Что мне нужно, так это новый способ окунаться в воспоминания. Руки болят от ножниц, так что я откладываю их вместе с футболками и открываю ящик с благовониями и спичками.
С тех пор как перо зажглось и показало мне прошлое, я пыталась разобраться, как все это работает. Первая палочка оживила в памяти уже почти забытые события. Но когда я подожгла ее пером, с дымом что-то произошло. Он изменился. В мои воспоминания прокрались чужие – те, о которых я ничего не знала.
Одна в своей комнате, закутанная в тишину бессонницы, я подожгла очередную палочку. Развернула влажную ткань, взяла в руки горсть чайных листьев…
39Дым и воспоминания
Вспышка.
Цвета, знаменующие смену времен.
Взрыв света – и я чувствую запах, напоминающий древесный дым. Глаза медленно привыкают к тусклости. Я нахожусь в домике, где в углублении в стене горит огонь. Поворачиваюсь, чтобы оглядеться; некоторые части изображения оказываются более мутными, а цвета – бледные, как на старых фотографиях.
На лежанке из толстого слоя сухой травы под старым одеялом переворачивается с боку на бок женщина; ее лицо пылает от усилий и блестит от пота.
– Это девочка, – сообщает акушерка, стоящая в ногах у женщины. Она совершенно точно говорит не на английском, но я все равно ее понимаю.
Она поднимает сияющие в свете стальные ножницы, раскрывает их широко, словно рот, и с лязгом перерезает пуповину.
Мать медленно тянется к брыкающемуся комочку рук и ног.
– Дочь, – говорит ее муж. – Оставляем?
Женщина смахивает кусочек слизи, прилипший к носу младенца.
– Нет. Эту мы продадим.
Цвета меняются, наступает темнота. Мерцание и взрыв рождают новый свет.
Та же женщина в дверях своей хижины укачивает закутанного в тряпки малыша, маленького, ничего не подозревающего. Ее лицо – запачканное и пустое, а стоящий рядом муж выглядит совершенно разбитым. Прямо у входа в их дом он берет из рук лысеющего мужчины грязную пачку денег. Мужчина забирает ребенка. Простой обмен, эмоции ни к чему.
Лысеющий мужчина уносит младенца через поле, к деревьям, затем вверх по горе. И уже в своем собственном полуразрушенном домишке он показывает маленькую девочку жене. Она укачивает другое крошечное тело, помогая его рту нащупать ее сосок и поесть.
– Как назовем нашу новую дочку? – спрашивает мужчина.
– Юаньян, – отвечает она, продолжая покачивать младенца.
– Как птицы? [13] – говорит мужчина, кажется, совсем не удивленный ее ответом.
– Точно как птицы, – говорит она.
– Юаньян, – повторяет мужчина.
Что-то в этом дыме и то, с какой осторожностью он произносит это имя, – и я вдруг понимаю, что это моя бабушка. Юаньян – это Уайпо.
– Юаньян, – снова говорит мужчина, пронося малышку через комнату, чтобы показать ей другого ребенка. – Смотри, кого тут держит мама. Познакомься, это наш сын – Пинь.
Мерцание, темнота, вспышка. Появляются новые цвета; аромат этого воспоминания – зеленый и землянистый.
Юаньян семь лет, она наблюдает, как все приветствуют ее дядю, который приехал на празднование Лунного Нового года. Я вижу, что происходит у нее в сознании, слышу ее мысли, чувствую, что чувствует она.
– Пинь! Ты так вырос! Скоро будешь выше матери. – Дядя заходит в дом и глубоко смеется животом. – Восемь лет – счастливая цифра. Этот год у тебя выдастся хорошим.
Пинь неловко улыбается.
– Дядя, спасибо, что приехал. С Новым годом.
– Спасибо, что приехал, – эхом повторяет его мама. – Ты наверняка устал с дороги. Юаньян, принеси дяде чаю!
Каждой уголок крошечной кухни отмечен последствиями маминых приготовлений. Сухие специи, покрывающие потрескавшуюся доску, которая служила столом. Пиалы, смазанные по краю соусами и маслом. Печеный батат, тушеные листья батата, рисовая каша. Суп с лапшой – без мяса, но сварен на бульоне из свиных костей, так что почти мясной; редкое угощение. Горсть водяного шпината – спасибо соседу, который специально сходил за ним в горы. Есть даже несколько чайных яиц [14]; если Юаньян повезет, ей достанется одно.
Она удивляется, как они смогли позволить себе все эти яства. К счастью для Пиня, его день рождения выпал на самый крупный праздник. Лишь раз в году они едят как люди, заслуживающие того, чтобы выжить.
Она судорожно ищет глазами керамический чайник, который только что кипятила. Вот и он – на деревянной подставке рядом с огромной кадкой в глубине кухни, единственным ресурсом воды в их доме. Она обматывает руки тряпками, чтобы не обжечься.
Юаньян ставит перед дядей чашку и медленно наливает красный чай, следя, чтобы ее локоть был повернут в противоположную от него сторону – иначе будет невежливо. В качестве благодарности он стучит двумя пальцами по колену, и она, съежившись, отходит. Ее главная обязанность – оставаться невидимой, сливаться со стенами и немногочисленной мебелью.
