Потом, правда, открыли железный занавес и появились заморские лакомства – шоколадки «Сникерс» и «Марс», что сделало нашу жизнь намного счастливее, но варенье никуда не делось.
Я научилась варить повидло в шесть лет, потом стала солить огурцы и помидоры и делала это так виртуозно, что соседки звали меня в помощницы.
По вечерам мы лежали на кроватях и смотрели на перевернутые трехлитровые банки. Они стояли крышками вниз, чтобы все помидоры внутри просолились. Через какое-то время их следовало перевернуть и спрятать подальше от любопытных соседских глаз.
Иногда среди ночи раздавался хлопок. Дзынь!
– Где-то крышка соскочила с банки! – волновалась мама.
И мы принимались искать, откуда именно упала крышка, которую до этого долго и упорно, разогрев в кипятке, закручивали специальной машинкой, чтобы сохранить продукты на длительный срок.
– Нашла! Это айвовое варенье взорвалось! – Мама сокрушалась в темноте, так как ради экономии электричество в годы перестройки включали редко. – Ну, ничего. Забродило немножко, выкинем верхушку, а остальное – съедобно.
Мы с Аленкой начинали ждать шоколадок с весны по зиму, и поэтому праздник Новый год был у нас самым любимым. Еще мы жгли сахар, чтобы приготовить хоть какие-то сладости. Делалось это так: насыпали в ложку сахар и добавляли в него немного воды, а затем брали эту ложку плоскогубцами, обмотанными синей изолентой, дабы не обжечь руку над газовой конфоркой. Растапливаясь, сахар бурлил, приобретал желтый цвет и превращался в конфету. Когда не было сахара, собирали березовую смолу и жевали ее. А если удавалось раздобыть апельсин или мандарин, матери бережно хранили ароматную кожуру, чтобы высушенные корочки раскрошить и добавить в пирог на Рождество.
А как мы радовались, если видели мороженое в стаканчике! Сколько было счастья, когда родители покупали нам шоколадное печенье или карамельку! Иногда удавалось добыть банку сгущеного молока, и это воспринималось как торжество. Шпротами угощались только раз в год.
Сейчас люди живут иначе и сложно себе представить, что едой являлись лапки кур, нутрии, макароны плохого качества, подгнившие рис и перловка.
В самые тяжелые времена мама, после того как припасенное варенье заканчивалось, добывала сироп от кашля. Сироп продавали по рецепту, а я часто болела ангиной. Мы брели по извилистой улочке до аптеки, и, посмотрев на рецепт, женщина в белом халатике давала маме пузырек и предупреждала:
– Одна ложка в день!
Мама кивала.
О, это было замечательно!
Мама действительно давала мне одну ложку, но она намазывала ее на хлеб вместо джема, и я весь день ждала «сладкого момента».
По вечерам к нам прибегали соседские ребятишки:
– Тетя Лена! И нам! Это так вкусно! Это как конфетка!
И мама им тоже давала по маленькой ложечке.
Первая любовь
Впервые я влюбилась в восемь лет. Мой голубоглазый сосед Павлик со второго этажа жил с бабушкой и дедушкой. В их семье была непоседливая, ласковая такса Кнопка. Если кто-то звал ее по имени, она радостно виляла тоненьким хвостом.
Павлик отличался от других мальчишек. Он читал книги, в то время как его ровесники лазили по чужим садам и устраивали побоища. Павлик заступался за младших, которых обижали балованные и жестокие хулиганы. Еще он был добрым: храбро таскал у бабушки пирожки, оладьи и булочки и щедро угощал всех в нашем дворе. Последнее свойство его души поставило окончательную точку в моих сомнениях. За трубочки с заварным кремом и пирожки с квашеной капустой можно полюбить на всю жизнь.
И я решилась!
Да, такова истинная любовь, думала я, вдыхая запахи сдобы под его балконом. Шустрая бабушка Павлика постоянно что-то пекла или жарила.
Павлик был старше меня на целых два года и учился в пятом классе. Самым важным, чтобы укрепить отношения, было приоткрыть завесу тайны и рассказать о своих чувствах мальчику. Ведь иначе получалось, что я умею любить, но Павлик об этом ничего не знает и делится вкусностями только из дружеских соображений.
– Мама, как мне признаться Павлику в любви? – спросила я.
Мама возле овального зеркала в коридоре надевала сережки.
– Ха-ха-ха! – громко рассмеялась она, отчего сережка долго не хотела застегиваться на правом ухе.
Потом мама заперла меня на ключ, и я начала расспрашивать старенькую кошку Ксюшу, от которой ответа тоже было не добиться.
Вечерами мама отпускала меня во двор, и я, воспользовавшись этим, немедленно отправлялась к березе, растущей у соседнего подъезда. Под ее золотисто-зелеными листьями Павлик рассказывал забавные истории, вычитанные из библиотечных книг, а дети и взрослые внимательно слушали.
Это было прекрасное время. Только признаться в любви я не могла, словно ощущая невидимую преграду. Каждый раз, когда я готовилась произнести заветную фразу, слова застревали в горле. И я смеялась.
– Настоящее лошадиное ржание! – «подбадривала» меня мама, если находилась поблизости: – Иго-го! Го-го-го!
Я на ее шутки старалась внимания не обращать и была благодарна, что она не выдает мой секрет.
Ближе к середине лета бабушка и дедушка Павлика объявили, что в Грозном, спрятанном в кольце гор, жить становится небезопасно и они отправят внука в Подмосковье, а сами останутся.
