подошел и встал рядом.
Жесткий взгляд, приглаженные волосы, эффектный деловой костюм: привычный образ, но теперь он выглядел далеким и чужим.
– Привет. – Ульяна протянула ему коробочку.
– И что мне с ним делать? – небрежно бросил Стас и отвернулся к пруду. – Выброси.
Ульяна последовала его примеру. По крайней мере, глядя на уток, ей не хотелось плакать.
Он нахмурился, потер переносицу, посмотрел на нее устало и обреченно.
– Ты хотела, чтобы я мило улыбался и говорил – да, все в порядке? Не в порядке. Почему ты выбрала его? Он уже получил что хотел, но никак не уймется. Делает все, чтобы смешать меня с дерьмом.
В умении переводить стрелки со Стасом мало кто мог сравниться.
– Я не всегда поступал правильно, – хмыкнул он. – Но я заботился о тебе. Этому козлу наплевать на всех, он спит и видит, как бы лишний раз выслужиться…
– Хватит!
Ульяна никогда не повышала голос, но сейчас это прозвучало звонко и резко, как пощечина. Она схватила Стаса за руку и вложила коробочку с кольцом в его ладонь.
– Мне здорово повезло, что ты не растрепала ему о случае с маршруткой.
Это уже слишком!
Ульяна резко развернулась, но Стас перехватил ее за локоть:
– Прости. Я сам не свой из-за того, что мы расстались.
Она решительно отстранилась.
– Стас, я пришла попрощаться. И я не из тех женщин, кто предлагает остаться друзьями.
– А я не из тех мужчин, которые на это ведутся. – Стас внимательно смотрел на нее. – Прогуляемся?
Ульяна помедлила, но все-таки кивнула. В конце концов, ему тоже пришлось нелегко.
На дорожках желтели редкие пятна первых опавших листьев. Она вдруг ясно осознала, что уезжает. Оставляет этот город – возможно, не навсегда, но надолго. Не будет больше разводных мостов и белых ночей, пестрой бессонницы Невского, ставшего родным звучания многочисленных каналов и парков, наглых белок, запасающих на зиму орехи, холодного продувающего ветра и скрипящего под ногами снега, сверкающего на морозе. Петербург стал для нее родным, отчасти из-за своей неповторимой, чарующей атмосферы, отчасти – благодаря мужчине, который сейчас шел рядом с ней.
– Не могу себя простить за то, что позволил тебе уйти.
Их шаги эхом разносились по пустынному парку, и Ульяна пыталась придумать тему, чтобы избежать этой мучительной неловкой паузы.
– Как у тебя на работе?
– Мне пришлось уволиться.
– Что?! Почему?
Стас покачал головой.
– А как ты? Что случилось за это время?
– Дорабатываю последние дни.
Он горько улыбнулся. Улыбка мелькнула и пропала, подобно тому, как рассеивается туман под лучами солнца. Из головы не выходили его слова: «Мне пришлось уволиться». Эта должность значила для него очень много, он работал на износ, чтобы получить место. Что могло случиться?
Они еще немного побродили по дорожкам парка, но неловкое молчание, изредка разрываемое фразами а-ля светская беседа, разрасталось между ними подобно пропасти.
Кто-то должен был попрощаться первым, и Ульяна взяла это на себя:
– Стас, мне пора.
– Подвезти до метро?
Уже в машине она поняла, что согласилась зря. Слишком многое напоминало о прошлом: запах его туалетной воды в салоне, папка с документами на заднем сиденье, профиль Стаса, когда она поворачивалась к нему. Отменить эту глупость было уже нельзя, поэтому Ульяна молча смотрела прямо перед собой аккурат до того, как они подъехали к Черной речке. Стас припарковался чуть поодаль, но отсюда, как назло, был виден дом, где Сэм снимал квартиру.
Она сглотнула, вспоминая, как закончился ужин. Ульяна знала, что спешить нельзя, но ничего не могла с собой поделать. Сдерживать и прятать чувства было невыносимо. В его присутствии хотелось дразнить и провоцировать, медленно расстегивать пуговицы его рубашки, касаясь пальцами груди, а затем так же медленно раздеваться самой. Правда, в этот раз медленно не получилось. В ресторане она переборщила с заигрываниями, поэтому они долго не могли насытиться друг другом. До сих пор внутри все сладко сжималось, стоило подумать о…
– Друзьями не останемся, это мы уже выяснили, – голос Стаса заставил вздрогнуть. Он положил руку на ее сиденье, подался вперед. – Но если есть хоть малейшая возможность все вернуть… Солнц, прошу тебя, не молчи.
Он посмотрел ей в глаза.
– Что скажешь?
Ульяна невольно вжалась в спинку – близость Стаса отозвалась воспоминаниями о вечерах, когда они вдвоем сидели и смотрели кино. И не только. Память тела подсказывала откровенные прикосновения и поцелуи – то, что осталось в прошлом. Теперь уже навсегда. Как бы ни было больно ставить последнюю точку, это придется сделать.
