– Закон человеческий! И не тебе попирать его! Иначе каждый божий день будешь получать ремня с железной пряжкой!
– Но…
– Дети с древности повинуются родителям! Люди ходят по земле, а не по небу. Пока ты не разрушишь эту истину, а это еще никому не удавалось со дня Творения, наш мир будет существовать!
– А как ее разрушить? – задумалась я.
– Ах ты мерзавка! Научись ходить по потолку вниз головой, преодолев земное притяжение, тогда, наверное, сможешь.
И, взяв на работу обед, мама закрыла дверь на два оборота ключом. Я осталась одна.
Кот и кошка, покрутившись около мисок с рисовой кашей, презрительно поскребли вокруг них лапами и ушли спать.
«А что будет, если я научусь ходить по потолку? – подумалось мне. – Тогда мама сразу поймет, что в этом мире не все так просто».
Особенность Грозного – решетки на окнах. В моем детстве решетки были повсюду: с первого этажа по самый верхний. Железные прутья ставили на балконы и лоджии, но ловкие спортивные воришки ухитрялись взламывать даже их.
Так все и жили, словно в тюрьме.
Примечательно, что через двери воры заходили крайне редко, поэтому запирать жилье на замок было не принято. Особенно днем, когда соседи заглядывали друг к другу в гости.
Обычно, когда мама уходила, я, посмотрев список дел, написанный, чтобы осел не бездельничал, отправлялась к окну. Сквозь частую решетку я выискивала птиц на дереве и любовалась ими. Кошки и собака составляли мне компанию. Но выйти сквозь железные прутья на волю я не могла.
– Сегодня буду учиться ходить по потолку! – объявила я мирно спавшим кошкам. Они только шевельнули ушами, но не проснулись.
Взяв со стола маленькое зеркальце, я начала расхаживать по комнате, бубня под нос песню, которую часто слышала от матери:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра…
В зеркальце был виден побеленный потолок, наша «ветвистая» люстра с подвесками, и мне казалось, будто я и впрямь иду по потолку!
Однако минут через пять я решила, что раз в зеркале я не вижу своих ног, то это понарошку, не взаправду, поэтому нужно делать все по-настоящему!
Начать я решила со стены, обклеенной к тому времени зелеными обоями. Мне удалось сделать пару шагов, когда я лежала на полу, но дальше ничего не получалось.
«Я должна внушить себе, что земного притяжения не существует!» – Яркая мысль посетила мой беспокойный ум, и я изо всех сил зашуршала пятками по обоям.
На обоях появилась дырка.
Поняв, что таким образом на потолок не вскарабкаться, я решила немножко передвинуть диван, чтобы скрыть следы преступления. Я напряглась, пыхтя и повизгивая, и потянула диван на себя, но тут боковина дивана, к моему ужасу, отвалилась. Теперь ремень возмездия навис надо мной, как трагическая неизбежность! Вытащив дедушкины отвертки, я кое-как прикрепила боковину дивана на место.
А когда преступление удалось скрыть, опять вспомнила о высоте. Можно было лежать на диване, болтать ногами и представлять себе, что я попала в перевернутый мир, шагая по потолку.
Ксюша подкралась ко мне и замурчала.
– Эврика! – воскликнула я, хватая ее за хвост.
Мне пришло в голову, что тяжесть моего веса слишком велика, а кошка – дело другое, и если первой научится она, потом уже и до меня дело дойдет. Поэтому с целью эксперимента я стала подбрасывать животное вверх, приговаривая:
– Ксюша, главное – настройся на победу! Лапами цепляйся! Лапами! Да не за люстру! Люстру не трогай! Представь себе, что ты – муха!
Ксюша с бодрым мяуканьем взлетала к потолку, дико тараща глаза, а я так увлеклась, что упустила момент, когда мама вернулась с работы. В квартиру она зашла вместе с тетей Айзой.
– Смотри, кто у меня растет! Бандитка! Отдай кошку, паршивка! Отдай! – закричала мама.
От неожиданности я подбросила кошку чуть выше, чем планировала, и она, отскочив от потолка, сделала сальто и вцепилась соседке в волосы.
– Ой! Спасите! Помогите! Убивают! – истошно заорала тетя Айза, беспомощно размахивая руками. Мама стащила с нее кошку вместе с пучком длинных светлых волос, и Ксюша, воспользовавшись ситуацией, моментально исчезла.
– Тебе несдобровать! – предупредила меня родительница, подступая ко мне с недобрыми намерениями.
Пришлось оббежать круглый стол и на всякий случай взять в руки хрустальную вазу для самообороны.
Тетя Айза вытирала кровь, проступившую на царапинах, и плакала.
– Слава богу, глаза целы! Я могу видеть! – восклицала она. – А что ты, деточка, с кошкой делала?! Кошка – это ведь не футбольный мяч!
– Я учила ее ходить по потолку!
– Что ты делала?! – схватилась за сердце соседка.
– Мама сказала, что мир изменит тот, кто научится ходить по небу! Кошка стала пионером! Ее небо – потолок!
Тетя Айза вопросительно посмотрела на мою маму.
– Видишь? – отреагировала мама. – Что и следовало доказать – стопроцентный несгибаемый осел! Будет месяц жить без конфет!
