— Эмма. — Она протянула ему руку, как ребенок, которому родители велели представиться гостям. — Меня зовут Эмма Людвиг, и…
Ее добродушный взгляд напомнил ему о матери, которая одаривала его ласковым и немного печальным взглядом даже после длинного дня, когда, уставшая, стояла на кухне.
Марк собирался пожать Эмме руку, но, услышав ее следующие слова, рефлекторно отпрянул.
— …и я жду вас уже несколько дней.
Машина у нее за спиной промчалась по луже.
— Меня?
Он сглотнул. Большая капля упала ему на макушку, и он вытер ее, прежде чем она успела скатиться за ворот. Марк не помнил, когда в последний раз брился, и ощущение колючей щетины под пальцами расстроило его еще больше. Сандра любила, когда его «прическа» подходила к трехдневной щетине.
— Наверное, вы меня с кем-то перепутали, — наконец сказал он и оторвался от проволочного забора. За короткое время, пока он здесь стоял, его джинсы почти насквозь промокли.
— Нет, подождите. Почему вы пришли сюда? К этому котловану?
Он отступил на шаг. С каждым словом этой странной женщины в нем усиливалось чувство невидимой угрозы.
— Какое ваше дело?
— Думаю, я могу вам помочь.
Марк махнул рукой.
— Почему вы решили, что мне нужна помощь?
От ее ответа у Марка перехватило дыхание.
— Потому что я тоже пациентка.
Тоже? Почему тоже?
— Я была в программе Бляйбтроя, как и вы.
«Нет. Я еще даже формуляр заявки не подписал».
— Но потом вышла из программы. И с тех пор прихожу сюда в каждую свободную минуту. — Она указала на стройку и снова надела очки. — К этой дыре. И высматриваю людей, которые не могут осознать, куда делся дом номер 211.
Марк развернулся, единственное, чего он хотел, — это поскорее убраться отсюда, даже если он не знал, куда ему бежать посреди ночи без машины, без медикаментов и без денег.
— Людей, как вы.
Он хотел к Константину или к своему школьному другу Томасу, возможно, даже к Розвите, с которой еще никогда не встречался в частном порядке, но которой по крайней мере доверял. Однако в итоге он никуда не ушел, а остался на месте. Не потому, что женщина, назвавшаяся Эммой Людвиг, предложила ему помощь. Не потому, что она хотела показать ему документы, которые якобы его заинтересуют.
— Доктор Лукас, пожалуйста, пойдемте со мной. Слишком опасно, если нас увидят здесь вместе.
А потому, что эта женщина, если она действительно существовала, знала его фамилию; как и он, утверждала, что раньше на этом месте находилась клиника. Таким образом, существовал крошечный шанс, что Марк еще не лишился рассудка — или, по крайней мере, был не единственным.
21
Это было парадоксально. Перед ним стояла незнакомая женщина, которая рассуждала, как параноидальная сторонница теории заговора: ей мерещилось, что за ней следят, поэтому им необходимо было срочно исчезнуть. И тем не менее Марк разговаривал с этой женщиной, потому что она была первой за последнее время, кто узнал его.
— Вы знаете, кто я?
— Да, пойдемте.
Эмма натянула белоснежный капюшон на мокрые волосы и побежала. Лишь теперь он заметил ее высокие сапоги, которые выглядели на удивление ухоженными. К тому же она оказалась в лучшей физической форме, чем можно было ожидать от человека с таким лишним весом. Марк старался не отставать и очень быстро вспотел.
— Мы знакомы? — спросил он. С опущенной головой Эмма походила на боксера, идущего на ринг. — То есть мы уже встречались? — Марк, запыхавшись, повторил свой вопрос. Он ощущал последствия перерыва в приеме лекарств и чувствовал себя еще более уставшим и изможденным, чем обычно в это время суток. По крайней мере, тошнота отступила — вероятно, благодаря драже «Вомекс А», которые он принял во время последней поездки на такси.
— Нет, мы никогда не встречались.
Ответ Эммы одновременно успокоил и смутил его. Он тоже был уверен, что никогда раньше не видел эту женщину. Однако возникал вопрос: откуда она его тогда знает?
Он схватил Эмму за рукав и заставил остановиться.
— Что вы обо мне знаете?
— Мы можем обсудить это по дороге?
— По дороге куда?
Мимо них медленно проехала машина, и Эмма отвернулась к витрине с женскими туфлями, которые стоили больше ноутбука, несмотря на тридцатипроцентную скидку, обещанную жирными буквами.
— Он ищет парковочное место, — сказал Марк, и Эмма тут же потеряла интерес к итальянским босоножкам.
— Быстрее, быстрее.
Она побежала на другую сторону улицы, вытаскивая из кармана куртки связку ключей. Когда Марк понял ее цель, его первоначальное подозрение было окончательно разрушено. Тот, кто ездит на старом «фольксвагене-жуке», не может быть бомжем.
Но Марк не был заинтересован в поездке с этой странной женщиной. Он хотел получить ответы.
— Стойте, подождите.
Он не повышал голос, но Эмма, видимо, почувствовала угрожающий тон. Когда она обернулась, Марк держал в руке телефон.
— Что вы хотите сделать?
