Среди них Франция, благодаря своему посредничеству, заняла значительно более высокое место. Ее влияние и престиж в Порте были неоспоримы. В 1740 году официальный договор о дружбе и торговле, состоявший из двадцати четырех статей, возобновил действие капитуляций на более благоприятных и постоянных условиях, чем раньше, тем самым утвердив преимущественное положение французской торговли в Средиземноморье. В то же самое время, по настоянию французов, Порта укрепила себя против угрозы со стороны России подписанием со Швецией сначала аналогичного договора о дружбе и торговле, а потом и официального наступательного и оборонительного союза, такого как она раньше искала с самой Францией. Это был первый подобный договор, когда-либо заключавшийся Османской империей с христианской державой. И наконец, подтверждение на оговоренных условиях протекционистских прав Франции в отношении латинских христиан гарантировало ее влияние на значительной части империи. Именно к Франции в ее золотую пору XVIII века были обращены взоры турок, ищущих вдохновения и поддержки в меняющемся мире.
Глава 28
Отныне мир воцарился в европейских владениях Османской империи на продолжительный период. Европейские страны большую часть этого периода воевали между собой. После кончины в 1740 году императора Карла VI Габсбурга осталось наследство, которое можно было бы заполучить путем расчленения австрийских владений, унаследованных, согласно Прагматической санкции, его дочерью Марией-Терезией. Это привело сначала к Войне за австрийское наследство, затем к Семилетней войне и приходу к власти в Европе прусского короля Фридриха Великого.
Франция, взяв на себя роль миротворца и защитника Османской империи, была по-прежнему готова, преследуя свои собственные интересы, не всегда совпадающие с османскими, втянуть турок в европейские конфликты, не только как пассивную, но и как активную уравновешивающую силу. В данный момент, имея совместные с Пруссией и германскими князьями планы относительно Австрии, французы оказали давление на турок, чтобы те вторглись в Венгрию, обещая им это королевство в качестве вознаграждения за отвлекающий маневр. Однако султан Махмуд I, преемник Ахмеда, не дал себя вовлечь в этот конфликт. Он твердо настаивал на нейтралитете Турции, опубликовав манифест, в котором стремился отговорить другие страны от войны, и даже взял на себя смелость предложить им свое собственное посредничество. «Неверный» захотел помочь христианам договориться о мире! Этот жест вызвал у европейцев не более чем улыбку.
Французы даже обратились к авантюристу Бонневалю, которому позднее была пожалована пенсия, с обещанием возвращения во Францию, в надежде, что его влияние может заставить Порту решиться на войну. Однако султан и его министры оставались непреклонными. Настойчивое возобновление французами на протяжении последующего десятилетия попыток вовлечь Порту в союз с Пруссией и Швецией встречало столь же упорный отказ. Порта была настолько исполнена решимости любой ценой обезопасить себя от войны, что пошла, в ответ на предложение Марии-Терезии и при посредничестве англичан, на подписание договора «вечного» мира с Австрией и Россией.
На протяжении этих десятилетий османские турки, слепые к опасностям, которые могли грозить им в будущем, с облегчением поддались фаталистической инертности, соответствовавшей их темпераменту. Лишь незначительное меньшинство элиты, реалистично оценивая слабость империи с ее насущной потребностью в перевооружении и реорганизации, видело в этой передышке шанс на наведение порядка в доме османов перед следующим решительным столкновением с Россией, которое должно было неизбежно произойти.
А среди большей части правящего истеблишмента господствовала благодушная недальновидность. На всех его уровнях распространилась явная слепота к недостаткам или, по крайней мере, упрямое нежелание их замечать. Подобный душевный настрой уходил корнями в традиционную привычку верить в непогрешимость османских институтов и, забывая об опыте, в неполноценность институтов неверных. Оборачиваясь своекорыстием, эти настроения распространялись вниз по вертикали и во все стороны от непрерывно сменявших друг друга великих визирей, пропитывая официальную иерархию и, вследствие постоянного расширения сфер коррупции, развращая государственную машину в целом. Они дошли и до янычар, ядра турецких вооруженных сил. Получив в свое время от султана Мехмеда привилегию освобождения от налога на импорт, они больше не полагались на войну, а расширяли коммерческий размах своих побочных занятий и, подобно остальному обществу, приобрели непосредственную заинтересованность в сохранении мира. Теперь, в случае нарушения мира, им было что терять.
Султан Махмуд скончался в 1754 году. Преемником стал его брат Осман III, жертва «Клетки», горбун. Он правил как султан, продолжавший мирную политику своего брата, всего три года. Начиная с его последнего года и на протяжении первого года правления Мустафы III, который ему наследовал, империей, по сути, управлял Рагиб-паша, великий визирь, сравнимый по масштабу личности с семейством Кепрюлю. Человек исключительной честности и просвещенных идей, знакомый с европейской наукой и поклонник трудов Исаака Ньютона, он стремился к идеалам европеизации, но на данном этапе, в интересах порядка, видел необходимость в проведении реформ без угрозы «гармонии существующих институтов».
