елей из воинов, политически подкованных и проявивших себя в бою активистов, с таким расчетом, чтобы к 10 июня они вернулись в свои роты.
Когда совещание закончилось, командующий попросил остаться генерала Берзарина. И как ни было тяжело, он сказал Николаю Эрастовичу о новом назначении. Его лицо сразу изменилось: брови поползли к переносице, губы словно от боли сжались.
Ивану Даниловичу стало не по себе.
— Искренне говорю вам, дорогой Николай Эрастович, мне очень и очень жаль с вами расставаться… Я всегда помню ваше доброе и хорошее ко мне отношение, всегда дорожил и дорожу нашей дружбой и хочу, чтобы и дальше мы оставались такими же друзьями.
Иван Данилович проводил Николая Эрастовича до машины. Распрощались как родные.
Возвращался Иван Данилович лесными тропами, чтобы унять волнение, подышать воздухом…
С того дня, как командующий вернулся из Москвы, к нему было трудно попасть: он подолгу работал с Покровским и Иголкиным. Но как-то днем я все же «прорвался» с прибывшим из Москвы генералом И. И. Людниковым.
— Иван Ильич! Здравствуйте! С приездом, — идя от стола нам навстречу, Иван Данилович приветливо протянул Людникову обе руки. — Вот и опять вместе, и опять в преддверии решающего сражения. Прошу, — жестом показал на стул, что у столика, стоящего торцом впритык к письменному столу, а сам, зайдя по другую сторону, сел против Людникова. — Николай Иванович, присаживайтесь.
И я оказался свидетелем встречи боевых товарищей, Черняховский и Людников вспоминали былые ратные дела и все, что было вместе пережито.
Вспоминая декабрь 1943 года, жаркие бои 15-го стрелкового корпуса под городом Малином, генерал Черняховский, не замечая того, сам заговорил о Витебской операции. Подтянув к себе карту и водя по ней карандашом, познакомил Людникова с обстановкой на витебском направлении, сжато, как он это умел, рассказал о замысле и задачах армии по окружению и разгрому здесь войск генерала Голь-витцера.
Иван Данилович никогда. не навязывал своих мыслей командармам и никогда не сковывал их инициативы, но сейчас чувствовалось, что. он стремился скорее ввести в курс дела нового командира, передать ему все, что уже твердо отложилось, и еще то, что надо предусмотреть Ивану Ильичу при принятии решения.
— Мы с вами горьким опытом научены, — продолжал Черняховский. — Поэтому прошу вас: при охвате группировки Гольвитцера будьте начеку и на случай его прорыва в межозерье основательно себя обеспечьте. А он здесь наверняка будет прорываться. На будущей неделе я буду у вас. Возможно, с маршалом Василевским, так что будьте готовы к докладу о подготовке к операции. Если у вас нет ко мне вопросов, то у меня, Иван Ильич, все, — Черняховский встал. Встали и мы.
— Вопросов нет, — ответил Людников.
12
В ночь на 20 июня командующий, член Военного совета и командующие родами войск фронта с оперативной группой, возглавляемой генералом Иголкиным, убыли на передовой командный пункт. Он размещался в блиндажах на малозаметной высотке «208,5», немного севернее Минского шоссе, примерно в двух с половиной километрах от переднего края. Здесь же были построены блиндаж для представителя Ставки Маршала Советского Союза А. М. Василевского и его группы. На основном КП, в лесу южнее Гусина, остался штаб во главе с генерал-лейтенантом А. П. Покровским, на плечи которого легли большие заботы по осуществлению решений командующего и боевому обеспечению операции.
В эту же ночь перебрались на свои передовые КП и командармы. Теперь управление войсками фронта шло с этой ничем не примечательной высотки.
Если до сих пор враг, считавший, что на этом фронте не может быть наступления крупных сил, вел себя относительно спокойно, то в последние дни он стал заметно активничать, стремясь разгадать наши намерения. Поэтому командующий еще раз потребовал от войск строгого соблюдения маскировки, полного молчания радиостанций.
К середине июня были завершены все перегруппировки и войска армий заняли на фронте предбоевой порядок согласно первому варианту, утвержденному Ставкой.
Казалось, сделано все и можно последние два дня перед операцией отдохнуть. Но Иван Данилович, склонясь над картой, размышлял, как поведет себя противник, когда войска армии генерал-лейтенанта В. В. Глаголева захватят Оршу, а войска соседнего фронта, форсировав Днепр южнее Могилева, перехватят пути отхода немцев на Слуцк.
— Куда бросится противник, когда мы возьмем Оршу, а 2-й Белорусский фронт — Осиповичи? — смотрит он на Иголкина и Макарова, корректировавшего «Обращение Военного совета к войскам».
— Естественно, на Минское шоссе, а там на Минск или на север… — ответил генерал Иголкин.
— …По тылам наших армий? — добавил Черняховский. — И наделает там такой тарарам, что мы вместо Минска на Друти застрянем… А чтобы этого не произошло, — он многозначительно обвел всех лукавым взглядом, — я решил левый фланг фронта прикрыть танковым корпусом Бурдейного. Ну как?
