Внезапно за высокими деревянными воротами, которые отделяли гарем от остального дворца, раздался топот лошадиных копыт по наклонному пандусу. Может быть, это Хуррам вернулся так рано? Звук труб подтвердил ее догадку. И когда двери в дальнем конце сада распахнулись, Арджуманд побежала к нему по черным и белым плиткам, ощущая их приятное тепло своими босыми ногами. Он поймал ее в объятия, но, вместо того чтобы поцеловать, прижал к себе так крепко, что сразу стало понятно – что-то случилось.
– Хуррам, в чем дело? Что произошло? – спросила Арджуманд, когда муж отпустил ее.
– Мне надо кое-что тебе рассказать.
Его голос звучал напряженно, но лицо светилось любовью к ней. Что бы ни произошло, все не так плохо…
– Отец говорит, что я должен опять жениться.
– Нет… – Жена Хуррама инстинктивно поднесла руку к животу.
Увидев этот жест, сын падишаха опять обнял ее и еще крепче прижал к себе.
– Не надо так расстраиваться, Арджуманд. Прошу тебя…
– Кто она?
– Персидская принцесса, которую шах предложил в жены в качестве жеста доброй воли по отношению к державе Великих Моголов.
– Но почему ты, Хуррам? Почему не Парвиз? Он старше тебя.
– Именно этот вопрос я и задал отцу. Он ответил, что из всех его сыновей я больше всего подхожу на роль его наследника. Хусрав – предатель, Парвиз слишком сильно любит вино и опиум, а юный Шахрияр робок и боязлив. А еще он сказал, что если я действительно стану следующим падишахом моголов, то он хочет передать мне трон как можно более защищенным. А союз с семьей шаха в этом поможет.
– И что ты ему ответил?
– А что я мог ответить? Я – шахзаде крови и хочу стать наследником своего отца… Я не могу делать только то, что мне хочется. Я сказал ему, что у меня нет желания заводить новых жен – ты властительница моего сердца, – но что я ему повинуюсь.
– И когда же свадьба? – Арджуманд отодвинулась от мужа.
– Придворный астролог определит точную дату, но все произойдет через несколько месяцев; это позволит договориться о приданом, а принцесса получит возможность прибыть в Агру как полагается. Отец планирует послать специальный эскорт, чтобы встретить ее и ее двор на границе с Персией.
– А мне придется прятаться за джали [22] и наблюдать, как ее тело красят хной, умащивают и поливают духами, готовя к супружескому ложу? – Арджуманд всю трясло, и ей было все равно, увидит муж ее слезы или нет.
– Нам с тобой и так повезло. Нечасто люди в нашем положении могут жениться по любви, и мой отец вполне мог нам это запретить. Я не могу забыть о своем долге перед страной и отцом. Но я могу обещать тебе, что ты смысл всей моей жизни. Ты – мумтаз [23], для меня с тобой не сравнится ни одна женщина во Вселенной. Ты – женщина, которую я хочу видеть в качестве матери моих детей. Эта принцесса никогда ничего не будет для меня значить, клянусь тебе. Она даже жить будет не здесь, а в отдельном дворце…
Голос Хуррама слегка задрожал, и Арджуманд заметила, как он тыльной стороной руки вытер глаза. И этот жест подтвердил ей, что муж говорит правду. Но мир для Арджуманд перестал быть таким идеальным местом, как прежде…
Она никогда не испытывала подобной боли. Арджуманд послушно тужилась под руководством двух повитух, и это была не только физическая боль, но и моральная – потому что она знала, что в это же самое время, в полумиле от дворца, ее муж Хуррам женится в крепости Агры на другой женщине. Молодая женщина истекала по́том, схватки происходили все чаще и чаще, но думать она могла только о том, как Джахангир возлагает на голову сына брачную тиару, а рядом, закутанная в вуаль, сидит персидская принцесса. А что, если она красива? Как Хуррам мог обещать не любить женщину, которую никогда не видел?
– Госпожа, ляг…
Крепкие руки заставили Арджуманд вернуться на пропитанную по́том простыню. Не понимая, что она делает, роженица попыталась встать и подойти к окну, чтобы увидеть свадебный салют, который запустят в небо. Когда это произойдет, это будет означать, что для молодоженов наступил час вступления в супружеские отношения…
– Постарайся расслабиться. Жди схваток… – Одна из повитух по ошибке приняла попытку Арджуманд сесть за желание ускорить рождение ребенка. Жена шахзаде приказала себе лежать спокойно и слушаться повитух.
– Тужься, госпожа! Тужься!
Собрав все свои последние силы, поддерживаемая с двух сторон повитухами, Арджуманд напряглась. Перед глазами у нее все помутилось, и она упала на матрас. Что это за тонкий писк, который она слышит? Неужели эти ужасные звуки издает она сама? Женщина закрыла глаза и почувствовала, что ее невесомое тело куда-то несет…
– Госпожа… – Чья-то рука нежно дотронулась до ее плеча. Должно быть, это одна из повитух, подумала Арджуманд и попыталась отодвинуться. Но ей это не удалось – не было сил. Боль могла снова начаться в любую минуту, а у нее не осталось сил с ней бороться.