— Я сейчас позвоню в полицию и…
— Нет, не надо…
Она вернулась, вытянув перед собой руки, словно защищаясь. В ее глазах читалась жуткая паника. Марк знал это выражение отчаяния. Он достаточно часто видел его у уличных детей, когда им сообщали, что их родители находятся в соседней комнате.
— Мне следовало сделать это еще раньше, у «Пляжа».
Он набрал 110 и положил большой палец на кнопку с изображением зеленого телефона.
— «Пляж»? Вы так называете свое бюро на Хазенхайде, верно?
«Откуда она это знает?»
Марк убрал палец с кнопки вызова.
— Что еще вы знаете обо мне?
Эмма сделала глубокий вдох.
— Вы доктор Марк Лукас, юрист и социальный работник, тридцати двух лет, живете на Штайнметцштрассе в Шёнеберге. Вдовец, раньше были женаты на Сандре Зеннер, тридцати трех лет. Она погибла в автомобильной аварии. И…
Эмма сначала открыла пассажирскую дверь, а потом обошла вокруг автомобиля.
— …и вы ни в коем случае не должны звонить в полицию.
Марк снова почувствовал холод, который распространился от его насквозь промокших кроссовок до стучащих висков. Он помассировал уши, но те онемели, как и пальцы.
— Почему? — спросил он.
— Пока я не объясню, что с вами происходит.
Теперь она открыла дверь со стороны водителя, села в машину и опустила стекло. Ее глаза казались размытыми за забрызганными очками.
Марк уставился на нее.
— Ради всего святого, кто вы?
Она одарила его грустным взглядом и завела двигатель, но тот не смог заглушить ее одновременно таинственный и пугающий ответ:
— Я не помню.
Эмма развернула машину и остановила ее с открытой пассажирской дверью прямо рядом с Марком.
— Пожалуйста, сядьте в машину, доктор Лукас. Мы в опасности.
22
Когда позвонил Валка, Бенни знал, что нужно сразу подойти к телефону.
Немедленно. Обязательно.
Он не мог игнорировать этот звонок в беззвучном режиме. Иначе его жизнь могла закончиться раньше, чем он планировал, — с вероятностью, граничащей с уверенностью, уже завтра утром. Самое позднее, в полдень, но только если ему повезет и Эдди решит выспаться.
Ему было ясно, что стояло на кону, в конце концов они договорились, что он сделает свою работу и предъявит доказательства до 23:00. А сейчас было уже намного позже.
Но он не мог протянуть руку и взять телефон с пассажирского сиденья по двум причинам.
Первая причина — его парализовал удушающий приступ депрессии. У второй были светлые длинные волосы, зеленая кепка и карманный фонарик, который светил Бенни в лицо.
— Автоинспекция. Ваши документы, пожалуйста.
Он кивнул и хотел потянуться к бардачку, но его мозг отказывался посылать необходимые сигналы его мышцам.
Многие знакомые уголовники, которых он знал через Валку, смеялись над депрессией, называли ее бабской болезнью, болячкой богачей, которая бывает только у голубых и женщин. Он завидовал им, не знающим правду. Настоящая депрессия была как губка, которую ты носишь в груди и которая впитывает в себя все черные мысли, становясь тяжелее и тяжелее, пока ты не начинаешь ощущать ее вес.
Сначала при дыхании и глотании, затем она парализует каждое движение, пока однажды станет невозможно стянуть одеяло с головы.
— Побыстрее, пожалуйста, если можно. — Молодая сотрудница полиции, ища помощи, посмотрела в сторону коллеги, который проверял другую машину в пяти метрах перед ними.
Бенни знал, почему они остановили именно его, вырвав из потока машин на Брунненштрассе. Он ехал слишком быстро, потому что отвлекся на радиооракула.
«Я продержусь до конца?»
Он не мог объяснить себе, почему именно сегодня вернулся к этой глупой игре своего брата, которая всегда доставляла им одни неприятности.
Правила радиооракула были простыми и ясными. Ты задаешь вопрос, например: «Стану ли я богатым и знаменитым?» или «Что сделать, чтобы Николетта из 10 А дала мне наконец?» Или, как сегодня: «Я продержусь до конца?» Затем включаешь авторадио. Текст первой песни и есть ответ.
В последний раз, много лет назад, радиооракул велел им утопить отцовский автомобиль в озере на месте заброшенного гравийного карьера.
Братьям было шестнадцать, и, конечно, им никогда бы не разрешили взять машину отца. Но до этого их короткие поездки по ночному Берлину всегда проходили удачно: без аварий, полицейского контроля и пятен на сиденьях. Все шло как по маслу. Они успевали на три вечеринки за один вечер, и девчонки позволяли своим «героям» щупать себя на заднем сиденье, просто потому что те были самыми крутыми: единственные подростки с собственной машиной.
До того момента, когда они однажды приехали домой около четырех утра, а их парковочное место было занято. Парковочное место, которое, по правилам района, было зарезервировано для «адвоката». Но какой-то бестолковый придурок из Западной Германии с гамбургскими номерами поставил свою тачку там, где отец Лукас через три часа будет искать свою машину. Поэтому Марк предложил утопить «мерседес» в озере, пока все не раскрылось и их не отправили в интернат. Так что они сделали еще круг и включили авторадио — как раз в ту секунду, когда передавали «I am sailing»,