Такое оригинальное, смелое и неожиданное решение на какое-то мгновение озадачило и Макарова, и Иголкина: его надо было взвесить, сопоставив все «за» и «против». Наконец генерал Иголкин кивнул своей бритой головой:
— Правильно, товарищ командующий. Это — самое рациональное решение. Только Бурдейного надо усилить пехотой.
— Согласен, — ответил Черняховский. — Как, Василий Емельянович?
— Я — за, — произнес генерал Макаров. — Созвонюсь с партизанским штабом Белоруссии и попрошу, чтобы партизаны своими боевыми действиями помогли корпусу Бурдейного.
— Быть посему! — удовлетворенно воскликнул Иван Данилович и направил генерала Иголкина готовить указания в соответствии с этим решением.
13
Наступил канун Белорусской операции — 22 июня, третья годовщина начала Великой Отечественной войны. И вот в тот момент, когда гитлеровцы отмечали эту годовщину праздничным обедом, на их головы обрушился шквал огня.
Генерал Черняховский не отходил от стереотрубы, наблюдая со своего НП наступление передового батальона гвардейской дивизии. Враг неистово сопротивлялся, и батальон медленно-медленно продвигался вперед. В результате трехчасового кровопролитного боя он смог ворваться лишь в первую траншею врага. Не лучше было положение и в других дивизиях, стоявших на направлении вдоль Минской автомагистрали.
С правого крыла фронта — богушевское и витебское направления — шли более приятные вести: там передовые батальоны форсировали пугавшую всех Суходровку и с ходу завладели первой и второй траншеями, а некоторые — и всей первой позицией врага. А на правом фланге армии генерала Крылова даже захватили полностью вторую позицию и ведут упорные оборонительные бои с контратакующими резервами врага.
— Спасибо, Николай Иванович, за приятную весть! — благодарил командующий генерала Крылова. — Теперь расширяйте плацдарм немедленно и стройте через Суходровку мосты с учетом пропуска тяжелых танков. Генерал Баранов у вас? Очень хорошо…
Здесь же, в блиндаже командующего, генерал Иголкин наносил на его рабочую карту все изменения в движении каждого батальона и невольно подумал: как прав был командующий, говоря, что на богушевском направлении противник нас не ждет! Успешное продвижение передовых батальонов на фронте армии генерала Н. И. Крылова заставило подтянуть некоторые дивизии, перенацелить артиллерию и авиацию, а в связи с этим и перестроить авиационное и артиллерийское наступление. В то же время незначительный успех передовых батальонов здесь, в полосе Минской автомагистрали, заставил командующего подумать над тем, что нужно сделать за ночь и чем помочь 11-й гвардейской армии генерала Галицкого, чтобы она завтра прорвала фронт и успешно двинулась вперед. Ведь сзади нее, вдоль Минского шоссе, стоял и ждал этих успехов гвардейский танковый корпус генерала Бурдейного, а за ним, в лесах у Гусина, гвардейская танковая армия маршала Ротмистрова.
— Как бы сделать так, чтобы вы и ваши люди хотя бы чуточку поспали? — сказал Черняховский, протягивая свои черновые наброски П. И. Иголкину. — А то завтра в шесть начнем, так с неделю, пожалуй, не придется и прилечь.
— Удастся ли, товарищ командующий? Работы много.
— Это, товарищ Иголкин, необходимо, — проговорил командующий.
Проводив его, Черняховский пригласил к себе члена Военного совета и начальника политуправления фронта. Командующего интересовало, как политработники подготовили войска к операции.
Макаров доложил, что политуправление фронта разработало план политического обеспечения предстоящей операции. Проведена громадная работа в войсках. Значительно выросли и окрепли партийные организации частей и соединений.
Казбинцев добавил, что воины фронта рвутся в бой, чтобы скорее освободить Советскую Белоруссию от гитлеровцев.
— Да, цены нет нашему солдату, стойкому, верному, бесстрашному, — в раздумье произнес Иван Данилович.
Было уже поздно, когда он остался один. Вышел из блиндажа и полной грудью вдохнул свежий ночной воздух. Его потянуло выйти из хода сообщения туда, на полянку.
Ночь была светлая, прозрачная, только с передовой изрядно тянуло горечью порохового дыма.
— Эх, если бы завтра была такая погода! — восхищенно смотрел Черняховский на звездное небо.
23 июня 1944 года. Еще не было шести, когда командующий и член Военного совета вышли на НП. По всему фронту было тихо, лишь со стороны противника изредка для острастки доносилось тарахтение автоматов.
На всем пространстве нашего фронта войска готовились к сражению: от Лиозно до Баева, что за Днепром, воины завтракали, а севернее, от Лиозно до Двины, части армии Людникова в боевой готовности уже находились на своих позициях.
Иван Данилович и Василий Емельянович смотрели в стереотрубы на позиции, прикрывавшие Минское шоссе, а сами мысленно были под Витебском, на НП генерала Людникова: его армия в шесть часов утра должна была начать операцию «Багратион» артиллерийской подготовкой, а в восемь двадцать двинуться на штурм витебской группировки, форсировать Лучесу как раз там, гд