Тем временем «новый порядок», действующий в соответствии с многочисленными докладами и памятными записками, начал решать проблемы социальных и экономических реформ. В области провинциальной администрации были подготовлены правила, призванные ограничить власть пашей, установив срок пребывания в должности губернатора — три года, и поставить повторное назначение на должность в зависимость от степени удовлетворенности населения его деятельностью. Другие правила касались налогообложения в провинциях. Они ориентировались на упразднение откупа налогов при посредстве указа, по которому государственные доходы должны были собираться имперским казначейством. В самом же центральном правительстве власть великого визиря ограничивалась обязательством консультироваться с диваном по всем важным вопросам. Были предприняты попытки реализовать земельную реформу, охватывающую тимары и другие феодальные земельные владения. Те земли, которые освобождались после смерти их владельцев, больше не могли продаваться или обрабатываться — практика, которая внесла свой вклад в рост незаконных, наследственных деребеев. Теперь эти земли должны были возвращаться суверену, и доходы от них аналогичным образом собирались имперским казначейством.
Серьезному обсуждению подвергались меры, касающиеся экономического возрождения страны. Имели место попытки реформировать денежную систему, поскольку деньги вновь обесценились, с последующей инфляцией и девальвацией под экономическим давлением войны против России, и восстановить реальную стоимость. Предполагалось ввести государственный контроль над торговлей зерном. В признание факта, что финансовое благополучие империи напрямую зависит от благоприятного торгового баланса, было предложено создать османский торговый флот, финансируемый турками и передающий турецкую торговлю в руки мусульман — за счет христианских подданных. Иностранные займы рассматривались как лекарство от финансового кризиса. Но на деле вопрос об иностранных займах был встречен в штыки на том основании, что для мусульманского правительства было бы унизительно брать взаймы у христианской страны, а мусульманской страны, способной дать ссуду, не существовало.
Планировалось наложить запрет на экспорт драгоценных металлов и камней и поощрить разработку недр; был даже сделан шаг в сторону создания государственных промышленных предприятий, выразившийся в попытках основать производство пороха и бумаги. Лишь немногие из этих начинаний воплотились в реальные экономические реформы. Но, исходя от свежих умов, свободно выражавших свое мнение, они взрыхлили новую почву для появления ростков понимания необходимости иметь более современную национальную экономику.
Но сущность «нового порядка» Селима по-прежнему лежала в военной области. Эффективная реформа, и это многие понимали, зависела от эффективного правительства, а оно, в свою очередь, зависело от эффективной современной армии. Из того боевого «материала», который теперь готовился в военных школах, предполагалось сформировать новый корпус регулярной пехоты, обученной и вооруженной по западным образцам. Этот эксперимент финансировался из специального фонда, созданного специально для этой цели под контролем министра дивана, источниками которого служили доходы от земельных наделов, конфискованных или каким-то иным путем отошедших к короне, а также новых налогов на алкоголь, табак, кофе и другие товары.
Именно к этой силе стал применяться термин «новый порядок», изначально относившийся к реформированной системе в целом. Это была реальная мера крупномасштабной военной реформы, и она породила неоднозначную реакцию турок. Были консерваторы, стремившиеся возродить военную славу империи путем возвращения к старым османским военным методам. Были сторонники компромиссного решения, которые одобряли введение новых франкских методов, но только на основе старого проверенного турецкого военного опыта и мастерства. Наконец, были радикалы, которые считали, что старую армию реформировать невозможно, и убеждали султана создать новую армию, полностью построенную по европейскому образцу.
Именно этот курс проводил сам султан Селим. Он знал, что дисциплинированные лояльные вооруженные силы жизненно необходимы: с одной стороны, для поддержания порядка внутри империи и для претворения в жизнь внутренних реформ, с другой стороны — для сохранения единства державы перед лицом внешних угроз. При этом султан был особенно восприимчив к примеру Петра I, который с новой армией, обученной по западным стандартам, разбил врагов как дома, так и за рубежом.
