х атак с решившей дело помощью двух мин, проделавших брешь в стенах цитадели. «Великий визирь, — записал в дневнике султан, — обезглавил 500 солдат гарнизона; еще 300 уведены в рабство».
Затем Сулейман и его армия двинулись в западном направлении вдоль реки к сильной стратегической линии реке Драве, где они ожидали обнаружить первые позиции венгров. Но турки были удивлены, увидев северный берег реки незащищенным. Нерешительные и медлительные с организацией снабжения войск в условиях, когда пограничные крепости одна за другой попадали в руки турок, венгры не смогли побороть взаимные подозрения и договориться о согласованном едином плане кампании. Поэтому жители Эссека, забытые на южном берегу, добровольно сдались султану, который после этого распорядился навести через реку понтонный мост. Эксперты, так утверждает Кемаль-паша-заде, турецкий историк этой кампании, оценили, что такая работа должна занять по крайней мере три месяца. Но «благодаря умелым приготовлениям и разумному энтузиазму великого визиря» она была закончена за три дня. Затем, когда армия перешла на другой берег, мост по приказу султана был разрушен, так что «при всех других перекрытых путях к отступлению его солдаты стояли твердо и непоколебимо на поле битвы, не имея помыслов о бегстве, возможность отступления не проявится даже в зеркале воображения, объятого страхом».
К этому моменту венгры сосредоточили свои войска на равнине Мохача, примерно в 30 милях к северу. Молодой король Людовик прибыл с армией всего лишь в четыре тысячи человек. Но к нему стало прибывать весьма разнородное подкрепление, и в конце концов общая численность его войск, включая поляков, германцев и богемцев, достигла двадцати пяти тысяч человек. Император, когда дело дошло до выделения войск для войны с турками, оказался в зависимости от ряда протестантских сеймов. Они не спешили выделять войска, даже противились этому, поскольку среди них были пацифистские элементы, которые видели принципиального врага не в султане, а в папе. В то же самое время они отличались удивительной быстротой, в собственных религиозных целях, извечного светского конфликта между Габсбургами и османами. В результате в 1521 году Вормский сейм отказался выделить помощь на оборону Белграда, а теперь, в 1526 году, Шпейерский сейм, после долгих размышлений, слишком поздно проголосовал за подкрепления для армии у Мохача.
На поле битвы наиболее проницательные из венгерских военачальников подняли вопрос о стратегическом отступлении в направлении Буды, приглашая тем самым турок последовать за ними и растянуть свои коммуникации, а также выигрывая по ходу дела за счет пополнения от армии Запольяи, в тот момент находившейся всего в нескольких днях пути, и от контингента богемцев, уже появившихся на западной границе. Но большинство венгров, самоуверенных и нетерпеливых, грезило о немедленной боевой славе. Ведомые воинственной мадьярской знатью, которая одновременно не верила королю и завидовала Запольяи, они шумно потребовали немедленного сражения — заняв наступательные позиции на месте. Их оказалось большинство, и сражение произошло на болотистой равнине, растянувшейся на 6 миль, к западу от Дуная — на месте, выбранном так, чтобы могла развернуться венгерская кавалерия, но дающем такие же преимущества более профессиональной и многочисленной кавалерии турок. Узнав об этом безрассудном решении, дальновидный и умный прелат предсказал, что «венгерская нация в день сражения будет иметь двадцать тысяч мучеников и было бы хорошо, чтобы папа их канонизировал».
Нетерпеливые как в тактике, так и в стратегии венгры начали сражение ненужной фронтальной атакой тяжеловооруженной кавалерии, ведомой лично королем Людовиком и нацеленной прямо в центр турецкой линии. При первых признаках успеха за ней последовало общее наступление всех венгерских войск. Однако турки, рассчитывая ввести противника в заблуждение и разгромить, спланировали свою оборону в глубину, разместив главную линию дальше к тылу, у склона холма, прикрывавшего ее сзади. В результате венгерская кавалерия, мчавшаяся вперед, столкнулась с основным ядром турецкой армии — янычарами, собравшимися вокруг султана и его знамени. Последовали яростные рукопашные схватки, и в один из моментов даже султан оказался в опасности, когда стрелы и копья ударили в его доспехи. Исход дела решила турецкая артиллерия, превосходившая противника и, как обычно, умело размещенная. Она тысячами косила венгров и дала туркам возможность окружить и разбить врага в центре, уничтожая и рассеивая противника до тех пор, пока оставшиеся в живых не бросились бежать в полном беспорядке на север и на восток. Битва была выиграна за полтора часа.
Король Венгрии погиб на поле боя, пытаясь бежать, раненный в голову. Его тело, опознанное по драгоценным камням на шлеме, было обнаружено в болоте, где под тяжестью собственных доспехов он утонул вместе со своей упавшей лошадью. Его королевство умерло вместе с ним, поскольку у него не было наследника. Погибла и большая часть мадьярской знати, а также восемь епископов. Утверждают, что Сулейман по-рыцарски выразил сожаление из-за смерти короля: «Пусть Аллах будет снисходителен к нему и накажет тех, кто обманул его неопытность: в мои желания не входило, чтобы он так окончил свой путь, едва познав сладость жизни и власти».
