Примечательно, что против осады Константинополя выступал великий визирь Чандарлы Халил-паша, которого Мехмед получил в наследство от отца вместе с государством. Халил-паша пользовался большим влиянием, но он не смог переубедить молодого султана. Подозревали, что позиция великого визиря была обусловлена не заботой о благе государства, а взятками, которые он регулярно получал от византийцев. До поры до времени султан Мехмед мирился с присутствием Халил-паши, но сразу же после взятия Константинополя паша был взят под стражу и вскоре убит. Султан Мехмед мог выслушивать возражения сановников и принимать чужую точку зрения, если это было полезным, но с теми, кто пытался обвести его вокруг пальца, султан был беспощаден.
Падение Халила-паша имело важное политическое значение. Считается, что оно поставило точку в борьбе между тюркской знатью и так называемой «партией девширме», в которую входили сановники, взятые в юности на султанскую службу в качестве «налога». Партия девширме победила – до начала XVII века среди великих визирей турки будут встречаться крайне редко, в XVII веке их уже будет двадцать из шестидесяти, а с XVIII века турки начнут преобладать на этой должности.
Ко взятию Константинополя Мехмед подошел со всей серьезностью и учел опыт своих предшественников. В конце 1451 года османы захватили западный берег Босфора, на котором, всего за четыре с небольшим месяца, была построена крепость Богазкесен,[74] впоследствии переименованная в Румелихисар.[75] Богазкесен и построенная еще при Баязиде I ее «сестра» – крепость Анадолухисар надежно перекрывали Босфор, не давая кораблям пройти к Константинополю или выйти из него. Но Мехмед не собирался полагаться лишь на одну блокаду, которая могла затянуться надолго – основные надежды он возлагал на осадные машины с артиллерией и на флот, который активно пополнялся новыми кораблями. Медлить не стоило по двум причинам – длительная осада могла существенно подорвать моральный дух осаждающих (известно же, что терпение не входит в число многочисленных похвальных качеств турок), а кроме того, к византийцам могла подойти помощь из Западной Европы. Впрочем, как и следовало ожидать, в Западной Европе никому не было дела до Константинополя. Даже венецианцы, поддерживавшие тесные отношения с Византией (в пику генуэзцам, которые охотно заключали союзы с султанами), потеряв один из своих кораблей, сильно поостыли и заняли выжидательную позицию.
Когда император Константин отправил к Мехмеду послов с выражением недовольства по поводу перекрытия Босфора, то в ответ получил их головы – султан давал понять, что настроен крайне серьезно и не собирается вести переговоры. Так же круто султан обходился с моряками, которые пытались прорваться в Константинополь. Для того, чтобы морейский деспот Фома не смог прийти на помощь своему брату, Мехмед разместил на Пелопоннесе многочисленный гарнизон, а заодно захватил византийские форпосты на берегах Черного и Мраморного морей. Константинополь оказался в полной изоляции.
Взятие Константинополя продемонстрировало миру «фирменный стиль» султана Мехмеда II, сочетавшего тщательную подготовку со стремительным натиском и всегда дававшему своим противникам шанс сдаться на условиях сохранения жизни и имущества. Султан Мехмед не был кровожадным монстром, каким его нередко пытаются изобразить западные историки. Взять хотя бы историю с венецианским кораблем, который, вопреки предупреждению, рискнул прорываться к Константинополю. Капитан мог бы развернуться и уплыть домой, но он предпочел продолжить свой путь, за что угодил на кол, а его команда лишилась своих буйных голов – а la guerre comme à la guerre, человек должен отвечать за свой выбор. Но, в то же время, когда султану понадобилось переправить свои корабли в бухту Золотой Рог, вход в которую был прегражден массивной железной цепью, корабли перетаскивали по суше, которая в тех местах не отличалась гладкостью. Можно было поступить проще, убрав цепь, но для этого пришлось бы захватить генуэзскую колонию, расположенную в константинопольском районе Пера. Дело было не столько в отношениях с генуэзцами, сколько в том, что там, где это было возможно, Мехмед II предпочитал не доставать меча из ножен.
Император Константин Одиннадцатый, как утверждают хроники, после прорыва османов в Константинополь бросился в гущу боя и погиб. Во всяком случае, после того как город был взят, османы нашли его тело и выставили на обозрение голову. Был ли это реальный Константин или нет – известно только Всевышнему, но более никаких упоминаний о последнем византийском императоре не было.
После покорения Константинополя Мехмед принял титул падишаха – верховного правителя, а также начал чеканить золотую монету в добавление к серебряной и медной. Эта монета, получившая название «султани», чеканилась по образцу венецианского дуката, содержавшего около трех с половиной грамм золота. Большой нужды в своей дорогой золотой монете на тот момент не было, но золотые монеты служили не только платежным средством, но и показателем статуса правителя.
