И снова в самом начале лета 1638 года на холмах Скутари султан Мурад водрузил свой имперский штандарт с семью бунчуками и начал свою вторую и последнюю военную кампанию. Ее целью было возвращение города Багдада, к укреплениям которого он подошел, в точном соответствии с планом, через сто десять дней похода, с фиксированными промежутками для остановок в пути. Существовала традиция, согласно которой Багдад, впервые аннексированный Сулейманом, может быть захвачен только лично сувереном. Оборона города была хорошо организована и велась обученными мушкетерами, и только после сорокадневной осады, в годовщину завоевания Родоса Сулейманом, крепость пала, уступив более умелому командованию Мурада. Он являл собой решительный пример своим людям, надев мундир янычара, чтобы собственноручно действовать в траншеях и лично наводить орудия. Когда в ходе вылазки гигантский перс бросил вызов храбрейшему из турок сразиться с ним один на один, именно султан (как гласит легенда) принял вызов, раскроив своему противнику череп до подбородка одним ударом меча. Захват города, по приказам султана, сопровождался массовой резней как войск, так и населения.
После этого султан вернулся домой, чтобы совершить свой второй триумфальный въезд в Стамбул. На этот раз он надел персидские латы с наброшенной на плечи леопардовой шкурой, а у стремян его коня шли двадцать два закованных в цепи персидских вождя. Вскоре после этого с Персией был подписан мир на тех же условиях, которые были предложены Сулейманом век тому назад, — последний такого рода мирный договор, заключенный победоносным сувереном турок, который в традициях гази лично предводительствовал своими армиями. Багдад был удержан, но Эривань вернулась к персам, которые через некоторое время вновь захватили город. После возвращения из Багдада Мурад, хотя и испытывал затруднения из-за приступов подагры и радикулита, позаботился о подавлении мятежа в Албании. Он основательно занялся работами по возрождению османской военно-морской мощи и, как считали, замышлял войну против Венеции. В долгосрочной перспективе он планировал фундаментальные военные реформы, нацеленные на создание меньшей, но регулярно оплачиваемой и полностью профессиональной армии.
Но в начале 1640 года он скончался после двухнедельной болезни в возрасте двадцати восьми лет. Его кончину ускорили пьяные дебоши, которые султан устраивал со своими пьющими компаньонами (из которых некоторые были персами), в противоположность запретам, которые он налагал на своих подданных. К тому же Мурада терзал суеверный страх из-за возможных последствий случившегося солнечного затмения.
Во время своей последней лихорадки, словно решив, в духе династического самоубийства, остаться в истории последним владыкой своей династии, Мурад приказал казнить своего выжившего брата, Ибрагима, теперь единственного наследника по мужской линии дома Османов. Его жизнь была спасена благодаря вмешательству султанши Валиде. Султана заверили, что его приказ выполнен и что его брат мертв. Дьявольская усмешка появилась на лице Мурада, но он продолжал требовать, чтобы ему показали труп, и даже пытался ради этого встать с постели. Обслуживавшие его люди снова уложили султана в постель, и тот умер под соответствующие случаю молитвы, в присутствии имама, ожидавшего его конца.
После этого продуктивного периода тирании и возрождения Османская империя вновь погрузилась в беспорядки и упадок. В лице султана Ибрагима династия познала глубины человеческой несостоятельности, не имевшие аналога в прошлом. Воспитанный исключительно в Серале, фактически в заточении, часто в страхе, Ибрагим был слабым, безвольным человеком, унаследовавшим от своего отца только жестокость и ни одной добродетели. Безответственный сластолюбец, импульсивный и алчный, он находился целиком под властью гарема, своих фривольных настроений и желаний.
По его распоряжениям регулярно прочесывались городские бани в поисках красавиц для его любовных утех. Систематически грабились лавки ювелиров и европейских купцов, чтобы удовлетворять внезапные причуды и увлечения султана. Фавориткам разрешалось бесплатно брать на базаре все, что им захочется, а ради удобства тех, кто не любил заниматься покупками в дневное время, владельцам лавок и магазинов предписывалось держать их открытыми ночи напролет. Одна особенно изощренная любовница захотела видеть султана с бородой, разукрашенной драгоценными камнями, и он появился в таком виде на публике, к неодобрению многих турок, которые истолковали это как зловещую традицию, заимствованную из времен фараонов. Для нужд другой фаворитки за огромную цену была изготовлена коляска, инкрустированная драгоценными камнями.
