Он замолкает, и на его лице быстро мелькает что-то нервное.
– Ни с кем не говори про Чен Цзинлинь, хорошо? И скажи своей бабушке: никаких фокусов.
Он разворачивается и захлопывает за собой дверь.
78
Слабый дождь прокладывает себе путь на узкой улочке, между лавками и кафе. Невозможно ступить и двух шагов, не врезавшись в кого-нибудь, но с усилением дождя толпа рассеивается. Над головой длинными рядами качаются красные фонарики. Равномерный шорох ударов дождя продвигается вперед по улице.
У дверей магазинчика, где торгуют резными штампиками, калачиком свернулась собака с болтающимися ушками и карамельной шерсткой, абсолютно равнодушная к окружающей ее суете.
В чайном домике мы сидим на самом верху – на третьем этаже, у окна, – и смотрим на улицу, город и воду. Официантка приносит стеклянный чайник красноватого чая. Внутри теснятся кусочки сушеных фруктов. Прямо у поверхности плавают маленькие яркие ягоды годжи.
Уайпо отвлеченно глядит в окно.
Я делаю глоток подслащенного фруктами чая. Тяжелое чувство возвращается – голову снова заполняет густой туман. Я моргаю, и с каждым разом требуется все больше времени, чтобы мир в глазах приобрел четкие очертания.
Я осторожно (чтобы ничего не намочить) открываю скетчбук на новой странице и принимаюсь за бабушкин портрет. Далекий, задумчивый взгляд. Тонкие печальные губы. Струящаяся по ее округлым покатым плечам туника. Мягкие пальцы, обхватившие чашку чая. Блестящий камешек нефрита и пухлые деревянные бусины, тихо шуршащие у нее на запястье.
Трудно представить, как она спорит с мамой. Трудно поверить, что они могли поссориться до такой степени, что одна из них решила перерезать нить, которая их связывала, и больше никогда не оглядываться назад.
Карандашом я пытаюсь запечатлеть все цвета ее существования одними лишь оттенками серого.
Солнце уже отправилось на покой, когда я наконец заканчиваю портрет. Это было непросто – тени на ее лице постоянно менялись. Но она сидела почти неподвижно. Наверное, не могла избавиться от какой-то бездонной мысли.
– Hua wo a? – произносит Уайпо. Ты меня нарисовала?
– Shi ni, – подтверждаю я.
– Gan ma hua wo? – Она посмеивается и качает головой.
Небо за окном почернело. Огни города мигают оранжевым, желтым, синим, зеленым. Ярко и празднично горят пузатые красные фонари. Еще больше огней – у воды, где мерцают их бледные отражения. Доказательство, что мир все еще бодрствует.
Бабушка подзывает официантку, и та приносит нам меню. Уайпо показывает на фотографии блюд, что-то спрашивает о каждом из них, жестикулирует. Я слушаю мерный ритм их беседы и коротаю время, делая набросок нашего второго чайника с чаем.
Вскоре приносят наш заказ: дамплинги, фаршированный корень лотуса, тушеные листья батата, суп с лапшой и бамбуковую корзину с булочками, приготовленными на пару.
– Baozi, – говорит Уайпо, подвигая корзинку в центр стола, чтобы мы обе могли до нее дотянуться. От бамбукового дна отклеивается маленькая белая салфетка.
Хотя нет – не салфетка. Это квадратик бумаги, местами промокший от пара, и я вижу, что на обратной стороне есть какой-то текст. Спустя пару секунд и несколько осторожных движений пальцами мне удается полностью отклеить листок. Надпись от руки синей ручкой гласит:
Мне знать бы, что до встречи – год —
Потратив время с толком,
Смотала б месяцы в клубки
и до поры – по полкам[29].
И все. Ничего больше.
Да что за чертовщина?!
Благодаря какому-то ясному, непоколебимому инстинк-ту я понимаю: эти строки принадлежат Эмили Дикинсон.
– Shenme? – спрашивает Уайпо, видя мое лицо.
Я понятия не имею, что ответить. В пальцах ног зарождается дрожь, которая движется вверх по всему телу. Я словно землетрясение – в любую секунду могу расколоться.
Крепко сжав в руке листок со стихотворением, я слезаю со стула и ищу глазами нашу официантку.
– Извините?
Подходит другая женщина и говорит мне что-то на мандарине.
– Мне нужно знать, кто нам это принес, – объясняю я, протягивая ей мокрый листок.
Она неуверенно смотрит на меня.
– Вы говорите по-английски? Есть ли здесь кто-нибудь, кто говорит?
– Deng yixia, – отвечает она и разворачивается, быстро цок-цок-цокая на своих высоких каблуках.
Я пытаюсь унять панику.
Бабушка тоже встала. Она берет у меня стихотворение, и при виде английских слов ее брови сдвигаются.
– Shenme? – снова произносит она.
Спустя несколько секунд появляется Фрэд. Он хмурится, глядя на нас.
– Я сказал вам вести себя как обычные посетители!
Не успеваю я ему ответить, как Уайпо начинает извергать поток слов. Она указывает на листок бумаги у меня в руке.
– Я пытаюсь понять, кто нам это принес, – говорю я. – Я нашла это на донышке baozi.
Фрэд хватает листок и принимается читать; его глаза нетерпеливо сканируют строки слева направо.
– Что это такое?
– Думаю, стихотворение Эмили Дикинсон.