Тетя Айза покачала головой, всхлипнула, пробормотала: «Сумасшедший дом!», потом махнула рукой и ушла.
«Ничего, – подумала я, – в следующий раз результат будет лучше!»
А мама, заметив хрустальную вазу в моих руках, примирительно сказала, как только за соседкой захлопнулась дверь:
– Ишь, притопала без спросу! Будет знать, как мешать научным исследованиям! – и подмигнула мне.
Последний полет
Ангел смерти представлялся мне изможденным мрачным духом, бродящим в своем полинявшем от времени одеянии, поверх которого был наброшен плащ с капюшоном, довольно модный в Средние века. Иногда он посещал ту или иную семью, принимая облик в зависимости от того, какой свет исходил из души человека. Посох, на который он опирался, устав от бесконечной работы, мог превращаться в жезл, в косу для скашивания травы, а мог быть и шваброй. Ведь согласитесь, если очень сильно стукнуть кого-то шваброй, он сможет увидеть мрачного ангела смерти.
– Почему ангел смерти один-одинешенек, а люди умирают миллионами? – спросила меня как-то Аленка.
Мы были на похоронах старушки в соседнем дворе. Всех пришедших проститься угощали бубликами и конфетками за помин ее души, а сама умершая лежала в гробу, обитом золотистым бархатом, в белых одеждах и немножко улыбалась уголками рта. Руки старушки были сложены на груди, как и положено по христианской вере.
Коля, забыв, что это похороны, весело скакал на одной ножке вокруг гроба, а я продолжала думать над Аленкиным вопросом. И вдруг меня осенило.
– Ничего ангел смерти не одинешенек! – громко заявила я. – Ангелов смерти на свете видимо-невидимо, поэтому они все и успевают. Это целое профессиональное подразделение!
Дети и взрослые вытаращили глаза, а мама, услышав сие философское высказывание, угрожающе нахмурила брови.
– Ешь лучше сладкое, – предупредила меня тетя Валя. – А то так и до ремня недалеко! Мать, чай, у тебя не железная! – и соседка протянула мне барбариску.
Похороны проходили по традиции: родные плакали и причитали, кто-то делал распоряжения, соседи разных национальностей толпились вокруг гроба, а сам гроб уже который час стоял на табуретках прямо рядом с подъездом жилого дома.
– Мусульман хоронят не так! – сообщил Ислам.
Этот мальчик жил в соседнем переулке и периодически подбегал с другим сорванцом из нашего двора Баширом за печеньем и бубликами.
– А как? – спросила я.
– Роют яму, делают в ней туннель, сажают покойника туда, обязательно лицом к Каабе[3], а потом закрывают досками и засыпают землей! Мне дядя рассказал!
И, взяв из эмалированного тазика, что стоял рядом с гробом, горсть конфет, Ислам убежал.
– Да уж, – задумчиво произнесла Аленка, – мы живем в разных домах и оказываемся в разных могилах!
– А лучше бы смотрели на звезды и жили вечно… – начала было я, но, увидев, что мама пытается незаметно подобраться, взяв в руки пояс от халата, предпочла отбежать.
Мы с Аленкой решили продолжить рассуждения на скамейке под кленами и ушли с похорон. Разговор вскоре сменился молчанием, потому что конфеты оказались вкусными, а передать свои чувства словами было сложно, мы знали только, что смерть – это страшно.
– Если человек умирает, надо плакать! – сказала вдруг Аленка. – Все плачут! Дедушки плачут, бабушки плачут, мамы и папы!
– А скажи взрослым в то время, когда они были маленькие, что на похоронах положено смеяться и танцевать, ведь смеялись бы, честное слово, – поделилась я предположением.
– Да, – согласилась подружка. – Танцевали бы! И всем бы было веселей.
Потом мы поехали на кладбище вместе с другими соседями, бросили по традиции горсть земли на могилу и позабыли об этом разговоре.
А через неделю пришел дедушка Анатолий.
– Галя умерла! Надо лететь в Ростов! – сообщил он.
Когда мне об этом сказали, я не знала, как реагировать: бабушка со мной нянчилась, шила мне платья, а теперь, говорят, она лежит мертвая и нужно ее хоронить. Хотела заплакать, но получилось как-то несерьезно, и, сев на скамейку, я задумалась о смерти, как о жизни, где все идет своим чередом.
Еще дедушка сказал, что люди стали другие. Их души превратились в камни, и когда прабабушка попросила вызвать «скорую помощь», никто не вызвал. Бабушка умерла у нее на руках. Через два дня мамина одноклассница, тетя Наташа, зашла в общежитие их проведать и увидела, что прабабушку парализовало, а бабушка мертва. Люди, что жили рядом, поклялись, что ни о чем даже не подозревали.
Наташа оказалась там чудом, ведь не заходила несколько месяцев! Именно она вызвала «скорую помощь» и милицию.
Мама отвела к тете Вале нашу собаку Чапу и заторопилась на ночной рейс. Мы улетали хоронить бабушку Галю.
Наверное, впервые в жизни я не скакала по самолету с криками «Мы обязательно разобьемся!», а вглядывалась в ночь и пыталась увидеть в кружевах ее плаща что-то недоступное нам.