ать все от меня. Казалось, что она очень из-за этого переживала.
Но ее чувства были не сравнимы с тем, что чувствовала я.
– Ого, – выдавила я наконец. – Понятно.
– Ли? – произнесла Каро.
– Это… это здорово. И как давно они вместе?
– Довольно давно, – ответила она. – Они… в школе они не афишируют. Но Аксель мне рассказал.
Я хмыкнула.
– Зачем скрывать? Ради чего так напрягаться?
– Ты в порядке? – спросила Каро.
– Я прекрасно, – сообщила я ей.
– Точно? Не врешь? Обещаешь?
Почему все вокруг стали такими требовательными?
– Точно, – буркнула я, только чтобы она от меня отстала.
– Хорошо, тогда пообещай мне кое-что.
Я вздохнула.
– Что?
– Пойдем завтра в «Фадж Шак»? Пожалуйста?
Я потрясла головой, не ожидая такой внезапной смены темы. Но она, казалось, была уверена, что стоит нам вместе пойти за фаджем, как все можно будет начать сначала.
– Хорошо, пойдем.
– В три, – добавила она. – Окей? Жди меня там. Возьмем кленово-ореховый фадж, твой любимый. А еще у них же дегустация по субботам!
Я не стала ей напоминать, что кленово-ореховый фадж на самом деле любит Аксель, а не я.
– Увидимся.
Я должна была догадаться, что это произойдет.
Я пошла в «Фадж Шак» пешком, потому что не хотела никого просить меня отвезти. Кафе находилось в двадцати минутах от дома, так что время прошло довольно быстро. Я подключила наушники, и двадцати минут как раз хватило, чтобы дважды послушать все четыре трека Акселя из «Сада Локхарт».
Внутри яблоку негде было упасть. Теперь я вспомнила, почему ненавидела это место по выходным. На мой вкус, субботние дегустации были сильно переоценены, но тем не менее все стремились на них попасть. Только здесь мороженое на пробу подавали в вафельных рожках. К тому же тут можно было спокойно сесть, по крайней мере в будни. В тот день все столы оказались заняты.
Я прошла по залу, чтобы посмотреть, не сидит ли уже где-нибудь Каро, но в итоге наткнулась на Акселя. Он сидел, опершись на один из столиков у окна, напротив него пустел стул. Он выглядел довольно странно и не отрываясь смотрел на свой кленово-ореховый фадж. Уверена, он меня заметил.
– Привет, – сказала я, подойдя к нему.
– Привет.
– Ты что здесь делаешь? – спросила я. Если и существовал на свете человек, который ненавидел выходные в «Фадж Шак» больше, чем я, то это был Аксель. Я вдруг сообразила, что невольно выискиваю глазами Лианн.
– Хм, жду Каро, – ответил он.
– А-а. – Сначала я думала, что он сказал «Лианн», потому что этот ответ казался мне самым логичным. А потом мозг еще раз проиграл его слова, и я наконец их расслышала. – А-а.
– Дай угадаю, – произнес он; значит, тоже все понял.
Я посмотрела на часы.
– Ага. Пятнадцать-ноль-шесть.
Каро никогда не опаздывала. Она подстроила нашу встречу.
Я хотела ее убить. Я хотела ее обнять. Я, возможно, собиралась сделать и то и другое.
Я вздохнула.
– Хочешь пойти на улицу? Тут шумновато.
– Конечно.
Он задвинул стул. Пять лет лучшие друзья, подумала я. Как так вышло, что в один миг все развалилось?
А может, не развалилось. Я молилась о том, чтобы Аксель со мной поговорил.
Пока мы протискивались через толпу, несколько парней из школы окликнули его: «Как жизнь, Морено?» и «Здорово, чувак», и он помахал им в ответ. Наконец мы выбрались наружу через тяжелую дверь и оказались на тротуаре. Я втянула носом весенний воздух.
Cолнце укрылось за облаками, и начал подниматься свежий ветерок. Позади нас шелестели высокие кустарники, издавая звук, похожий на шум дождя. Я сложила руки на груди, чтобы согреться, и попыталась пристроить взгляд: на парковку, траву или собственные ботинки, – куда угодно, лишь бы не смотреть на Акселя. Вокруг меня эхом вибрировали слова Каро. «Аксель и Лианн снова встречаются».
– Хочешь? – Он протянул кусочек фаджа – бледный прямоугольник на белой вощеной бумаге.
Я покачала головой.
– Нет, спасибо. Я хочу поговорить.
– Хорошо, – сказал он и принялся заворачивать фадж в бумагу, а закончив, поднял на меня выжидающий взгляд.
Я открыла и закрыла рот. Затем глубоко вдохнула.
– Э-э, просто… – начала я в ту же секунду, когда Аксель произнес: «Слушай…»
– Продолжай, – быстро пробормотала я. Мне было интересно, будет ли он говорить о ней.
Он пнул ногой булыжник.
– Мне кажется, все стало ужасно странно. То есть между нами все стало по-другому.
– Ага, – согласилась я. Поднялся очередной порыв свежего ветра, и я попыталась не обращать внимания на то, как он играет с темными волосами Акселя.
– Можем, ну… начнем все с начала? – предложил он.
Я кивнула.
– Давай.