«Завоевателем» Мехмеда прозвали после взятия Константинополя, и вся дальнейшая жизнь султана служила подтверждением этого почетного прозвища. С 1456 по середину 1459 года Мехмед вел кампанию по завоеванию сербских земель. Сначала дело пошло плохо, но настойчивость, как известно, одолевает любые преграды. 20 июня 1459 года правитель Сербии Стефан Томашевич, засевший в своем последнем оплоте городе Смедерево, сдался на милость султана и был отпущен в Боснию, где правил его отец.
В 1460 году Мехмед захватил Морею, что поставило точку в истории Византийской империи. Деспот Мореи Дмитрий Палеолог благоразумно не стал оказывать сопротивления, за что получил от султана во владение некоторые территории, в том числе и островные, а также богатые соляные копи. То была не щедрость, а умный расчет – в преддверии грядущих завоеваний султан хотел продемонстрировать миру, что благоразумие хорошо вознаграждается. Однако же впоследствии Дмитрий повел себя неблагоразумно, спустя несколько лет он был уличен в сокрытии части доходов от копей, причитавшихся султанской казне, за что лишился всех своих владений.
После Мореи настал черед Анатолии. Султан начал с крепости Амасра, находившейся в западной части черноморского побережья. Амасра принадлежала генуэзцам, но после взятия Константинополя Мехмед мог позволить себе не считаться с их интересами. Затем султан присоединил к своим владениям крупный бейлик Кандар, занимавший всю центральную часть побережья, а затем взял Трабзон (Трапезунд), осколок бывшей империи, владения которой некогда были разбросаны по северным и южным берегам Черного моря.[76]
Осадой Трабзона, растянувшейся на шесть недель, воспользовался господарь Валахии Влад III, более известный в наше время как князь вампиров Влад Дракула. Пользуясь тем, что султану было не до северных территорий, Влад несколько лет не выплачивал дань, составлявшую десять тысяч золотых дукатов[77] в год, а затем обнаглел настолько, что попытался овладеть принадлежавшими султану дунайскими портами. Мехмед отправил в Валахию своего секретаря Фому Катаволеноса, которого сопровождал двадцатитысячный отряд под командованием никопольского санджак-бея Хамза-бея, родного брата упоминавшегося выше Баязида-паши. Валахи разгромили османский отряд, а всех пленников посадили на колы.
В середине 1462 года Мехмед явился в Валахию с войском, численность которого превышала сто тысяч человек. После недолгого сопротивления господарь Влад бежал в Венгрию, а править Валахией стал его брат Раду, с детских лет живший при османском дворе в качестве заложника и принявший ислам. Следом настал черед острова Лесбос, которым владели генуэзцы, военная кампания Османской империи по покорению острова Лесбос, подконтрольного торговой семье Гаттилузио и рыцарям-госпитальерам. В 1463 году султан Мехмед выступил против Боснии, король которой Стефан Томашевич, пошел по неверному пути валашского господаря Влада, отказавшись выплачивать дань. И Влад, и Стефан рассчитывали на помощь венгерского короля Матьяша I из рода Хуньяди. Владу король Матьяш «помог», посадив его в темницу на двенадцать лет, а Стефану не оказал никакой помощи, поскольку успел заключить союз с султаном. На второй раз султан не пощадил Стефана, которому пришлось заплатить за свое вероломство головой.
Уже в сентябре 1463 года король Матьяш заключил антиосманский союз с венецианцами, которые высадились в Морее, а Матьяш, тем временем захватил ряд боснийских крепостей. Великий визирь Махмуд-паша (серб, предположительно находившийся по материнской линии в родстве с Палеологами) изгнал венецианцев, а затем османские войска вернули себе то, что захватил Матьяш, за исключением крепости Яйце, которая оставалась под контролем венгров до 1527 года. Война с Венецией, продолжавшаяся до 1479 года, принесла Мехмеду контроль над большинством венецианских владений на восточном побережье Адриатического моря и островами Лемнос и Эвбея.
Султан Мехмед был не из тех, кто правит из столицы – он принимал участие во многих военных кампаниях. Свое жизненное кредо Мехмед выразил в беседе с Сарой-хатун, матерью Узун-Гасана, правителя конфедерации Ак-Коюнлу:[78] «В моей руке меч ислама, и без трудностей я не заслужил бы имени “гази”, и мне пришлось бы закрывать свое лицо от стыда перед Аллахом».
Повторное покорение бейлика Караман стало не менее важным достижением, чем взятие Константинополя, ведь этот бейлик можно было сравнивать с затаившимся врагом, который только и ждет удобного момента, для того чтобы всадить нож в спину султану, или же с незаживающей язвой (постоянный источник беспокойства много с чем можно сравнить). С одной стороны Караманидов поддерживали Узун-Гасан, а с другой – Венеция, снабжавшая их деньгами и оружием, но летом 1473 года в сражении при Отлукбели