– Забудь, – отмахнулся я и резким движением всадил острие шила в локоть помощника.
Клааса аж дугой выгнуло. Глаза его вылезли из орбит, какой-то миг он разевал рот в безмолвном крике, а потом завопил так, что едва не заложило уши.
– Себастьян! – рявкнул Сирлин и рванул было ко мне, но я выставил в его сторону шило и попросил:
– Не мешай! – потом склонился к бившемуся в путах помощнику и мягко произнес: – Что я говорил тебе о вранье, Клаас? Мне прекрасно известно, кто и с какой целью похитил дочь нашего гостеприимного хозяина, поэтому не ври мне больше. Ты и так ходишь по самому краю. Заруби себе на носу – спасти твою никчемную жизнь сейчас может только правда. Понял? – И я врезал ему по затылку. – Понял?!
– Да! – просипел Дега. – Понял!
– Где держат Луизу и как ты об этом узнал?
– Меня попросили… попросили подыскать надежное место, – сознался Клаас. – Тот седоусый и попросил.
– Зачем ему это понадобилось?
– Ты начал расспросы, люди зашевелились, потребовалось укрытие, где никто не стал бы искать.
– Себастьян, что все это значит? – нахмурился Густав Сирлин. – Каким образом мои неприятности связаны с твоими?
– Все в этом мире взаимосвязано, – заметил я и собрался уже продолжить допрос, но чернокнижник меня опередил.
– Что с Луизой? – навис он над пленником. – Что с ней собираются делать?
– Не знаю! Думаю, продадут пахартцам, когда те наскребут нужную сумму.
– Ерунда! – фыркнул я.
– Вовсе нет, – всерьез отнесся Густав к словам моего помощника. – Продолжай!
Дега облизнул пересохшие губы и выдавил из себя:
– Локоть!
– Карл, перевяжи его, – попросил Сирлин и вновь потребовал: – Говори!
– Я снял склад, там полно охраны, но меня они знают. Я смогу вас туда провести. А без меня девчонку оттуда никак не вытащить!
Эдвард Рох сделал рукой круговой движение, напоминая о своем желании снять с предателя лицо, но я лишь отмахнулся от него и спросил Клааса:
– Что за склад?
– Обычный склад у Нижнего канала. Я вас провожу.
– Сколько там охраны?
– Человек десять.
– Местные?
– Не знаю. Лица незнакомые, при мне никто не произнес ни слова.
– Когда последний раз ты там был? – вновь влез в допрос Густав Сирлин.
– Пару месяцев назад, когда запускал их туда, – ответил Дега, понял, сколь беспомощно прозвучали его слова и добавил: – Но еду завозил на той декаде, они до сих пор не съехали!
– Это аргумент, – кивнул я и задал очередной вопрос: – Что ты знаешь о резне на Монастырской улице?
– Резне? – недоуменно переспросил парень. – Не слышал ничего такого.
– Не врешь?
– Святыми клянусь!
– Зачем убил Живица?
– Седоусый приказал. У Майло были хорошие связи, он мешал тебя прижать.
– Понятно. – Я ухватил Густава под руку, отвел его к входной двери и попросил Карла, который весь разговор просидел за столом, делая на листе писчей бумаги какие-то пометки: – Выпотрошите его.
– Помимо проверки всего этого, – указал Вадер на свои записи, – что-то еще спрашивать?
– Нет, – качнул я головой. – Просто убедись, что он нигде больше не наврал. И выясни точный адрес склада.
– Постой! – заорал Дега. – Без меня вам девчонку не спасти! Мы же договаривались!
– Мы договаривались, что ты не будешь врать, а ты соврал. Большая ошибка, – усмехнулся я и вытолкнул чернокнижника из каюты. – Идем, есть о чем поговорить.
За дверью Густав Сирлин мрачно уставился на меня и потребовал объяснений:
– Разве он не нужен, чтобы вытащить Луизу?
– Те неразговорчивые охранники – бесноватые. С ними он нам ничем помочь не сможет.
– Придется штурмовать?
– Придется, – кивнул я и по крутому трапу поднялся на палубу.
Вдогонку донесся полный боли и отчаяния крик Дега, но донесся и донесся. В душе не ворохнулось абсолютно ничего. Предательство еще могло сойти ему с рук, а вот убийства – уже нет. Такое прощать нельзя. Таких надо давить без всякой жалости и снисхождения.
После мы сидели с Густавом под тентом, пили легкое вино и обсуждали сложившееся положение вещей. Я настаивал на своей версии, но чернокнижник о еретиках и Осквернителе даже слышать ничего не хотел.
– Луизу похитили из-за меня, – настаивал он. – Сжить со свету решили.
– Увидим, – откинулся я на спинку плетеного кресла, не став говорить, что в случае моей правоты помимо Луизы на складе отыщутся и Берта с Леопольдом.
Даже думать об этом не хотел, опасаясь спугнуть удачу.
– Как влияет Тьма на человека? – вместо этого спросил у Густава, чернокнижника с едва ли не тридцатилетним стажем.
– Плохо, – односложно ответил тот. – Полагаю, примерно как заточенные в душе бесы.
Я кивнул, принимая услышанное к сведению, и уточнил свой вопрос:
– Тебе приходилось слышать о раздвоении личности?
– Раздвоении чего? Личности?
– Именно. Вот посмотри: у одного человека есть мечта, но его поступки идут вразрез с этим желанием. Может ли увлечение Тьмой вызывать подобное помутнение рассудка?