За рубежом он проводил мирную политику Порты, акцентируя внимание на поиске равновесия. В поисках противовеса силе Австрии и России Рагиб-паша в 1761 году подписал договор с Пруссией, который, он надеялся — если бы определенные события не помешали этому, — превратится в наступательный и оборонительный союз. Пруссия была страной, не имеющей никаких территориальных планов относительно Османской империи. Полностью осознавая русскую угрозу, а значит, и потребность в реформировании турецкой армии, Рагиб реорганизовал ее арсенал, создал литейную для пушек, сформировал корпус мостостроителей и начал строить новые боевые корабли. Он учредил школы математики, морского дела, инженерных и артиллерийских наук, ввел обязательную боевую подготовку для янычар, саперов, сипахов и феодальной кавалерии из Анатолии. Он реорганизовал администрацию, стремился навести порядок в государственных финансах, подавил бандитизм в Анатолии и обеспечил остро необходимую поставку зерна в священные города Медину и Мекку. Что касается общественных работ и коммунального хозяйства, великий визирь оживил старый проект прокладки канала между Черным и Средиземным морями вокруг Босфора, прорезав Малую Азию от верхушки Изникского залива и дальше следуя к Мраморному морю. С помощью таких разнообразных мероприятий великий визирь стремился направлять энергию и контролировать неугомонный дух нового султана Мустафы III, который на первых порах был согласен полностью доверить ему управление.
Однако Мустафа III был человеком отнюдь не миролюбивого характера. Он обладал неутомимой энергией и трудолюбием, был готов вести свой народ и отстаивать интересы своей страны. У молодого султана имелась та искра духа завоеваний, начисто отсутствовавшая у его ближайших предшественников, которая вдохновляла его далеких османских предков. Однако, в отличие от них, искра завоевателя у Мустафы далеко не всегда сдерживалась хладнокровием, присущим его предкам. С момента восхождения на престол Мустафа решил править, как приличествует султану, раз уж он им стал. Принимая во время инаугурации положенную по традиции чашу шербета, он намекнул янычарам на военные планы. «Друзья, — заверил он их, — я надеюсь весной следующего года выпить ее вместе с вами под стенами Бендер».
Мустафа III был уверен, что Порте следует играть более воинственную роль в европейских делах. Однако только после смерти Рагиба в 1763 году Мустафа смог начать править самостоятельно. Этот шаг совпал по времени с внезапным приходом к власти нового воинственного врага, способного и неразборчивого в средствах, императрицы Екатерины Великой. «Семирамида Севера» вознеслась на трон с помощью военного переворота вместо Петра III, ее распутного и беспомощного супруга. Екатерина вынашивала сокровенную мысль — ей хотелось стать царицей на берегах Босфора, расчленив для этого Османскую империю.
Но сначала смерть польского короля Августа III вновь поставила вопрос о разделе Польши. Разглядев союзника в прежнем враге Фридрихе Великом, русская царица пошла с ним в 1764 году на нечестивый союз против независимости Польши. При попустительстве со стороны Австрии этот союз привел к оккупации и разделу Польши русскими и прусскими войсками и к навязыванию в качестве короля Польши бывшего любовника Екатерины, ставшего последним польским королем.
Мустафа III был крайне возмущен этим обманным актом российской агрессии. Протестуя против ставленника Екатерины, он заявил: «Я найду средства унизить этих „неверных“». Но диван все еще был против войны, да и силы империи не были готовы воевать. Порта первоначально не предприняла ничего большего, чем пассивный протест, позволяя, несмотря на мольбы страдающих поляков, ввести себя в заблуждение русским и прусским послами. Екатерину устраивало, чтобы Порта не поднимала шума до тех пор, пока она не расправится с Польшей, и, как она обнаружила, русское золото могло покупать весьма влиятельные голоса в диване.
Царица не делала особого секрета из своего конечного намерения подобным образом избавиться и от Османской империи, и достаточно скоро это стало очевидным. Вероломно подготавливаемые внутренние конфликты разжигались русскими агентами в разных частях империи — в Монтенегро (Черногории), Албании, Молдавии и Валахии, в Грузии и в районе Крыма. Здесь, в Новой Сербии, между Бугом и границей Украины, русские укрепили пограничную зону, объявленную нейтральной по Белградскому договору, тем самым перерезая коммуникации между турками и татарами в случае войны. Последним актом провокации было преследование поляков, бежавших в османскую вассальную территорию татарского хана в Балте, около границы с Бессарабией, которую они осадили и сожгли дотла, истребляя и поляков, и турок. Это было вопиющим нарушением договора и не могло не вызвать негодования султана. Диван изменил свою политику и сделал выбор в пользу немедленного объявления войны. Только великий визирь Мухсинзаде-паша был против этого решения, не в принципе, а на основании того, что вооруженные силы и приграничная оборона империи все еще не готовы. По его мнению, ни одна военная операция все равно не может быть начата раньше будущей весны и подобное ненужное предупреждение даст России существенное преимущество.