— Да-да, — вмешался Дэвид. — Я справлялся у Агати.
— Вот и прекрасно, — сказал генерал и опрокинул бутыль скипидару. — А вы, надеюсь, хорошо провели время?
— И даже очень, — ответила Аманда, хотя отец, кажется, ее не услышал. Глянув вниз на оливковую рощу, она увидела первые зеленые мигающие огни светлячков.
Глава третьяКоварство мэра
Когда брат и сестра пришли в оливковую рощу, было уже почти темно и даже слышались ночные крики сов.
— Интересно, что нам хочет сообщить Яни? — гадала Аманда.
— Наверное, что-нибудь о своем отце, — сказал Дэвид.
— Но ведь его отец умер в прошлом году.
— Может быть, о чем-нибудь, связанном с его отцом, — настаивал Дэвид.
Они все углублялись в темную оливковую рощу, но Яни нигде не было видно, и брат с сестрой, удивленно переглянувшись, осмотрелись вокруг.
— Как ты думаешь, где он? — забеспокоилась Аманда.
— Да надеюсь, скоро появится, — ответил Дэвид.
В этот момент что-то зашуршало в ветвях гигантской оливы, и Яни спрыгнул оттуда как мартышка.
— Тс-с-с! — прошипел он. — Это я, ле-е-ш-ш-ий!
Он улыбнулся, увидев, как здорово их напугал, и протянул Аманде руки.
— Погляди, я принес тебе подарок.
Аманда повернулась, и Яни рассыпал по ее золотым волосам две пригоршни светлячков, засверкавших, как изумруды.
— Ну и смешной же ты, Яни, — сказала Аманда, отряхивая волосы. — Ой, да они живые!
— Так оставь их, пусть горят у тебя в волосах, — попросил Яни. — Ты такая красивая…
— Там кто-то притаился за деревом! — вскрикнул Дэвид.
Яни быстро оглянулся.
— А, да это всего-навсего лишь Простаки, — сказал он и позвал мальчика. Тот вышел из темноты, снял котелок и поклонился Аманде, поставил на землю клеточку со своим драгоценным щеглом и, счастливый, уселся на корточки рядом с детьми.
— Так что ты хотел нам сообщить? — в нетерпении спросила Аманда.
— Это касается моего отца, — начал Яни.
— Ну, что я говорил? — Дэвид торжествующе посмотрел на сестру. — Как в воду глядел!
— Тише, — нетерпеливо сказала Аманда. — Дай человеку высказаться.
— Дело вот в чем, — объяснил Яни. — Оказывается, мой отец взял взаймы у Нико Ишакиса восемнадцать тысяч драхм, а я узнал об этом только после его смерти.
— Как у Ишакиса? У этой лицемерной жирной бочки? — ужаснулась Аманда. — Да от него вообще лучше держаться подальше!
— Так-то так, но он самый богатый человек в деревне, и он один смог одолжить отцу такую сумму, — сказал Яни. — После смерти отец оставил мне виноградник, клочок поля и маленький домик, в котором мы жили. Это все, что у меня есть. Я обрабатывал землю и ухаживал за виноградником, и мне помогал Простаки. Это хоть и не приносит особого дохода, но на жизнь хватает. И вот мэр требует отдать ему восемнадцать тысяч драхм, иначе грозится отобрать и виноградник, и поле, и домик в уплату долга. А где мне взять восемнадцать тысяч драхм? У меня есть двоюродный брат в Афинах, и я написал ему, но он сам беден да к тому же болен. Так что, если ничего не удастся придумать, я окажусь на улице.
Чем дольше Аманда слушала рассказ Яни, тем больше злилась; когда же рассказ подошел к концу, она просто взорвалась.
— Ах эта наглая толстая жаба, — гневно воскликнула она, — старый пивной бочонок, жирный мешок, набитый глупостью! В жизни не видала более низкой твари! Давайте подожжем его дом! Будет знать!
— Не болтай глупостей, — остановил ее Дэвид. — И не надо выходить из себя. Давайте обдумаем все спокойно.
— А что, — взволнованно сказала Аманда, — если попросить денег у отца?
— Держи карман шире, — махнул рукой Дэвид. — Вспомни его любимую фразу: берешь чужие, а отдавать придется свои.
— Но, может быть, он сделает это для Яни, — предположила Аманда. — Ведь Яни наш друг.
— Не думаю, — горестно проговорил Дэвид. — Если уж он мне не дает ни гроша, то с чего это он даст денег постороннему человеку?
— Надо что-нибудь придумать, — сказала Аманда.
— Вот именно. Давайте помолчим и подумаем, — согласился Дэвид.
Ребята сели поближе, любовались светлячками, горевшими в волосах Аманды, и соображали, что же предпринять.
— Значит, так, — врастяжку произнес Дэвид, — надо как-то заставить мэра дать Яни отсрочку.
— Правильно, — сказала Аманда, — но что с ним можно сделать?
— Можно как-нибудь припугнуть.
— Но чем можно попугнуть самого богатого человека в деревне?
— Нужно вспомнить, чем он дорожит.
— А давайте похитим его жену, — внезапно воскликнула Аманда.
— Как это — по-хи-тим?! — удивился Яни.
— Она имеет в виду: поймаем, запрем где-нибудь и станем требовать, — объяснил Дэвид. — По-моему, дурацкая затея.
— Слушай, Дэвид, ты пока вообще ничего не предложил, — запротестовала Аманда, — и я не понимаю, почему ты считаешь идею глупой.