Во время последней войны с русскими великий визирь Юсуф-паша взял в плен человека по имени Омар-ага, турка по происхождению, состоявшего на российской службе, с которым ему нравилось беседовать о военных системах двух стран. В качестве эксперимента Юсуф-паша разрешил сформировать небольшой отряд, набранный главным образом из лиц, сменивших веру, который надлежало вооружить и обучить по европейскому образцу. Когда война окончилась, Омар взял этот отряд с собой и поместил его в деревне, что неподалеку от Стамбула. Султан Селим, пожелавший лично посмотреть, «как неверные действуют в бою», отправился на один из смотров. На султана сразу произвело впечатление явное превосходство в огневой мощи по сравнению с его собственными войсками. Больше, чем когда-либо, Селим осознал общее превосходство своих христианских врагов в вооружении и дисциплине. Отряд был сохранен и стал пополняться за счет других вероотступников, хотя и включил совсем небольшое число турок-мусульман из бедняков, которые весьма неохотно соглашались проходить службу и обучаться приемам владения оружием гяуров. Когда диван по распоряжению султана рассмотрел вопрос о распространении подобных методов подготовки среди янычар, немедленным результатом стал мятеж, и султан больше не настаивал на своем плане.
В 1796 году в Стамбул прибыл посол Французской республики, заслуженный генерал Обер-Дюбайе. Он сразу же получил все ранее принадлежавшее французскому посольству, со всеми прежними правами и привилегиями. Были восстановлены все католические церкви. В качестве подарков султану французский генерал привез с собой несколько образцов современных артиллерийских орудий с боекомплектами, которые могли послужить туркам в качестве моделей, а также группу французских инженеров и артиллеристов для обучения турок и помощи им в обустройстве и содержании военных арсеналов и литейных заводов. Их усилия привели к заметным улучшениям в конструкции, оснащении и действии турецких артиллерийских орудий. Посол привез с собой также ряд служащих сержантского состава из французских пехотных и кавалерийских полков для строевой подготовки янычаров и сипахов. Был вооружен и стал обучаться по европейским стандартам кавалерийский эскадрон. Но янычары оставались непоколебимыми в своем отказе осваивать новое оружие или изучать маневры французской пехоты, и единственная роль, которая досталась сержантам-инструкторам французского посла, заключалась в повышении дисциплины небольшого отряда Омараги, получившего название топиджи. Когда посол умер и многие из его офицеров покинули Турцию, главный адмирал Хусейн взял некоторых из них к себе на службу и заставил вступить в отряд новых мусульман. Численность отряда тем не менее составляла всего 600 человек.
Итак, все было сказано и сделано, и все-таки лишь незначительное меньшинство турок откликнулось на прогрессивные идеи Французской революции и поддержало «новый порядок» султана. Для реакционного большинства в правительственных кругах революция была не более чем внутренним делом варварского христианского Запада, а потому не касалась никого за его пределами. Характерным для консервативного отношения был комментарий, который дал в своем дневнике личный секретарь султана Ахмед-эфенди в январе 1792 года: «Пусть Бог сделает так, чтобы восстание во Франции распространилось, подобно сифилису, среди врагов империи, ввергнув их в долгий конфликт друг с другом и таким образом обеспечив результаты, выгодные империи, аминь». Со своей стороны, султан явно надеялся остаться в стороне от этого конфликта, поскольку вовлечение в войну могло бы только причинить ущерб его политике реформирования страны.
Тем не менее война стала неизбежной. Теперь, когда во Франции к власти уверенно шел Наполеон, пацифистские настроения Селима едва ли могли реализоваться. Масштаб имперских претензий Бонапарта был таков, что Османская империя больше не могла избежать их влияния, либо напрямую, либо каким-то иным образом. В 1797 году был подписан мирный договор Кампо-Формио между Францией и Австрийской империей, предусматривавший ликвидацию и раздел Венецианской республики. Французской долей стали Ионические острова и близлежащие города на материке, что давало Франции общую границу для «свободы и равенства» с Османской империей и возможность, если она сделает такой выбор, поднять восстание в Греции и на Балканах. Наполеон теперь был свободен направить свои вооруженные силы против других соперников. Но он решил, согласно формулировке Директории революционного правительства, «восстановить власть Франции на Востоке», поскольку это было «одним из необходимых условий борьбы с Англией».
Но только Наполеон, в отличие от русского царя Александра, на этом этапе не стремился ускорить гибель Османской империи как таковой. В его глазах она уже изжила себя и рухнет без посторонней помощи. Как он заявил Директории: «Мы увидим ее падение еще в наше время». Тем временем, не упуская из виду подобный выгодный исход, Наполеон стремился закрепить внутри границ Османской империи коммерческие и религиозные интересы Франции, но одновременно отделить от турок одну из их инакомыслящих провинций — Египет. В этом случае Наполеон находился под влиянием идей Талейрана относительно преимущества приобретения новых колоний, называвшего одной из них Египет. Кроме того, французские купцы, находившиеся в Каире, одолевали его петициями, стремясь превратить Египет в ворота для французской торговли с Востоком за счет британског