Сам султан был помешан на запахах, особенно амбры, и на мехах, наложив на своих подданных налог на амбру и налог на меха — их собирали натурой или в денежном эквиваленте. К этому его подтолкнула одна пожилая женщина, которая по ночам рассказывала истории женщинам гарема. Она вспомнила легенду о принце древних времен, который не только сам одевался исключительно в соболей, но и покрыл диваны, застелил полы и украсил стены своего дворца мехами. Султан мгновенно исполнился решимости перенять манеру этого принца в своем собственном Серале. Проведя всю ночь в мечтаниях о соболях, он приказал дивану на следующее утро организовать сбор собольих шкурок со всех провинций империи. Такие же требования предъявлялись представителям улемы, гражданским и военным чинам столицы. Взбешенный полковник янычар, прошедший не одну войну, зло объявил сборщику налогов, что ему ничего не известно о таких вещах, как амбра или собольи меха, что он привез с войны только порох и свинец и у него нет лишних денег, чтобы платить за подобные пустяки.
Сначала великим визирем у Ибрагима был Кара Мустафа, покоритель Багдада, который был искренен в своих отношениях с султаном, пытаясь компенсировать его недостатки и сгладить излишества, привести в порядок финансы и противостоять коррупционному влиянию гарема, который, как и раньше, занялся с участием султана торговлей государственными должностями и званиями. Кара Мустафа пал, когда не захотел подчиниться приказу женщины — распорядительницы гарема — относительно пятисот повозок дров на нужды женщин гарема. Когда великий визирь не сделал этого, султан немедленно приказал распустить диван, в то время проводивший заседание, и явиться к нему для объяснения причины своей оплошности. Пообещав, что груз будет доставлен, Кара Мустафа взорвался: «Мой падишах, нужно ли было заставлять меня, как вашего представителя, приостанавливать заседание дивана и таким образом игнорировать важные дела ради пятисот повозок хвороста, стоимость которых не больше пятнадцати сотен асперсов? Почему вы спрашиваете меня о вязанках хвороста, а не об условиях жизни ваших подданных, состоянии границ и казны?»
После этого предупрежденный муфтием о необходимости следить за своими словами, поскольку все, что доставляет султану удовольствие, не могло считаться пустяками, Кара Мустафа ответил: «Разве это не служение ему, если я буду говорить правду? Я должен льстить ему? Я бы предпочел скорее умереть свободным, чем жить как раб». За это, но больше всего из-за интриг против соперника, входившего в число фаворитов султана, Мустафа действительно должен был умереть, но не смиренно подчинившись, как поступало большинство, а обнажив меч и вступив в смертельную схватку со своими душителями. Его преемником на посту великого визиря стал Султанзаде-паша, льстец настолько подобострастный, что даже у его господина возник вопрос: «Как получается, что ты всегда одобряешь мои поступки, хорошие или дурные?» На это султан получил и принял обезоруживающий ответ: «Ты халиф. Ты тень Бога на земле. Любая идея, которую лелеет твой дух, есть откровение Небес. Твои распоряжения, даже когда они выглядят неразумными, имеют сокровенную разумность, которую твой раб всегда глубоко почитает, хотя, возможно, и не всегда понимает».
Распущенность султана Ибрагима не внушала любви и уважения к нему со стороны вооруженных сил, сражавшихся в войнах во имя империи под командованием способных полководцев. Первая из подобных кампаний была направлена на восстановление власти над Азовом, внутреннее море которого господствовало над Крымом и северным побережьем Черного моря. Азов оказался в руках казаков, номинальных вассалов царя Московии. Первая турецкая осада города, которая велась с помощью крымских татар, была отбита с тяжелыми потерями янычар. За ней последовала вторая осада, на этот раз силами армии почти в сто тысяч татар, поддержавших регулярные турецкие войска, и казаки были изгнаны, оставив город в руинах. Его предстояло восстановить и поставить в нем турецкий гарнизон.
Царь отказался поддерживать своих казаков, судя по всему отказавшись от их вассальной зависимости и желая, с помощью направленного к Ибрагиму посольства, восстановить изначальную дружбу между Россией и Персией. Тем не менее пограничная война между казаками и татарами продолжилась, каждая из сторон требовала от другой держать своих неуправляемых вассалов под контролем, и туркам за время правления Ибрагима все же несколько раз пришлось встречаться с русскими в сражениях. Крымский хан был настроен по отношению к русским более враждебно, чем султан, сообщая в Порту: «Если мы дадим им время на передышку, они опустошат берега Анатолии своими эскадрами. Я не раз докладывал дивану, что по соседству с нами имеется два покинутых опорных пункта, которые нам бы следовало занять. Теперь ими завладели русские».
Вторая Турецкая кампания велась против Крита, следовательно, Венецианской республики, которой принадлежал остров. Поводом для нее стал захват мальтийскими корсарами великолепно оснащенного турецкого галеона, следовавшего под охраной конвоя с ценным грузом в Египет и везшего паломников в Мекку. На борту судна находился глава черных евнухов гарема султана, который был убит в ходе яростной схватки с целью противостоять захвату судна. На борту находилась важная дама из гарема, прекрасно одетая, увешанная драгоценностями, с маленьким сыном, предположительно ребенком султана (но который в действительности, вероятнее всего, был молочным братом его сына, будущего Мехмеда IV).