– Нет, – Ульяна покачала головой и взялась за ручку дверцы.
– Что ж, это будет тяжело, – пробормотал Стас.
Она замерла.
– О чем ты?
– Тяжело будет все время видеть тебя.
В ответ на недоумевающий взгляд он только пожал плечами.
– Я тоже еду на Мальту.
Спустя несколько лет оказаться в квартире, в которой ты выросла, всегда странно. Особенно если от того, какой ты ее знала, практически ничего не осталось. Но еще более странно вспоминать, как все это было. Детство и уроки, тени от соседних домов, которые с каждым часом надвигались все ближе, высотки рядом – правда, тогда они были недостроенные. Красно-желтые старенькие трамваи, прогулки с подружками через мост Волго-Донского канала, огни ночного района, посиделки с первым парнем в пиццерии на аллее и поцелуи на набережной, у самой воды. Она вспомнила, как Леша бросал камешки в воду – на удивление ловко, они подпрыгивали несколько раз, а по воде шли круги. То же самое и с воспоминаниями, стоит прикоснуться к одному, как оно влечет за собой другие.
Помешанность мамы на чистоте никуда не делась, только если раньше ее наводила Ульяна, теперь это наверняка делала приходящая уборщица. Новенький ремонт был как с картинки. В гостиной все блестело: натертый паркет, окна, итальянская мебель, плафоны напольных абажуров, электрический камин. Над ним на полке стояли фотографии: они с мамой у залива в Петергофе в июле две тысячи одиннадцатого – мама хмурится, потому что они снова поссорились из-за того, что Ульяна «одевается как хиппи». Ульяна хорошо помнила этот день – ветреный, но на удивление теплый. Их фотографировал Стас, который тоже был не в восторге от ее наряда, и тогда в первый раз заслужил молчаливое одобрение ее мамы. И первую Ульянину обиду. Эту длинную юбку и свободную кофту она обожала, но со временем от привычного стиля и ярких цветов в одежде пришлось отказаться: Стас считал это отсутствием вкуса. Со второго фото в объектив глядел отец – немного чопорно и снисходительно, сжимая в руках грамоту и статуэтку-приз, которые вручили на выставке его предприятию, а чуть подальше, в строгой кремовой рамке, мама сияла ослепительной улыбкой на фоне осенней красоты Дворжаковых садов[4].
– Завтра документы должны быть в налоговой. – Мама вышла в комнату, на ходу поправила часы под старину. – Меня не интересует как. Все.
Она нажала отбой, вздохнула и посмотрела на Ульяну:
– Так. На Мальту, говоришь? И как это тебя угораздило? Через пару лет скажешь, что летишь на Луну?
– Мама, мне предложили отличную работу.
– Да неужели? – Та улыбнулась, и вокруг глаз собралась сеточка тонких морщин. В свои пятьдесят два мама выглядела от силы на сорок: модельная стрижка на коротких темных волосах, ухоженная, подтянутая, с отличной фигурой. От нее Ульяна унаследовала васильковый цвет глаз и пухлые губы. Но к сожалению, не характер несгибаемой бизнес-леди. Сейчас бы ей это здорово пригодилось.
– Мам, не начинай, пожалуйста. Можешь ты меня хоть раз поддержать?
– Делай что хочешь, – та махнула рукой, – не маленькая уже. Чай будешь?
Ульяне, уже готовившейся держать оборону, показалось, что она ослышалась.
– Буду, – осторожно сказала она, вглядываясь в мамино лицо. – Мам. Случилось что-то?
– Нет, – та махнула рукой и бросила сотовый на диван, – да. Не знаю, Ульяш. Просто…
Она не договорила и ушла в кухню, Ульяна поспешила за ней. Мама суетилась как заправская домохозяйка: поставила чайник, протерла большой деревянный стол и достала огромный магазинный торт «Бавария», украшенный фигурным темным и белым шоколадом, карамелизированным сахаром и взбитыми сливками.
– Я помогу…
– Не надо. – Мама пригладила волосы и открыла шкафчик. – Когда все только начиналось, я не думала, что мы с твоим отцом станем чужими людьми. Я ведь любила его… да и он меня.
Ульяна потрясенно замерла. Мама, которая ни разу не говорила об отношениях между мужчиной и женщиной – только подсовывала разные книги для девушек-подростков, мама, для которой откровенность такого рода была под запретом, сейчас решила поговорить с ней об отце?
Она мягко отняла у нее заварочный чайник и кивнула на стул.
– Я сделаю. Мам, ну позволь мне. Пожалуйста.
И та сдалась. Села за стол, облокотилась о него и смотрела на Ульяну, пока та насыпала заварку, заливала ее кипятком и резала торт.
– Мы всегда были очень похожи, – мама рассеянно улыбнулась, – хотели одного и того же, любили одно и то же. Пожалуй, больше, чем мне хотелось бы: когда я думала о чем-то, а твой отец об этом говорил. Чего нам не хватало – так это капельки откровенности. Отец все держал в себе, как и я. Когда поняли, что между нами раскинулась пропасть, было уже поздно.