Она отправляется на кухню, зная, что мама захочет, чтобы она все убрала. Но, выходя, слышит, как дядя тихо смеется и говорит:
– Когда придет время, Юаньян станет Пиню идеальной женой.
Маленькая Юаньян застывает и едва не спотыкается на выходе из комнаты. Она слышит отдаляющийся мамин голос, который произносит:
– Надеюсь только, что бедра у нее станут пошире, иначе она не сможет выносить здорового ребенка.
Темнота опускается, как вуаль, а затем в нее врывается стремительный луч света, раскрывающийся все новыми оттенками.
На покатой стороне холма девятилетняя Юаньян стоит между кустами и тянется за чем-то на уровне своих плеч. Ее голова обвязана ветхими лохмотьями, а на кожаном ремешке, надетом поверх ткани, болтается свисающая на спину плетеная корзина. Пот бусинками собирается у нее на висках, капли бегут вниз по лицу. Ее руки ловко ощипывают листья и почки с верхушек кустов.
Двигаясь по склону, Юаньян размышляет о своей родной семье, о том, как бы сложилась ее жизнь, останься она с ними. Она представляет, как мать шьет ей красивые платья, заплетает аккуратные косы. Отец разучивает с ней песни и аккомпанирует на бамбуковой дицзы[15] – его пальцы пылко и умело порхают над дырочками, губы выдувают воздух. Интересно, были бы у нее братья или сестры? Может, сестра, с которой они спали бы в одной кровати, шептали друг другу секреты?
Рукой она смахивает с брови испарину. Работа изнурительна, но это легче, чем учиться в школе. Легче, чем изучать персонажей книг, выцарапывая их имена в грязи, волнуясь о том, что каждая ошибка может обернуться ударом учительской плетки по рукам. Здесь, среди листьев, наказаний немного: солнечный ожог, случайная царапина или укус насекомого. Но здесь тихо. Никто не говорит, как и о чем она должна думать. Ее руки заняты делом, но мысли свободны и могут бродить где угодно.
Она прижимает горсть чайных листьев к носу и глубоко вдыхает, позволяя зеленым ароматам поведать ей все тайны земли.
40
Правда ли это? Должно быть правдой.
Мозг со всех сторон обрабатывает обрывки новой информации.
Юаньян.
Я припоминаю, как осторожно бабушка заваривала чайник чая. Как внимательно смотрела в тот мешочек из фольги с томящимися в нем кудрявыми листьями.
Я произношу ее имя вслух, чтобы почувствовать на языке его форму. Юаньян.
Юаньян, то есть моя уайпо.
Значит ли это, что Пинь… мой уайгон?
В голове все мерцает любопытством и радужными оттенками – они похожи на цвета, которые солнце закрепляет на масляной пленке водной глади. Любопытством – и грустью. Потому что я всегда думала, что историю своей семьи будет мне рассказывать мама. Мама, а не воспоминания, материализующиеся из клочков дыма благовоний; воспоминания, которые кажутся украденными.
И я была совершенна убеждена в том, что каким-то образом эти проблески прошлого приведут меня к моей матери, птице. Эти кусочки помогут мне найти ее, приведут ее ко мне.
А когда наступит время, я буду готова к встрече.
Я снова поднимаю ножницы и продеваю пальцы в пластиковые кольца, стараясь найти удобный захват.
41
Я разрезала все свои футболки, и рука так болит, что я решаю сделать перерыв.
Тело отяжелело от усталости, но мозг не собирается расслабляться. Он трепещет, словно тревожный зверь. Когда я закрываю глаза, прошлое в танце резких струй и световых воронок двигается сквозь темноту.
Сон… Я уже забыла, что это такое. Забыла его лицо, его запах, его текстуру – все это словно стерлось из моего сознания.
Я думаю о храме, о поющих в нем людях, о мелодии их слов – темной и звучной.
Я думаю о хвосте, который пронесся мимо. Мне нужно, чтобы она спустилась с неба и хоть на минутку задержалась.
Я хочу, чтобы вы помнили
Я брошу свою сеть – осторожно, заботливо, так чтобы она почувствовала: я не собираюсь причинять ей боль. Я поймаю ее, и тогда она поговорит со мной. Она расскажет все, что мне нужно знать.
Я моргаю, и потолок темнеет. В нем снова появляются трещины – они расширяются, прорастая все дальше в стороны. Они протягиваются по всей поверхности потолка и перекидываются на стены. Один угол просто исчез – словно кто-то отщипнул кусок от комнаты. Там уже ничего не видно, лишь забвение, образовавшееся из самого темного на свете черного.
Я снова моргаю – и все исчезает.
42
В сумерках раннего утра экран моего телефон вспыхивает, как молния, и становится белоснежно-горячим, пока загружается последнее письмо.
Аксель.
ОТ: axeldereckmoreno@gmail.com
КОМУ: leighinsandalwoodred@gmail.com
ТЕМА: (без темы)
Иногда так получалось, что я заходил к вам на воскресные вафли, пока ты еще спала. Тогда, перед тем как твоя мама замешивала тесто, мы с ней садились пить кофе. Однажды она вдруг спросила: «Тебе нравится Эмили Дикенс?»