– Вот тебе! Вот! – кричала мама. – Получай! Ты узнаешь, как портить вещи, которые я покупаю!
Обычно я пряталась под кроватью, но тут просто стояла под градом тумаков и плакала.
Мама воспринимала мои слезы за признак раскаяния, но плакала я вовсе не поэтому, а из-за йоги, разумеется.
– Теперь эта кукла не твоя! – сказала мама. – Один раз я уже выкинула все твои игрушки, но ты очень упряма и не усвоила урок. Ты можешь играть с куклами, но не имеешь права их портить! Эту куклу ты никогда больше пальцем не тронешь! Теперь это моя кукла. Чернильное пятно на ее лбу я выведу и продам ее на рынке другим детям.
Алиса оказалась на самой верхней полке под потолком. Закрыв глаза, она сидела там как ни в чем не бывало. И только третий волшебный глаз был открыт. Он все видел.
Подумав об этом, я улыбнулась сквозь слезы.
Сон прабабушки
Аленкин папа погиб в огне, бросившись на помощь чужим людям, и тетя Валя не могла прийти в себя от горя. Соседи ходили с алюминиевым подносом и стучали в двери. Люди разных национальностей и религий были заняты одним делом: они собирали деньги на похороны. На третий день после трагедии я встретила тетю Валю во дворе: она шла с пустым мусорным ведром.
Вместе с другими детишками я подбежала к ней, чтобы сказать слова соболезнования, но мама Аленки, улыбнувшись странной улыбкой, спросила, где ее подъезд. Учитывая, что она стояла в десяти шагах от него, мы не на шутку испугались. Оказалось, что женщина отправилась выносить мусор пару часов назад и не могла найти дорогу домой, погруженная в свои печальные мысли.
Моя мать, узнав об этом, постаралась не оставлять Валентину в одиночестве и проводила с ней как можно больше времени. Аленка жила у нас, а присматривала за нами моя старенькая прабабушка.
Прабабушка часто болела и на улицу не выходила, но подгоняла нас, когда мы ели кашу и читала по памяти эпические поэмы.
После обеда мы были на похоронах, бросили горсть земли на могилу Аленкиного отца, а вернувшись, грустно слонялись без дела. Я старалась занять подружку разными играми, придумывала, как хорошо живется в раю, слегка поеживаясь от мысли, что мы тоже можем там оказаться, и смешила ее анекдотами.
Аленка словно и впрямь была моей сестрой. Она ночевала у нас, а соседка Марьям помогала нам с готовкой.
Однажды вечером мы играли на улице, прыгая по лужам в резиновых сапожках, а тетушка Марьям, выглянув в форточку, прокричала:
– Ужин! Ужин!
Я и Аленка бросились наперегонки, поднимая вокруг себя брызги. Тетушка Марьям приготовила картошку с рыбными котлетами. Уписывая еду за обе щеки, мы услышали слабый голосок из соседней комнаты: там отдыхала прабабушка Юля-Малика.
– Он пришел и сказал мне, – твердила она, – пришел и сообщил!
– Кто пришел? – допытывалась моя мама.
Прабабушка не была на улице уже полгода, поэтому все очень удивились ее словам.
– Я задремала и увидела, как он пришел! – стояла на своем прабабушка.
– Да кто пришел?!
– Ее отец! – Она говорила об Аленке.
Все изумились еще больше: при жизни Юля-Малика никогда не видела отца девочки.
– У него густые черные волосы кольцами вьются. Высокий, черноглазый мужчина. Красивый! – описала его прабабушка.
Действительно, при жизни отец Аленки выглядел именно так.
– Расстроен он, – продолжала старуха. – В гроб его положили, а волосы расчесать забыли.
– Что? – не поняла тетя Марьям. – Как такое могло произойти?!
– Не знаю, – ответила мама. – Я пойду к Вале.
Мы с Аленкой решили не отставать и отправились следом.
Мама долго не знала, с чего начать, но потом все-таки рассказала сон прабабушки.
– Точно! – Тетя Валя, охнув, села в кресло. – Забыли! Я ведь в шоке была, не могла поверить, что такое несчастье случилось… Как теперь поступить?
– Ты не переживай! – успокоила ее мама. – На кладбище поедем и расческу отвезем. Положим на могилку.
Так и сделали.
Через пару дней отец Аленки вновь приснился моей прабабушке. Поблагодарил.
На спор
В нашем многонациональном шумном дворе всегда кто-то спорил.
И не просто так, а чтобы выиграть, например, фантик от конфетки, или право дать своему лучшему другу щелбан по лбу, или отвоевать таким образом бутерброд с колбасой.
То и дело раздавалось: «Спорим!», «Спорим!», «Проиграл!» После чего наступал момент расплаты, и несчастный, увлекшийся спором и убежденный в своей правоте, отдавал последнее, что у него имелось: игрушку, леденец – или обещал подстроить соседям злую шутку.
Однажды я проспорила шалость и потом под пристальным наблюдением Хавы и Аленки каждые пять минут стучала в двери к соседке и убегала, как только старушка отпирала. Особый цинизм заключался в том, что старая соседка сломала ногу и ходить ей было очень тяжело.
Но проследив в дверной глазок за действиями маленькой бессовестной хулиганки, старушка заковыляла прямиком к моей матери, которая, выслушав ее жалобы и мой бессвязный лепет в свое оправдание, выдала ослу хорошую порцию тумаков, после чего Аленка и Хава освободили меня от проигрыша в споре.