– Оставьте нас, – произнес другой голос, на этот раз мужской.
Открылась и закрылась дверь. Арджуманд открыла глаза. Сначала ее ослепил свет, падавший через окно напротив кровати.
– Арджуманд, разве тебе нечего сказать своему мужу и дочери?
В тумане появилось лицо Хуррама. В руках у него был сверток, завернутый в кусок зеленой парчи. Встав рядом с ней на колени, супруг вложил дочь в ее руки.
Воды Джамны показались Джахангиру покрытыми золотом, когда он холодным зимним вечером после захода солнца быстро шел к залу заседаний совета. Наверное, так же выглядит и Зарафшан – так называемая Золотоносная река, которая течет мимо Самарканда и о которой он читал в дневниках своего прадеда Бабура. Тот много сил потратил на создание державы Великих Моголов, но всегда находились люди, которые надеялись скинуть их с трона. Множество раз с тех пор, как они воткнули свое зеленое знамя в красную почву Хиндустана, начинались войны, и сейчас они стояли на пороге новой войны. Падишах созвал свой военный совет, чтобы обсудить тревожные новости с южных границ государства.
Богатые мусульманские султанаты, расположенные на юге, на Деканском плоскогорье – Голконда, и в особенности Ахмаднагар и Биджапур, – всегда яростно боролись за свою независимость, а еще яростнее защищали колоссальные ценности, скрытые в копях драгоценных камней на своих территориях, и представляли давнюю проблему для моголов. Правда, иногда эти государства начинали воевать друг с другом, но обычно они объединялись против общего врага. Джахангир помнил рассказ Акбара о том, как тому удалось сделать их правителей своими сюзеренами и как, когда они неожиданно отказались платить ежегодную дань, он смог запугать их, послав войска для захвата части их территорий.
И вот опять эти государства встали во главе сопротивления власти моголов. У них был необычный главнокомандующий – Малик Амбар, абиссинец. Попав в Индию рабом, он невероятным образом достиг высших постов при дворе султанов Ахмаднагара, и теперь его наняли и правители Ахмаднагара, и правители Биджапура, чтобы он от их имени вел партизанскую войну против моголов. Для того чтобы подняться из того небытия, в котором он находился, Малик Амбар должен был обладать очень сильным характером, амбициями и решимостью, а кроме этого, быть умным и эффективным военачальником. Значительно более умным, чем Парвиз, подумал Джахангир, которого он, впервые услышав о возросшей активности Малика Амбара шесть месяцев назад, отправил в Декан, чтобы подавить восстание.
Войдя в зал совета, падишах увидел напряженные лица своих военачальников и советников, которые стоя приветствовали его. Среди них он заметил высокую фигуру Икбал-бека, одного из старших офицеров, которого он отправил вместе с Парвизом. Лицо военачальника было изборождено морщинами от усталости. Одна рука у него была забинтована и подвешена на перевязи; кровь на бинтах говорила о том, что рана плохо заживает.
– Икбал-бек, мы ждем твоего отчета, – сказал Джахангир, занимая место в центре круга своих советников.
– Повелитель, я с прискорбием должен сообщить, что Малик Амбар нанес сокрушительное поражение твоим войскам. На нас напали из засады, больше тысячи наших воинов пали и еще больше были ранены. Мы потеряли большие территории.
– Расскажи в подробностях, что произошло, – приказал Джахангир, стараясь не показать гнева и тревоги, которые он испытывал.
Икбал-бек продолжил свой рассказ. По тому, как военачальник теребил край туники своей здоровой рукой, было видно, что он сильно страдает.
– Однажды ранним утром наши люди собрались вокруг костров в лагере, который был расположен в узком ущелье между холмами Декана. Они грелись и завтракали чапати [24] с далом [25], когда на нас налетели всадники Малика Амбара. Они прошли сквозь те несколько пикетов, которые приказал выставить твой сын, как острый нож сквозь мякину, и пронеслись по лагерю, успев убить множество воинов, пока мы смогли взять в руки оружие. А до того момента мы пытались отбиваться от их мечей и копий горящими ветками, которые вытаскивали из костров.
Джахангир увидел, как по щекам Икбал-бека текут слезы.
– Группа всадников прижала моего сына Асифа и несколько его соратников к деревянным багажным повозкам, где они пытались защитить деньги и драгоценности, лежавшие в сундуках, которые стояли на этих повозках. И хотя Асиф и его товарищи храбро сражались, они были пешими, и в руках у них были только мечи. Они не могли подобраться к всадникам достаточно близко, чтобы ранить их. Один из воинов Малика Амбара насадил Асифа на острие своей пики. Пика пробила его тело и так глубоко вонзилась в дерево повозки, что ее хозяин не смог ее вытащить. Асиф умер прежде, чем я смог добраться до него… – Тут рассказ Икбал-бека прервали его негромкие всхлипывания. Джахангир знал, что Асиф был его последним остававшимся в живых сыном.