совсем бы захирели, кто его знает?!
Катерок стукнулся о деревянный причал, кормовые вовремя бросили кранты и буксир пришвартовался. Шура вообще-то не знала где искать островных иконописцев, но художника Стаса здесь знали все. Или почти все. Во всяком случае, ей сразу показали дом и по секрету сообщили, что жена его приедет только к вечеру, потому как поёт в Мариинке, а из Питера добраться до острова – время надобно. От этого сообщения сразу запахло чем-то противным, кислым и прокисшим. Девушку даже передёрнуло. Неужели иконописец старца Николая Гурьянова занимался какими-то делами, привлекающими смачный запах сточных ям? В это не хотелось верить, но Шура шла по деревне уже с некоторой опаской – не зря ли она сюда приехала?
Двор одноэтажного деревенского дома показался неубранным, даже не жилым, но Шура прошла прямо к дверям. Самое интересное, что долго стучать не пришлось. Дверь распахнулась, и в маленьком дверном проёме возник настоящий мужик. Именно огромный. Именно настоящий. Шура ошалело смотрела на открывшего дверь мужчину и даже позабыла поздороваться. Но справившись, наконец, с дурашливой растерянностью, девушка вошла в дом. Встретивший гостью хозяин открыл ещё одну дверь, ведущую из сеней в горницу, вошёл следом за девушкой и молча показал ей на стул возле круглого стола, покрытого грубой полотняной скатертью.
– Меня зовут Станислав, или просто Стас, если хотите, – отрекомендовался хозяин. – Судя по вашему виду, вы городская, но не из нашего Пскова. Так?
– Так, – кивнула гостья. – Я тоже художница, москвичка. И какое-то время прожила на Валааме…
– Стоп! – перебил её Стас. – Вы Александра? И фамилия у вас какая-то оригинальная. Так?
– Так, – кивнула Шура. – Фамилия у меня действительно оригинальная – Ослиная. Но она мне нравится. Во всяком случае, вы навряд ли найдёте когда-нибудь похожую. Это примерно, как название вашего острова – Залита.
– Название, как название, – пожал плечами хозяин. – Я к нему давно уже привык. Хотя такого тоже нигде не встретишь. Мне о вас отец Николай рассказывал. Только ваша фамилия, почему-то из головы вылетела. Но, если вы приехали, значит, свершается всё, как надо.
– А как надо? – полюбопытствовала Шура. – Мне на Валааме было показано несколько приёмов иконописи. Старец Николай говорил, что именно здесь я смогу написать «Богородицу, воскрешающую Русь». Полагаю, вы будете моим учителем?
– С какой стати? – нахохлился хозяин. – Помочь – помогу, а диктовать, как надо писать и какую икону – это уж не по моей части. К иконописи тоже должно быть призвание. Сам образ ты уже должна видеть и знать, что надо изобразить! А то, что не хватает, станет ясно из самой работы. Икона подскажет.
– Знаю, уже пробовала, – вздохнула девушка.
– Вот-те раз! – всплеснул руками художник. – Недаром отец Николай говорил, что ты какая-то особенная! И вспоминал о тебе незадолго перед кончиной. Можно сказать, на моих руках преставился.
При этих словах Шуру захлестнула волна безысходности, горечи и навсегда потерянного общения. Не хотелось, но плакалось. Ей казалось, что без поддержки старца работа не получится. Но с другой стороны, она знала, как писать и что писать! Ведь, по сути, эти две ипостаси и были тем необходимым энергетическим толчком любому творцу! А Богородица показала, каким должен быть образ новой иконы.
Девушка сидела в горнице деревенского художника под иконами в красном углу и роняла тихие безутешные слёзы. Стас понял, что гостья рыдает не просто об уходе старца Николая Гурьянова из нашего грешного мира. Этими слезами она вымаливает прощения за прожитое ранее, за всенародно совершаемые ошибки, за все, причинённые ею обиды и за то, что не могла до сих пор кому-то простить не оставляющие её, беспокоящие сердце печали.
Стас не собирался утешать гостью, потому как бывает у каждого момент, когда необходимо навсегда проститься с прошлым, иначе будущее не сможет прийти и принять идущего к нему человека. И всё же Шурочке недолго пришлось оставаться наедине со своими мыслями. Калитка на ограде стукнула и в дом вошла худенькая, на первый взгляд, женщина. Вернее, рядом с огромной фигурой Стаса, пришедшая действительно казалась крошкой. Хозяин снял с неё элегантное кашемировое пальто и кивнул на гостью:
– К нам приехала. Помнишь, отец Николай говорил, что должна девушка приехать, которая будет икону писать?
– Конечно помню, – кивнула женщина. – Меня зовут Ольга, – обратилась она к гостье. – А вы, верно, Шура Ослиная? Я знаю, что вы когда-нибудь должны были приехать. Тем более, старец Николай говорил, будто вы принадлежите к числу избранных Богом?
– Не знаю, – смутилась Шура. – До сих пор считала себя заурядной женщиной, да и сейчас полагаю, что вы ошибаетесь.
– Вовсе нет, не думаю, что старцы ошибаются, – возразила Ольга. – Ведь именно из-за вас отец Николай на Валаам ездил?
– Не знаю, – честно призналась Шура. – Но я с Татьяной Визбор прошла мистерию очищения. Нас отчитывал старец Николай в главном монастырском храме.
