— И, позволить тебе себя сожрать? Я ведь правильно понимаю что всё то, что ты делаете в Москве — это провокация других осколков?
— Вам же будет лучше примкнуть ко мне сейчас и добровольно. В противном случае мне придётся причинить вам нескончаемую боль, — проговорил он скучающей интонацией
— Ещё посмотрим, кто кому причинит. Я проснулся, гнида, и я верну мощь моего клана! — жёстко крикнул я на него.
В ответ раздался лишь смешок с последующими гудками.
Я ощущал всем нутром, этот хищный осколок меня боялся. Теперь он тоже знает, что я знаю. Теперь он тоже будет ходить и оглядываться. А я, тем временем, нанесу свой удар. Такой силы, что ни одна армия мира не спасёт этого хищника. Ибо я истинный и единственный осколок, достойный собрать всего себя воедино.
Мои размышления были прерваны появившимся перед глазами Мишей, что продолжал держать в руках бутылку.
— Серёг, штопора не найдётся?
— Никому не говори, что я так сделал. — произнёс я и вытащив отцовскую саблю, ловко поддел крышку вместе с частью стеклянного горлышка. Сталь срезала её словно горячий нож масло.
Напиток принялся пузырится, а мы с Мишей приступили к его распитию. Впереди еще много работы, но хотелось хоть на чуть-чуть сесть и перевести дух. Мы сидели на пороге и говорили. Вернее говорил больше Михаил, а я больше слушал.
О том, что он впервые на таких эмоциях. О том, как хорошо, что он приехал сюда, и как его захватили в плен на развилке с шоссе, где, возможно, до сих пор ждёт его оставленная Тойота. В багажнике которой есть целый ящик того за, что его отец мог бы оторвать сыну голову. Впрочем Измайлов-старший сам сказал, что если Михаил покинет дом, то он ему больше не сын.
— Эх жалко твой голем водить не может, а то бы сгонял за моей машиной. — вздохнул Миша когда бутыль опустел.
— Нам пока хватит. Делов невпроворот, — выдохнул я, наблюдая за тем, как Пёсель тащит к нам какой-то рюкзак.
— Гляди, может у них было что с собой?
— Вот вряд ли, — покачал я головой, пока голем доволок вымазанный грязью рюкзак к моим ногам.
— А это что? — задал в воздух вопрос Михаил.
Он взял рюкзак и достал оттуда покрытый магическими символами куб размером в четыре сложенных кирпича.
— Тяжёлый, зараза. Выглядит как винтажный эфиротех. Но я в толк не возьму, что это за штука… — продолжал друг.
— Погоди-ка, — прервал я Мишу, — Выглядит знакомо. Кажется это…
Глава 8. Тот, кто примиряет
Алкоголь приглушил воспоминания физического тела и позволил взглянуть на артефакт под другим углом. Отголоски памяти прошлых жизней на планете-тюрьме. Чей-то страх. Чья-то боль. Всё это сейчас не мешало.
Я прикоснулся к прохладному металлу и отправил в куб небольшой пучок энергии. Золотистый цвет магии Алмазовых сменился ярко-алым. Цвет осколка-хищника. В этот миг мне открылось предназначение куба.
— Это усмиритель.
— Усмиритель? — попытался уточнить Михаил.
— Усмиритель, настроенный на божественные души. Механизм против пробуждения демиургов, блокирующий сознание осколков, — продолжил я.
— Транквилизатор для богов? Реально?
— Реально. Хищный осколок контузит родственные души, чтобы потом пожирать их.
— То есть ты должен делать так же? — Миша насторожился.
— Я? Нет. Зачем? Это не рационально. Поглощение не единственный способ. — я убрал руку от куба и отряхнул её о штанину.
— А какой ещё? — не унимался Михаил.
— Контракты. Пакты. Единство. Душа коллективного сознания. Что-то вроде муравейника, только не на феромонах, а на эфирных токах. — подытожил я.
Да, должно работать именно так. Каждый осколок должен сохранять свою личность, но служить общему благу. Добровольно. Это очень важно. И вместе формировать суперсознание божества.
— Занятно, — сухо констатировал мою патетику Миша, — Сейчас вызову трезвого водителя через приложение, пусть нам мою Тойотку привезут сюда, с вином.
— Приложение? — переводим тему, значит переводим тему.
— Укажу где на карте машина, там ключи в замке. Они пригонят. Только вот трупы не успеем убрать к приезду.
— Да вся Москва, наверное, уже знает, что тут произошло. Спецслужбы сами приедут и сами всё уберут. Война кланов она ж подпадает под легальные аристократические разборки, — произнёс я, — А за машиной можем и сходить, тут до шоссе полтора километра.
— Пойдем тогда, а то сидим без толку.
— Резонно, — согласился со словами друга я.
Солнце уже взошло, а мы, в итоге забив на машину, продолжили пировать. Удивительно, конечно, порог сгоревшего здания задавал атмосферу для возлияний.
— Эх сейчас бы в баню! — вдохновенно произнёс Михаил.
— Если ты не заметил, тут после пожара ни ванн, ни труб не осталось. Магический огонь уничтожил даже керамику унитазов, даже, блин, камни на фундаменте, — фыркнул я на него.