– Не уверен, получится ли вернуться к нормальным отношениям или, по крайней мере, нормальным по сравнению с тем, какими они были раньше. Не знаю…
Я кивнула чуть менее воодушевленно, сделав вид, что поняла хоть что-то из его последнего высказывания. Это из-за Лианн? Она причина, по которой мы не можем вернуться к нормальным отношениям?
– Но я очень по тебе скучал. Ты… ты мой лучший друг.
Его слова слегка ужалили меня. Я вдохнула их и медленно проглотила.
– Я тоже по тебе скучала, – мягко произнесла я.
– Это хорошо, – сказал он. – А то я уже начал волноваться.
Я закатила глаза, но не могла не улыбнуться.
– И я очень скучал по дамплингам с зеленым луком, которые делает твоя мама.
– Я так и знала! – проговорила я. – Все это время ты дружил со мной ради дамплингов.
– И вафель, – добавил он. – Когда-то я был хорошим парнем, но потом попробовал вафли, и все полетело в тартарары.
Моя улыбка немного поблекла. Всего несколько часов назад я в одиночестве готовила вафли на кухне, хотя было не воскресенье, а потом поднялась в родительскую спальню и попыталась расшевелить маму, но она только глубже зарылась в одеяла. Так я оказалась за кухонной стойкой, где ела холодные вафли с кислыми ягодами и скучала по Акселю, пока Мэймэй извивалась у меня в ногах, выписывая восьмерки туда-сюда, туда-сюда.
– Ладно. – Аксель прочистил горло. – Извини, но мне в самом деле пора. Я говорил Каро, что не смогу задержаться надолго…
– А. – Я попыталась скрыть разочарование. Мне с трудом удалось сдержаться, чтобы не спросить, не уходит ли он, потому что ему нужно встретиться с Лианн.
– Прости, я обещал Энди, что мы порепетируем сюрприз, который готовим ко Дню отца, – это фигня, на самом деле.
Я медленно и с облегчением выдохнула.
– Но да ладно. Знаешь, что я вспомнил сегодня утром? – сказал он.
Я потрясла головой.
– Завтра День двух с половиной.
– О боже! – В животе разлилось тепло. И правда!
Это был день, когда со дня рождения Акселя прошло ровно два с половиной месяца и столько же оставалось до моего. Наша ежегодная традиция – мы собирались, готовили странный сладко-соленый попкорн и рисовали ноги. Так мы праздновали друг друга, а заодно окончание учебного года – до летних каникул всегда оставалось около недели.
– Из головы вылетело! – изумленно произнесла я.
– Придешь? Посидим в подвале, сделаем попкорн…
– Конечно, – сказала я с искренней улыбкой. – Обязательно приду.
93
К моменту моего возвращения трещины распространились на здание, где живут бабушка с дедушкой, вдоль лестницы, рядом с ней и у входной двери. Я скидываю ботинки и наблюдаю, как надламывается пол под шагами Уайпо. Люди мне что-то говорят, но их голоса звучат, как шелест бегущей воды. Или шум радио. Громкие. Пустые.
Я не отрываясь смотрю на трещины. Черные, растущие, извивающиеся.
«Ли», – наконец слышу я.
Это мой отец. Он стоит напротив и держит меня за плечи. Он не ответил на мое электронное письмо, но он здесь. Все его тело тоже покрыто трещинами, а куски лица едва не падают вниз.
– Папа, – слышу я собственный голос.
Он смотрит вниз на букет красных перьев у меня в руке, и его рот растягивается в напряженную линию.
– Ты в порядке?
Какой-то неправильный звук. Тихий короткий щелчок.
Я понимаю: через окна внутрь должен проникать свет, но его нет. Гостиная черна, как полночь.
Лишь из-за угла в комнату проникает единственная полоска света. Ее хватает, чтобы я увидела, как блестят и искажаются оконные стекла. Я быстро моргаю, чтобы прояснить зрение, но все же моему мозгу требуется довольно много времени, чтобы обработать увиденное.
Окна. Они тают.
Они скользят вниз по стенам, и жидкое стекло превращается в черные чернила. Они капают на пол и стекаются в мою сторону, водянистые и быстрые. Я отскакиваю, ударяясь плечом в стену. Раздается сокрушительный звук. Стена трескается еще на миллион кусочков. Из разломов сочатся новые чернила и стекают вниз, присоединяясь к луже на полу.
Из моей руки выскальзывает перышко и медленно переворачивается в воздухе, прежде чем опуститься в чернильную темноту. Перо шипит и осыпается, превращаясь в пепел, а затем исчезает. Инстинкт подсказывает мне: нельзя прикасаться к жидкой черноте.
Смерть моей матери просочилась в ковер, в деревянные половицы. Покончив со спальней, она взялась за весь дом, а потом переключилась на меня. Она пропитала мои волосы, кожу и кости, проникла сквозь череп, глубоко в мозг. А теперь везде оставляет пятна, капая своей чернотой на остальной мир.
– Ли? – произносит отец.
– Давай, – говорю ему я и смотрю на бабушку с дедушкой, сидящих за столом. – Уайпо, Уайгон. Скажи им, чтобы тоже пришли.
– Куда пришли? – спрашивает папа.
Когда я прохожу мимо кухни, точно такая же темнота заливает плитку, стекает вниз по шкафам, хлещет из ящиков. Такое чувство, что чернила ощущают мое присутствие; они ползут в мою сторону.
– Бегите! – кричу я.
Никто не шевелится.
– Ну же, – говорю я, слегка подталкивая дедушку локтем и хватая Уайпо за запястье.