Густав неопределенно хмыкнул, приложился к бокалу и усмехнулся:
– Это как если бы ты женился по любви, а через несколько лет обнаружил себя над телом супруги с заляпанным мозгами молотком?
– Немного не так, – возразил я. – Допустим, человек страстно желает, как ты недавно выразился, сжить меня со свету. Но не просто убить, а сломать и самолично втоптать в грязь. Станет такой подсылать убийц? Он ведь не боится встретиться со мной лицом к лицу, я смотрел в его глаза, в них не было страха! Так какого беса?
Сирлин поднялся на ноги, встал у леера и оглядел бухту.
– Скажу тебе о Тьме только одно: она растлевает, развращает, заставляет потакать своим желаниям и ни в чем себе не отказывать. – Густав обернулся ко мне и веско добавил: – Поверь, я знаю, о чем говорю. Если в голове чернокнижника засела какая-то мысль, Тьма в душе не даст ему покоя до тех пор, пока он не исполнит свое желание. Она будет подстегивать и жечь изнутри, нашептывать по ночам гадости почище всех нечистых, вместе взятых. Никто не сможет долго сопротивляться ее воздействию. Даже Святые со всей их упертостью не заходили столь далеко, чтобы бросить вызов Извечной Тьме, а это о чем-то да говорит.
– Быть может, он сопротивляется? – предположил я, размышляя о мотивах Марка Бонифация Тарнье. – Пытается обмануть ее?
– Обмануть можно кого угодно, даже самого себя, только не Тьму. Тьма просто берет, что хочет.
– Как скажешь, – не стал я настаивать на своей версии и повернулся к поднявшемуся на палубу Карлу Вадеру: – Уже закончили?
– Почти. Эд с лицом возится, не стал ему мешать, – ответил тот, а когда до нас донесся плеск воды за бортом, уточнил: – Вот теперь закончили.
– Есть адрес склада? – забеспокоился Густав.
– Есть, – подтвердил Карл и протянул мне густо исписанный лист. – В самом верху. Насчет остального он не врал.
– Отлично! – обрадовался я. – Налет устроим вечером. И лишних глаз не будет, и людей соберу.
– Нельзя терять время! – отрезал Сирлин и отошел к первому помощнику.
– Что он затеял? – недоуменно пробормотал я, наблюдая за начавшейся вдруг суетой.
– Не знаю, – пожал плечами Карл и с бокалом вина спрятался от палящих лучей солнца под тент.
– Не нравится мне все это, – проворчал я и окликнул появившегося на палубе лучника: – Эд!
Рох подошел, тщательно вытер окровавленные руки и выкинул грязную тряпицу за борт.
– Да? – тогда уже отозвался он.
– Ты все же снял с Клааса лицо? На кой бес?
– Просто попрактиковался, – как ни в чем не бывало произнес Эдвард. – Как думаешь, на корабле отыщется подходящих размеров болванка?
– Лучше бы на корабле отыскался лук, – поморщился я.
– Будем штурмовать? – удивился Эдвард. – Днем?
– Похоже на то, – вздохнул я.
Тем временем первый помощник приволок на палубу пузатый бочонок, и смуглокожие матросы с короткими копьями и дубинками начали выводить из трюма непонятных бродяг, чью наготу лишь едва-едва прикрывали грязные обноски. Воняло от них просто невыносимо, и страшно даже подумать было, в каких условиях прошло их плавание.
– Кто это такие? – спросил я, подойдя к Густаву.
– Наш штурмовой отряд, – ответил чернокнижник и, забрав у старпома массивную деревянную киянку, уверенным ударом вышиб у бочонка днище.
По начисто отдраенным доскам рассыпалась непонятная серовато-желтая пыль – мелкая, но тяжелая, будто перетертый свинец, которая никак не реагировала на порывы дувшего с моря ветра.
– Отойди, – попросил Густав, да я уже и сам попятился прочь, не желая оставаться рядом с непонятной субстанцией, от которой так и веяло Тьмой.
Перетертый свинец? Скорее уж ржавчина проклятого металла!
Вот только проклятый металл – всего лишь отравленное Тьмой железо, а странная пыль вела себя ровно как живое существо. Она не просто растеклась по палубе, она рассыпалась вокруг Густава Сирлина, словно притянутая к нему незримой силой.
Чернокнижник воспринял это как должное и буднично махнул рукой в сторону рабов. И тогда пыль ожила. В мгновение ока она перетекла к скованным людям, окутала их, забилась в ноздри, уши и рот. А потом и вовсе исчезла подобно втянутому курильщиком опиумному дыму.
Я даже засомневался, не привиделось ли мне все это, и наверняка заподозрил бы некий хитрый трюк, если б не случившаяся с рабами метаморфоза. Измученные тяжелым путешествием задохлики раздались в плечах, сделались подтянутыми и крепкими, словно и не стояла за мгновение до того на палубе кучка доходяг.
– Какого беса? – вырвалось у меня. – Что ты с ними сделал?
– Ничего особенного, – устало поморщился Густав Сирлин.
– В самом деле? – хмыкнул я, разглядывая черные, словно залитые смолой глаза невольников. – А если твоими экзерсисами заинтересуются святые отцы? Здесь тебе не Пахарта, здесь по улицам священники ходят!
– Никто, никогда и нигде не обращает внимания на грузчиков, – уверил меня чернокнижник. – И уж точно их не станут проверять по пути из порта на склад.