– Попробуй еще поспорить на что-нибудь! – пригрозила мне мама, после чего скрылась в подъезде.
Как только она ушла, появилась Ася с пышной и вкусной булкой в руке. Ася жила на третьем этаже. Поглядывая на булку с маком и потирая ушибленные места, я сказала:
– Спорим, ты сто раз не сможешь подпрыгнуть на месте!
– Смогу! – ответила Ася, откусывая очередной кусочек.
– Вот и не сможешь!
Булка становилась все меньше, и терять время было никак нельзя.
– А на что спорим? – доверчиво спросила Ася.
– На булку! – хором ответили Хава и Аленка, которые крутились неподалеку. Подразумевалось, что я отломлю им по кусочку в случае успешно завершенной операции.
– Ладно, – согласилась Ася и, передав оставшуюся часть булки незаинтересованному лицу, а именно Коле из переулка, начала прыгать. – Один, два, три… – считала девочка.
– Ты не должна останавливаться, – сказала Хава.
– Мы тоже будем вести свой счет, чтобы ты не обманула, – заявила Аленка, важно усевшись на скамейку у подъезда.
Мы внимательно следили за Асей и, когда она, сказав «девяносто два», решила передохнуть, торжествующе закричали:
– Проспорила!
– Устала! – махнула рукой Ася. – Так и быть, булка ваша!
Обрадованные таким поворотом дел, мы оглянулись, чтобы забрать у Коли свой выигрыш, но оказалось, что мальчишка потихоньку съел всю булочку, отщипывая по кусочку. В смущении он протянул нам на ладони несколько маковых зернышек.
– Эх ты! – укоризненно сказали мы, но ругаться не стали, потому что у Коли не было ни папы, ни мамы, а была только старая бабушка, которая не могла покупать ему сладости.
Мы подсели на скамейку к Аленке и стали смотреть на облака. До обеда было далеко.
– Спорим! Спорим! – раздались громкие голоса из моего родного подъезда.
– Опять спорят, – сказала Хава. – Сейчас их тетя Лена разгонит.
– Угу, – кивнула я. – Или тетя Марьям.
Но голоса не смолкали.
– А я смогу!
– А вот и не сможешь!
– Пойдем посмотрим? – предложила Аленка.
Поднявшись на шесть ступенек, каждая из которых была частично отколота, мы очутились на площадке первого этажа и, растолкав малышей, увидели следующую картину: на лестничном пролете второго этажа спорили старшие мальчики. Им было по девять-десять лет.
– Ничего у тебя не получится, – хмуро говорил Денис.
– Так нельзя сделать! – вторил ему Димка.
– Я уже так делал! – красный от возмущения, бубнил рыжий Генка, сын тети Дуси.
Оказалось, спор заключается в том, что Гена сможет просунуть голову между железными прутьями перил, а потом вытащить ее обратно. Сделать это было крайне сложно, почти невозможно, хотя все прутья были разной извилистой формы и рука свободно проходила сквозь них.
– Дайте мне кусок мыла! – с видом знатока сказал Генка.
Кто-то из ребятишек протянул ему обмылок, и, намочив его из бутыли с водой, которая стояла на верхней ступеньке, мальчик принялся за дело. Вначале он натер лоб, уши и шею мыльной пеной, потом намылил прутья перил, затем перекрестился. Все затаили дыхание. Генкины друзья по мере сил пытались раздвинуть прутья, а сам Гена пыхтел и пружинил ногами от стены, пока не раздалось всеобщее ликующее «ох!» и голова мальчика не выскользнула с другой стороны.
– Теперь давай вылезай обратно! – сказал Дима. – Проспорил я тебе свой гербарий! В прошлом году его для школы собирал… и кленовые листья, и одуванчики – все отдам… Эх.
Гена сделал движение назад, но голова не проходила. Мальчишки бросились на помощь, но оказалось, что освободиться куда труднее.
– Застрял! – обреченно сказал Денис. – Он застрял!
Гена, сделав еще несколько попыток выбраться и поняв, что ничего не получается, встал на колени и схватился руками за прутья, которые плотно держали его голову.
– Позовите бабушку! – попросил мальчик.
– А может, лучше не надо? – робко спросила Аленка. – Ведь отшлепает, а ты даже убежать не сможешь.
– Надо! Надо! – обрадовались дворовые ребятишки и резво побежали в дом напротив, предвкушая новое развлечение.
Бабушка Лида явилась не с пустыми руками. При себе у нее был ремень от мужских брюк, на лице – свирепое выражение, поэтому половина детишек сразу ретировались, не желая оставаться с ней в одном подъезде. Грузная, в темно-красном халате из хлопка, с волнистыми седыми волосами, бабушка Лида слыла одной из самых строгих и властных соседок.
Подойдя к внуку, она спросила:
– Это кто ж тебя надоумил?!
Генка, по мере возможности, вжал голову в плечи и молчал.
– Сколько раз я тебе говорила не совать голову в прутья лестницы! Не спорить! Приходить домой вовремя! Делать уроки!
– Бабушка-а-а-а! – потеряв всякое мужество, завопил шкодник Генка.
– Побудь теперь в таком положении, подумай над своими поступками, – сурово сказала баба Лида и хлопнула внука по попе ремешком. – Мне даже шлепать тебя так сподручнее!