И тысячи бронзовых пугал
Не дремлют, никто не забыт
Забвением, загнанным в угол,
Одетым в бетон и гранит.
Над домом дарующих блага
Властителей мыслей и тел –
Кровавые сполохи флага,
Восход вызывающе бел.
Маленькая абстрактная поэма
В каком-нибудь вестфальском старом замке,
Что помнит первых Штауфенов тени,
Что скуплен на корню каким-то янки,
Шатаются без дела привиденья.
Забыв генеалогию свою,
Они промеж собою выясняют,
Чей дух был в теле внука Барбароссы,
Который на турнире сокрушил
Семь рыцарей английских или датских,
А может – семь племен индейцев сиу,
А может быть – семь русских броненосцев,
Затопленных у острова Цусима,
А кто не верит – может посмотреть.
В каком-то городе провинциальном,
Где к ночи свет в окне – такая редкость,
А фонари на улице побиты
Еще две революции назад,
Бредет подслеповатый караульщик
И вновь кричит: «В Багдаде всё спокойно!»
И лупит колотушкой что есть сил,
Чтоб горожане мирно засыпали,
Поверив, что в Багдаде всё спокойно,
А раз спокойно где-то, то и здесь
Всё может быть спокойно этой ночью.
А где-нибудь в верховьях Амазонки
Затеряно невиданное плато,
Где не был ни ученый, ни солдат,
Ни браконьер, ни пастор, ни чиновник,
Чтобы присвоить имена свои
Ручьям, цветам, деревьям и нагорьям.
И чудища, что здесь пока живут
По странным и невиданным законам,
Признали бы как ровню человека,
Еще не зная привилегий тех,
Что он перед природою имеет.
А на какой-то розовой планете,
Летящей возле голубого солнца,
Не меньше лет отмерив, чем Земля,
За телескопом из хрустальных стекол
В застиранной до серости рубахе
Сидит простоволосый астроном.
Он видит сквозь причудливые стекла
Усталую и юную планету,
Какой-нибудь вестфальский старый замок,
Какой-то городок провинциальный,
Какое-то нехоженое плато
И самого себя каким-то чудом,
Которое ничем не объяснить.
Не объяснить, не вспомнить, не придумать
Того, как держат равновесье мира
Те призраки распроданного замка,
Те жители домов, объятых страхом,
Те чудища нехоженого плато
И даже тот всевидящий старик,
Что телескопом подпирает небо.
За тысячу лет до ближайшего чуда
«Мы ожидаем завтрашнего дня…»
Мы ожидаем завтрашнего дня
С каким-то запоздалым нетерпеньем,
В который раз сложив свои сомненья
На плечи подступающего сна.
Где женщина, которая одна
Опять непредсказуемо любима,
Где нас не кормят баснями чужими,
А есть своя счастливая страна.
И окунаясь в будущую тьму,
И прорываясь к завтрашнему свету,
Мы веруем в знакомые приметы,
Что сочинили сами на дому.
Но мир опять остался при своих.
И всё ж от нас не отступились боги,
И разум, указующий дороги,
Еще подвластен страху и любви.
Людмиле Бегишевой
От заученной боли не лечат словами,
В ней ни смысла, ни умысла нет,
Мне нужна лишь упругость земли под ногами
И навстречу летящий рассвет.
Пусть когда-то спасения вовсе не будет,
И не стоит судьбе докучать,
Но испуганный призрак надежды на чудо
Осторожно коснется плеча.
Вале Непомнящих
Ни верность рук, ни близость уз
Нас не избавит от причины
Того, что мы находим спуск,
Оставив побоку вершину.
По жизни собственной скользя,
Готовят на обмен услуги
Мои беспечные друзья
И дальновидные подруги.
Но нас зовет куда-то вновь
И старыми кругами кружит
Скоропостижная любовь
И незапамятная дружба.
И будут памятные дни
И непредвиденные годы,
И будет Бог, что нас хранит
Лишь от заката до восхода.
Вале Непомнящих
Вороненком, что не был никем окольцован,
Снизу кровли оставив, а справа – рассвет,
Над безлюдной землей, над землей изразцовой
Протяну я на север свой облачный след.