– Эмили Дикинсон, – медленно повторяет он. И затем повторяет снова, еще медленнее: – Эмили. Дикинсон.
– Ну да. Вы что… знаете, кто это?
Он трясет головой. Но затем, секунду спустя, его глаза вдруг расширяются. Он выдвигает ближайший стул и садится с краю нашей ресторанной будки.
– Я знаю это имя, Эмили Дикинсон. Мы сожгли стихо-творение Эмили Дикинсон на свадьбе.
– На какой свадьбе? – резко спрашиваю я.
Его голос становится тише:
– Когда я женился на призраке Чен Цзинлинь.
Я смотрю на него, потеряв дар речи.
– Ты не в курсе? – говорит он, заметив выражение моего лица.
Я качаю головой.
– Понятно. – Фрэд вздыхает. – Я не хочу разговаривать здесь. Сначала тебе нужно увидеть.
– Что увидеть? – спрашиваю я.
Он указывает из окна на улицу.
– Посмотри на эти деревья.
Я, прищурившись, вглядываюсь в темноту сквозь отражающиеся в окне огни, сквозь отпечатки пальцев на стекле и пытаюсь увидеть что-нибудь, на чем могу сфокусировать взгляд. Спустя пару секунд я различаю несколько силуэтов деревьев недалеко от чайного домика.
– Kan dao le ma? – спрашивает Уайпо. Видишь?
Что я должна видеть?
– Сквозь деревья cтруится энергия, – тихо произносит Фрэд. – Наблюдай за листьями.
И тут я их замечаю. Четкие, броские очертания, перемещаясь и тая, формируют образы животных и людей. От верхушек ветвей отделяются тени, освобождаясь и улетая в небо, где превращаются в бледный туман, а затем исчезают во тьме. Каждый раз, моргнув, я вынуждена заново фокусироваться на деревьях, заново находить очертания.
– Там, где есть форма, есть и призрак, – говорит Фрэд. – У людей есть статуи Гуань Инь, и они знают: в них есть что-то, заполняющее эту форму. Но люди забывают о первоначальных формах, созданных землей. В деревьях тоже живут призраки.
– Gui? – спрашиваю я, глядя на Уайпо. Призраки?
Она кивает.
– Никогда нельзя светить фонариком на деревья, – говорит мне Фрэд. – Свет мешает духам. Сейчас, в месяц призраков, мы можем разглядеть их четко, совсем рядом с Цзилуном. Большинство людей стараются их не замечать. Они сжигают подношения и игнорируют знаки. Но если ты посмотришь как следует – ты увидишь.
В движении теней есть что-то завораживающее. Они – как акробаты. Как танцоры. Как мазки кисти по холсту.
Я внимательно смотрю, пытаясь разглядеть крупную птицу. Увидеть силуэт, который мог бы принадлежать моей матери.
Фрэд тянется через стол к последней булочке. Он целиком запихивает ее в рот.
– Теперь мы едем назад, чтобы твоя бабушка отдохнула. А потом я все тебе расскажу.
79
На третьем этаже в пансионате Фрэда прямо напротив каменной стены расположен балкон, со столом и стульями. Над головой – нечеткие очертания осторожных гигантов, парящих по небу, да прикрытые чернотой ночи облака. Мы сидим в темноте; Фрэд с одной стороны стола с незажженной сигаретой в пальцах, я – с другой, опираюсь на локти и смотрю на город. Ветерок тихим шепотом пролетает мимо наших лиц. Я вдруг поняла, что замерз-ла – впервые с момента прибытия на Тайвань.
Он прячет сигарету за ухом и вытаскивает коробок спичек.
– Стихотворение у тебя?
Я передаю ему листок и наблюдаю, как он зажигает спичку и подносит огонь к клочку бумаги, а затем отпускает его в фарфоровую пепельницу.
– Это от призрака. Теперь мы отправим листок обратно.
Он держит сигарету у маленького огонька, пока та не загорается.
Я прищуриваюсь – и могу лишь с трудом разглядеть очертания гор. Я вижу мерцающие огни – словно драгоценные камни на поверхности воды.
– Много лет назад, когда я жил в Тайбэе, я поехал в Шилин навестить свою сестру. Я шел к ней домой и увидел на земле красный конверт. Кто-то его выронил. – Фрэд замолкает и переводит взгляд на меня. – Ты знаешь про красный конверт?
– В них носят деньги, да? Их дарят на китайский Новый год?
– Да, – говорит Фрэд. – Я поднимаю конверт и думаю, как мне повезло. Мне ведь так нужны деньги! Но внутри вместо денег – как это называется? Волосы. Кусочек волос? – Он делает движение пальцами, будто гладит шелковистые пряди. – Кучка волос?
– Локон?
– Да! Локон. Он был перевязан с лентой. Потом из-за угла вышел твой дедушка. Он прятался. Он сказал, что волосы это его дочери, Чен Цзинлинь, и я должен на ней жениться.
– Но она умерла…
– Да. Поэтому я должен участвовать в свадьбе с призраком.
– И нельзя было отказаться? Они ведь не могли вас заставить, да?
– Я сделал это, потому что они горевали. Я хотел, чтобы их сердца стали спокойные, потому что они будут знать, что у их дочери есть муж. Но… видишь это? – Он показывает на родимое пятно у себя на щеке. – Если у кого-то есть метка вселенной, значит, на то должна быть хорошая причина. Я сам думаю, что это часть моей судьбы. К тому же если у тебя жена-призрак, она приносит удачу.