– Всё так, – кивнула Ольга. – Гениями не рождаются, гениями становятся. А, значит, избранными тоже. Весь вопрос в том, из чего ты состоишь и что можешь. Ведь так? Человек всегда, если хочет сделать что-то – ищет и находит для этого возможность, а если не хочет – ищет причину, или как сейчас модно говорить, форс мажорные обстоятельства. И ничего не получается только у того, кто ничего не делает. Но соловья баснями не кормят. Надо что-то сообразить на ужин, а заодно оставить на завтрак.
Хозяйка принялась готовить ужин, а Шурочка с удовольствием вызвалась помогать. Стас на время отлучился в погреб и вернулся с корзиной, где кроме солёных огурцов, помидоров, маринованного чеснока и баклажанов, в стеклянном судке лежала рыба горячего копчения. А довершала погребные припасы стеклянная бутыль с жидкостью рубинового цвета.
Шура прекратила на время чистить картошку, взглянула на припасы и поджала губы:
– Зря вы это, – показала она на бутыль. – Я давно уже стараюсь не пить.
– Ну, и напрасно, – улыбнулся Стас. – Это гранатовый сок. Мы гостей всегда угощаем только хорошей едой и питьём. Правда, разносолов не очень много, но кое-что и у нас имеется.
– Так вы к нам прямо из Валаамского монастыря? – спросила хозяйка.
Шурочка кивнула, не решаясь пока рассказать о путешествии в Аркаим. Собственно, тайны в этом никакой не было, но как-то сразу делиться впечатлениями о столице царства Десяти Городов ей не хотелось. Девушка решила пока ограничиться воспоминаниями о мужском монастыре и рассказала даже, как несколько раз видела во сне Преображенский храм, по ступеням которого спускалась к ней Дева Мария.
Художник и его жена слушали внимательно, не перебивая, а Стас даже поинтересовался, какого цвета был мафорий на Богородице? Затем он опять оставил женщин поболтать наедине, а сам отправился нарубить дров. Видимо, такая у него была своеобразная гимнастика перед ужином.
Ольга слушала гостью внимательно, поистине, она умела слушать, и это умение располагало, даже вызывало непредсказуемый инстинкт откровенности. Шура это обнаружила, когда уже довольно долго трепалась с хозяйкой на совершенно отвлечённые темы. И успела всё же рассказать о таинственном путешествии во времени, о самом Аркаиме, о предках, давших начало Государству российскому. Может быть, не стоило об этом пока рассказывать, но что поделаешь? Всё уже сказано.
– Значит так, – Ольга решила поставить точки над женскими откровениями. –
Ты, милая, художник, а Стас мой нетерпячкой страдает, то есть непослушную или не сразу понимающую его женщину даже ударить может. Это у него природный бойцовский азарт. Отец Николай его вразумлял, епитимью[87] давал, но боюсь, что все вразумления и воспитательные лекции не очень-то подействовали. Если подзатыльник получишь, то не обижайся. А так – я не против, живи у нас, где же ещё? С голоду не дадим помереть, но французской или какой-нибудь мадагаскарской кухней не обзавелись. Только спать придётся на раскладушке. Нормально?
– Конечно! – Шурочка обрадовалась такому удачному разрешению всех проблем и не стала задавать лишних вопросов. – Думаю, у вас со мной хлопот никаких не будет.
Следующие несколько дней вылились для девушки в настоящие экзамены первоклассника, но Стас, видя Шурочкин опыт, стал понемногу лояльнее относиться к её необходимому обучению, а иногда даже благосклонно кивал, радуясь успехам ученицы. Самое важное, Шурочка не боялась предстоящей серьёзной работы и знала, более того, была уверена, что у неё всё получится. Ведь не получается только у того, кто ничего не делает, как говорила Ольга Стронская.
Самое интересное произошло примерно через месяц упорных занятий. Шура уже сделала несколько серьёзных набросков и просто подмалёвников, тем более, обстановка в богемном доме была соответственная. Хотя вряд ли жилище художника и оперной певицы можно было назвать Богемией. Скорее здесь соблюдался культ старой русской деревни, времён Перуна, Даждьбога и Велеса, тесно переплетённый с нынешним русским православием. Верно, так и должно быть, потому что никакая новая религия не должна уничтожать старой и наоборот. Недаром мудрецы говорят, что только вера объединяет людей, а религия разъединяет и ожесточает. Люди поймут смысл жизни только когда перестанут делить и отнимать, а научатся дарить и радоваться за других. Без этого главного условия человеческая жизнь никогда не будет иметь сакрального положительного смысла.
На Шурочкину эскападу собрались человек двадцать из местных посетителей церкви, духовных чад старца Николая, а в основном, профессиональных художников-богомазов. Сама Шура не пыталась предстать перед собравшимися избранной и стремящейся к бессмертию. Ей действительно хотелось услышать мнение мастеров хотя бы для того, чтобы не пришлось краснеть за выполненную работу.
Мастер Стас приложил уже к работе девушки столько внимания и подзатыльников, что она даже сейчас с опаской посматривала на его могучие руки. Но результат занятий был налицо: в какой-то момент к девушке пришло настоящее прозрение. Художественное видение. Кисть как будто сама врезалась в холст, и возникал образ Богородицы. Тот, который был показан ещё на Валааме. Но приглашённые на обсуждение пытались сначала по-привычке шпынять Шурочку и выискивать недостатки в набросках, но потом все без исключения решили, что перед ними необъяснимый талант и посоветовали художнице взять основным вариантом тот набросок, образ которого художница привезла в памяти с Валаама.