Конец своих слов я обозначил, осушив бутылку дорогущего алкоголя. Выпускного пособия изгнанного барона Измайлова, по крайней мере за пределами его машины, больше не осталось.
Утро сменялось днём, мы наслаждались теплом и светом безоблачного неба, когда увидели приближающееся транспортное средство, едущее по дороге со стороны шоссе. А за этой машиной ехали ещё и ещё.
Паршиво. И на что мы надеялись? На разумность хищного осколка?
Я похлопал Мишу по плечу и, начиная вставать, обозначил план ближайших действий.
— Схема та же, Миш. Воюем из чащи: ты по площади, я — прицельно, Пёсель таскает оружие.
— Если что, я был счастлив дружить с вами Барон Алмазов! — Миша приподнялся и стукнул себе по правому виску указательным пальцем, имитируя воинское приветствие.
— Рано прощаешься Миш, — произнёс я и хрустнул костяшками пальцев и шеей, — Маш, слетай, глянь, противника сколько?
— Уже слетала, хозяин. Не похожи они на противника. Все в белом, напомаженные.
— Чего? — я скривился и попытался прочитать по лицу девушки-призрака, что она имела в виду.
— Говорю: на официальный визит похоже.
Когда колонны белых машин приблизилась к воротам имения, до меня донёсся пафосный голос, сопровождаемый гимном Российской Империи.
— Глашатай Его Величества, Романова Марка Антоновича, именуемого первым, императора и самодержца Всероссийского, Московского, Киевского и прочая, и прочая.
— Серёг, это что, ты уже царской семье дорогу перешёл? — удивленный Михаил опустил направленный в направлении делегации ствол и повернулся ко мне.
Я, признаться, ожидал чего угодно, но только не появления императорского кортежа.
— Если это какая-то уловка… — задумчиво произнёс я, всматриваясь в кортеж.
— Номера Цэ, Ноль-Ноль-Два, А-Эр, Семь-Семь-Семь. Царь и три топора, — заметил Михаил — За иллюзию таких номеров и благородному голову отрубить могут. На ловушку не похоже.
— Держимся наготове. Может и правда глашатай. А я то всё гадал, кто приедет первым: сыскари или бурновские? Не угадал нигде, получается.
— Командую? — спросил меня Миша, — По Кодексу, раз уж первым увидел?
— Командуй, — согласился я.
— Смирно, оружие на плечо! — командным голосов выкрикнул он.
Может по Мише и не скажешь, но в Академии он был в знаменной группе. Строевая у него на уровне.
Мы вытянулись по стойке смирно в ожидании кортежа. Мимо нас на территорию имения проехало четыре белых Ауруса.
Ещё раз прозвучали фанфары и, не иначе как для тупых, во второй раз из громкоговорителя зазвучало объявление:
— Глашатай Его Величества, Романова Марка Антоновича, именуемого первым, императора и самодержца Всероссийского, Московского, Киевского и прочая, и прочая, генерал-лейтенант герцог Ржевский Василий Петрович!
Машины остановились из них начали выходили люди. Все в белых с золотом мундирах, и, как метко выразилась Маша, напомаженные. Даже в париках. Традиции сильнее моды, тут не поспоришь.
Мы же продолжали держать строй. Если к нам и правда пожаловал генерал-лейтенант, то даже излишняя пульсация в висках может быть засчитана за оскорбление. Смешно это осознавать, будучи осколком демиурга.
Последним из машины вышел высокий мужчина лет пятидесяти с закрученными усами, уходящими в разные стороны словно антенны. Видимо тот самый Ржевский и есть. Три большие звезды, образующие треугольник, на золотых с красным кантом погонах. Генерал-лейтенант. Третий ранг табеля. Серьёзный человек.
— Кто есть барон Алмазов? — громко задал вопрос он.
— Я, ваше превосходительство! — отозвался я.
— Вольно. Подойдите, — позвал он уже совсем по-граждански.
И я, также по-граждански, не чеканя шаг, подошел к нему.
Он смерил меня взглядом. Видок меня, конечно, такой себе. Стою перед целым генералом, глашатаем императора, а сам, грязный, в крови и пепле, с автоматом в руках, отцовской наградной саблей на ремне и ужасно пахнущий спиртом, пусть и довольно дорогим.
— Для начала я бы хотел неформально выразить вам своё искреннее восхищение. Вам и вашему другу барону Измайлову. Спутниковые съемки того, как вы обороняли родовой дом, долетели до самого его величества Марка Антоновича. Его величество знает, что вы лишились буквально всего, но в преддверии бала по случаю его женитьбы запрещает вам продолжать клановую войну. Ваша доблесть не будет забыта, однако любые насильственные действия в сторону Бурновых отныне вам запрещены.
Должен признать, смотрел генерал строго, но, не отнять, по-отечески. Он действительно был впечатлён.
— В его имение выехал такой же приказ. — Ржевский продолжал, — Ослушаться нельзя. Договор о мире скреплен магией рода Романовых. Распишитесь в ознакомлении.
Генерал вытащил из-за пазухи свиток с гербовой печатью в виде красного грифа, держащего меч и щит, герба императорской семьи, и передал его мне.
— Откройте, прочтите и приложите палец к мастике в знак принятия. Ровно в час. Барон Бурнов сделает то же самое. Не сомневайтесь, — продекларировал глашатай и посмотрел на часы.