— Я тоже боюсь, что не сработает, — горестно сказал Яни. — Во-первых, она чудовищно толстая и мы просто не сможем унести ее. Во-вторых, я думаю, что мэр будет только рад от нее избавиться. Представьте себе, что будет, если мы похитим жену мэра, а он ее обратно не захочет — что с ней тогда делать? Она ведь ест больше, чем все остальные жители деревни, вместе взятые.
— Да, и главное, похищение людей — это нарушение закона, — заявил Дэвид.
— Кстати, — не сдавалась Аманда, — а являются ли законными действия мэра по отношению к Яни?
— В том-то и вся штука, — вздохнул Дэвид, — это называется «изъятием имущества за долги» и вполне в рамках закона.
— Вот это да, — протянула Аманда, удивляясь, насколько ее брат подкован в юриспруденции, — но я все равно не понимаю, почему мы не можем похитить жену мэра. В конце концов, здесь же никто не следит за соблюдением закона.
— Ты забыла Менелуса Простафили, — напомнил Дэвид.
На это Аманда залилась смехом, к которому присоединился и Яни. Вся деревня знала, что Менелус Простафили был слишком мягкосердечным полисменом, чтобы кого-то арестовать. К тому же в течение многих лет он упражнялся лишь в одном искусстве — плевать в потолок, так что заставить его вылезти из постели могло бы только особо дерзкое нарушение закона.
— Да уж. Если он — единственный страж закона, которого нам следует опасаться, — смеялась Аманда, — то мы можем спокойно похитить всю деревню.
— Правильно, но с женой мэра будет больше возни, чем со всей остальной деревней! — грустно сказал Дэвид.
— Ты прав, — согласилась с ним Аманда. — Давай посоветуемся с отцом.
— Ты что? Он же нам все испортит.
— Балбес, я не собираюсь говорить ему об этом прямо. Можно намеками выяснить его взгляды.
— Не представляю, как ты это сможешь сделать, не объясняя ничего, — пожал плечами Дэвид.
— Оставь это мне, — уверенно заявила Аманда. — Я тоньше разбираюсь в этих вещах, чем ты. А сейчас пойдемте-ка ужинать. Как ты, Яни, смотришь на то, чтобы завтра поплыть с нами на Остров Гесперид и обсудить там детали? А я тем временем выясню позицию нашего папаши.
— Прекрасно, — сказал Яни, прощаясь. — Значит, встречаемся завтра утром на пляже.
Дети отправились домой, горячо обсуждая тему похищения. Когда они пришли, на террасе уже горели медные керосиновые лампы и окна были озарены золотым светом. Там уже был накрыт стол к ужину.
— Ах, это вы, мои крошки, — сказала миссис Зяблик. — А я как раз собиралась вас искать, потому что Агати приготовила ужин. Во всяком случае, думаю, что приготовила, потому что папочка не захотел пойти в кухню и спросить у нее.
— При наличии двух женщин в семье, — пробурчал генерал, попыхивая трубкой, — почему именно я должен идти в кухню и вдаваться в хозяйственные подробности.
— Правильно, папочка, — сладко улыбнулась Аманда. — Сиди-сиди, я сейчас сбегаю и все выясню.
— И-ди-отка, — прошипел Дэвид, проследовав за ней на кухню.
— Ты чего это? — удивилась Аманда.
— Корчишь из себя пай-девочку, — сказал Дэвид, — если слишком войдешь в роль, он заподозрит неладное.
— Ничего не случится, вот увидишь, — сказала Аманда.
Затем все уселись за накрытый стол, и некоторое время семейство ужинало в полном молчании.
— Ты всласть порисовал сегодня, милый? — спросила наконец своего супруга миссис Зяблик. Она давно оставила надежду, что ее благоверный когда-нибудь станет настоящим художником, и относилась к его творчеству как к мании.
— О, у меня сегодня новый шедевр, — ответил ей генерал. — А кстати, жаркое удалось!
— Спасибо, родненький, — сказала тронутая миссис Зяблик, хотя сама она не принимала участия не то что в готовке, но и в заказе ужина.
— Скажи, папочка, — спросила вдруг Аманда, — если бы ты писал картины как Рембрандт, что бы ты делал?
— О-о, я был бы счастлив, — сказал генерал.
— Я имею в виду — если бы ты внезапно открыл в себе талант Рембрандта, стал бы ты продавать свои работы?
— Пожалуй, — ответил удивленный генерал.
— И если бы у тебя весь чердак был набит шедеврами на уровне кисти Рембрандта, как бы ты их подписывал? — спросила Аманда.
Дэвид, обеспокоенный таким странным подходом сестры к животрепещущей проблеме, ерзал на стуле.
— Ну, выдавать их за подлинного Р-рембранд-та, — подумав, сказал генерал, — было бы н-незакон-но, так что мне пришлось бы продавать их под моим собственным именем. Н-ну, можно, конечно, придумать себе псев-до-ним — вот, например… Рем-бранд-хлыст… Нет, не годится… Рем-бранд-мей-стер? Ближе к делу… Ага! Вот! Рембранд-майор! Обер-унтер-Рембранд-генерал-майор! А, каково! А если бы я продавал их как подлинного Рембрандта, это было бы мошенничеством.
— Папа, скажи, — снова спросила Аманда, — почему одни действия считаются преступлениями, а другие нет?
— Видишь ли, милая, над этой проблемой веками бьются философы и религиозные конфессии, а ты хочешь, чтобы я сейчас, с куском жаркого во рту, дал тебе скорый и точный ответ!
— Ну папа, — настаивала Аманда, — действия, которые причиняют людям боль, понятное дело, относятся к преступлениям; но скажи, почему преступлениями иногда называются деяния, которые вовсе не обязательно причиняют людям боль?