Скорее прагматичным, чем рыцарским был приказ султана не брать пленных. Перед его ярко-красным императорским шатром вскоре была сооружена пирамида из тысячи голов венгерской знати. 31 августа 1526 года, на следующий день после битвы, он записал в своем дневнике: «Султан, восседающий на золотом троне, принимает выражения почтения от своих визирей и беев; массовое убийство 2 тысяч пленных; льет проливной дождь». 2 сентября: «Убитые при Мохаче 2 тысячи венгерских пехотинцев и 4 тысячи кавалеристов преданы земле». После этого Мохач был сожжен, а окрестности опустошены отрядами акынджи. Не без основания «развалины Мохача», как до сих пор называют это место, считают «могилой венгерской нации». До сих пор, когда случается несчастье, венгр говорит: «Не важно, в Мохаче было потеряно больше».
После битвы при Мохаче, утвердившей превосходство Турции в сердце Европы на два столетия, организованное сопротивление венгров фактически сошло на нет. Янош Запольяи и его войска, которые могли повлиять на исход сражения, достигли Дуная на следующий день, но поспешили ретироваться, едва получив известие о поражении соотечественников. 10 сентября султан и его армия вошли в Буду. По пути туда султан записал: «4 сентября. Приказал убить всех крестьян в лагере. Исключение для женщин. Акынджи запрещено заниматься грабежами». Этот запрет они постоянно игнорировали, а султан не слишком на нем настаивал.
Город Буда был сожжен дотла. Сохранился только королевский дворец, где Сулейман устроил свою резиденцию. Здесь, в компании Ибрагима, он собрал коллекцию из дворцовых ценностей, которая была доставлена в Белград, а оттуда далее — в Стамбул. Эти богатства включали большую, известную всей Европе библиотеку Матиаша Корвина, вместе с тремя бронзовыми скульптурами из Италии, изображавшими Геркулеса, Диану и Аполлона. Однако наиболее ценными трофеями были две громадные пушки, которые Мехмед Завоеватель был вынужден бросить после неудавшейся осады Белграда и которые венгры с тех пор гордо демонстрировали как доказательство своего героизма.
Султан, погруженный теперь в удовольствия охоты — обычной и соколиной, музыки и дворцовых балов, тем временем размышлял, что же он будет делать с этой страной, которую покорил со столь неожиданной легкостью. Предполагалось, что он оккупирует Венгрию, оставит там свои гарнизоны и добавит ее к своей империи, как поступил с Белградом и Родосом. Но он пока предпочел довольствоваться плодами ограниченной победы. Его армия, по существу пригодная к ведению боевых действий только в летнее время, страдала от суровой, дождливой погоды долины Дуная. К тому же приближалась зима, и имевшиеся в его распоряжении людские ресурсы не были способны контролировать всю страну. Более того, присутствие султана требовалось в столице, чтобы разобраться с беспорядками в Анатолии, где надо было подавить восстания в Киликии и Карамане. Расстояние между Будой и Стамбулом было огромным. По словам историка Кемаль-паши-заде, «время, когда эта провинция будет присо единена к владениям ислама, еще не пришло. …И дело было отложено до более подходящего случая».
Поэтому Сулейман соорудил мост из лодок через Дунай к Пешту и после предания города огню повел свои войска домой вдоль левого берега реки.
Его уход оставил в Венгрии политический и династический вакуум. Два соперничающих претендента стремились заполнить его, оспаривая корону умершего короля Людовика. Первым был эрцгерцог Фердинанд Габсбург, брат императора Карла V и шурин бездетного короля Людовика, на трон которого он имел законные претензии. Его соперником-претендентом был Янош Запольяи, правящий князь Трансильвании, который, как венгр, мог обратиться к закону, исключающему иностранцев из борьбы за трон его страны, и который, располагая по-прежнему свежей, не измотанной в боях армией, практически контролировал большую часть королевства. Сейм, состоявший в основном из венгерской знати, избрал Запольяи, и тот вошел в Будапешт, чтобы быть увенчанным короной. Это устроило Сулеймана, который мог рассчитывать на то, что Запольяи пойдет у него на поводу, тогда как сам Запольяи получил материальную поддержку от Франциска I и его антигабсбургских союзников. Однако несколько недель спустя соперничающий сейм, поддерживаемый прогерманской частью знати, предпочел Фердинанда, который уже был избран королем Богемии, сделав его королем Венгрии. Это привело к гражданской войне, в которой Фердинанд на свой страх и риск двинулся походом на Запольяи, нанес ему поражение и отправил в изгнание в Польшу. Фердинанд был коронован как король Венгрии, оккупировал Буду и начал строить планы создания центральноевропейского государства Габсбургов из Австрии, Богемии и Венгрии.