– Ты навсегда уедешь от нас? – спросила я, выскочив из своей квартиры, когда Павлик вывел Кнопку на прогулку.
– Скорее всего, да – ответил он.
Потрясенная, я смотрела на солнце, на зеленые листья могучих кленов, стороживших покой у нашего подъезда, и думала о том, что мы живем в прекрасном волшебном месте и уезжать отсюда никому не нужно.
Павлик и Кнопка гуляли по двору: от клена к березе и обратно.
– Пожалуйста, останься! Не уезжай! – Я догнала их. – Мы будем играть в прятки и есть мороженое, придумывать сказки, смотреть на закат и синие горы, мы будем…
– Я тоже тебя люблю! – Павлик улыбнулся.
– Что?! – Я решила, что мне показалось, померещилось. Ведь этого быть не могло! Потому что не могло, и все тут!
– Я тоже тебя люблю, – повторил он. – Но поделать ничего нельзя. Бабушка и дедушка уже купили мне билет на самолет. Через два дня я улетаю. Возможно, мы когда-нибудь встретимся. Есть другие города и другие вселенные. Ты ведь знаешь!
Павлик взял меня за руку:
– Это было самое чудесное лето. Я так рад, что приехал сюда и прожил три года в вашем городе.
– Как же я буду без тебя? – Я совсем упала духом.
– У тебя появятся новые друзья!
– Но тебя больше не будет рядом. Не улетай!
Павлик слегка сжал мою руку.
– Ты будешь знать, что где-то живет человек, который помнит о тебе.
Кнопка крутилась рядом и пыталась лизнуть мои сандалии.
И тут я заметила, что мой сосед со второго этажа плачет. Не зная, что еще сказать, я тоже заплакала, закрыв лицо ладонями.
Сильнее всего в этот момент я ненавидела самолеты.
Вода и огонь
Лето – время приключений. Мы с друзьями успели с утра стащить из дома несколько картофелин, запечь их в углях прогоревшего костра, очистить пахнущую дымком кожуру и съесть золотистую мякоть. Довольные, мы оседлали поваленное дерево, у которого в случае землетрясения собирались соседи.
Я вслух рассуждала о том, что по закону подлости все дома в случае катастрофы рухнут как раз именно сюда, на поляну, а Аленка, Генка и Сашка возражали.
– Бог все видит! Он такого не допустит, – таким был главный аргумент маленького большеглазого Сашки.
– Мы все равно спасемся. – Аленка зевнула. – Ты сама и придумаешь, как это сделать, профессор!
Генка хмурился, отчего рыжие веснушки на его лице собирались в таинственные галактики.
Спор прервал Башир, сын тети Вари, решительным шагом приближающийся к нашей компании. Это был один из тех злостных хулиганов, от которых в ужасе шарахались порядочные жильцы.
– У меня кое-что есть! – Он помахал издали пластиковой бутылкой.
– Наркотики? – спросила Аленка.
Мамы категорически запрещали девочкам общаться с этим мальчишкой.
– Ага, – кивнул Башир. – Сейчас мы их и попробуем.
– Я пас. – Аленка мгновенно встрепенулась. – Что будем делать, Поля? Уносим ноги?
Рыжий Генка быстро засеменил в свой подъезд, к бабушке Лиде, Сашка тоже приготовился удирать.
– Да подождите вы, – лениво сказала я. – Все равно ведь скучно. Пусть Башир покажет нам что-нибудь веселое.
– Это я могу, – хвастливо заявил Башир. – Хотите, сниму штаны?
– Конечно, – кивнула я, – снимай. Вот какая у меня отличная розга!
Взглянув на ветку, предусмотрительно отломленную мной от поваленного дерева, Башир от своей мерзкой затеи отказался и загадочно взглянул на принесенную бутылку с жидкостью.
– Может, пойдем отсюда? – тихонько спросил меня первоклассник Сашка.
– Топай, топай, малец! Спрячься под лавку! – захохотал Башир.
Сашка поднялся и, кивнув нам на прощание, пошел следом за Генкой, а мы с Аленкой остались.
Не то чтобы мы были очень храбрыми и не боялись Башира, но нам и вправду было нечего делать.
Торговать на рынок мы с мамой не пошли, поэтому весь день был в моем распоряжении.
– Есть что пожрать? – Башир, он был в грязных штанах и майке, уселся прямо на землю.
– Есть! – бодро ответила Аленка. – Хочешь печеную картошку? Она в золе.
Башир молниеносно выкопал ее из пепла и съел без соли.
– Красота! – сказал он, испачкавшись сажей.
На поляне цвели васильки, маки, одуванчики и гречиха. Воздух был наполнен ароматами летних трав, душистых и пряных. Пели птицы, им вторил широкий чистый ручей. Ручей делил поляну пополам, и вода в нем бежала неизвестно откуда и неизвестно куда.
– Что ты собираешься делать со своей бутылкой? – спросили мы.
– Пить нельзя! – предупредил он. – Это не водка! Это круче!
– Да что же это? – заинтересовалась Аленка.
– Хотите узнать? – спросил Башир и довольно захохотал. – Давайте, вы ведь уже нарушили столько правил! Вы, праведницы, самые противные люди: у вас всегда для всего есть правила. Мама сказала: «Туда нельзя», мама сказала: «Это не делай». А я свободный человек, я давно всех отправил погулять… Ну что, девочки, сегодня мой день!