«Нет худа без добра, и нет добра без худа…»
Нет худа без добра, и нет добра без худа…
Счастливые часы нам не идут в зачет.
Сомнений и тоски бесформенные груды –
Как будто миражи, подстреленные влет.
А что нас ждет потом? Да то же, что и было, –
Мы будем уходить и возвращаться вновь,
Жалея об одном – мы пожалеть не в силах,
Что нас попутал Бог уверовать в любовь.
Пусть волосы твои нездешний ветер треплет,
Шальной короткий взгляд, далекий взмах руки.
Как будто миражи, воскресшие из пепла,
И так же далеки… И так же далеки…
«Какие-то новые рифмы…»
Какие-то новые рифмы
Придут и затянутся за полночь,
Какие-то новые нимфы
Нашепчут стихи про загадочность.
Какие-то годы промчатся,
Какие-то люди изменятся,
И с кем-то придется прощаться,
Хоть в это еще и не верится.
Но только не станут чужими
Те раны, что наспех залечены
Какой-то не очень любимой,
Но всё понимающей женщиной.
Вале Непомнящих
За тысячу лет до ближайшего чуда,
За тысячу снов до ближайшей звезды,
За тридцать шагов до ближайшей беды
Мы женщин целуем, и моем посуду,
И где только ни оставляем следы.
Мы сами себе сочиняем заботы
О тех, кому вряд ли мы будем нужны,
И видим тяжелые долгие сны
В бездонную ночь с четверга на субботу,
Проспав календарный приход тишины.
Сживаемся вечно с какой-нибудь ролью,
С мальчишеской страстью на старости лет…
Настольные книги лежат на столе,
Застольные речи звучат при застолье,
И люди привычно живут на земле…
Вале Непомнящих
Опять на нас обрушилась зима
Еловым звоном, на голову снегом
Упала с легкомысленных небес.
Молчи – я знаю… Знаю – ты сама…
И всё уже готово для побега –
Иов поймёт, но изумится Крез.
Чуть за порог – и по колено снег,
Чуть за порог, и туфельки на шпильках
Оставлены, и дальше – босиком…
За санный путь, за ленты льдистых рек,
Чтоб кто-нибудь сказал: «Жива, курилка…» –
Глазам своим не веря – но потом…
«Длинен день, как забор, если он не заполнен делами…»
Длинен день, как забор, если он не заполнен делами,
И мгновением кажется, если о нем вспоминать.
Города без дворов протянулись тупыми углами
Через судьбы, которым уж нечего больше терять.
Среди праздности буден немыслим какой-либо праздник,
В океане желаний теряется остров мечты,
Мы привязаны к делу узами похвал и приказов,
А за истиной каждой волочится шлейф пустоты.
Здесь огромные стены уставились в окна друг другу,
Полусонные люди в трамваях трясутся с утра,
Дни идут по короткому, старому, стертому кругу,
А на бельмах экранов – такая же точно игра.
Чей-то стан, изогнувшись, пращою завертится в танце,
Мы умеем любить, только времени нет для любви,
Мы умеем прощать и совсем не умеем прощаться,
Звуки чьих-то шагов удаляются в шелест травы.
А за шелестом трав на дороге, впадающей в тропы,
Мы встречаемся с миром, который еще не забыт…
Это время надежд, это сны довоенной Европы,
Это время любви и действительно горьких обид.
«Когда я был растением, я знал…»
Когда я был растением, я знал
Свое родство с созвездиями неба,
Какая быль была, какая небыль
Меня ждала во мгле иных начал.
Я знал пути ращения корней,
Когда тянул свой стебель в поднебесье,
Я знал огромный мир, и бессловесность
Была любой словесности мудрей.
Читая фазы Лунного Серпа,
Я знал, куда мне новый путь размечен,
И я ушел куда-то в бесконечность,
Когда через меня легла тропа.
Лере Вершининой
Морщинистые лбы высоких берегов
Запомнили великие разливы,
Прибрежные пески хранят следы богов,
Беспечных, неозлобленных, красивых.
Исчезнут города, раскрошится гранит,
В космическую пыль сотрутся луны,
Но тот святой песок следы твои хранит,
Зализанные пенистым буруном.
«Нам достался в наследство причудливый век…»
Нам достался в наследство причудливый век,