И еще немного о гаремных правилах. В современных сериалах можно увидеть султанских жен и наложниц в окружении белых евнухов, хотя на самом деле, начиная с последней четверти XIV века, подавляющее большинство гаремных служителей были темнокожими и неспроста. В старину верили в то, что при помощи каких-то снадобий или колдовства, к оскопленному мужчине может вернуться мужская сила вместе со способностью к оплодотворению. Поэтому в гарем старались набирать темнокожих евнухов, чтобы о прелюбодеянии можно было бы узнать по цвету кожи ребенка, родившегося в его результате. Белые евнухи могли служить султанским матерям, которые жили вольно и могли делать все, что им вздумается, не выходя при этом за рамки приличий (кстати, некоторые из евнухов, состоявших при некоторых валиде-султан,[105] на самом деле не были евнухами). Также белые евнухи использовались для ведения хозяйства и наблюдения за гаремными слугами-мужчинами. В 1574 году, вскоре после прихода к власти, внук Сулеймана I султан Мурад III учредил должность кызляр-агасы,[106] которую всегда занимал темнокожий евнух, отчего неофициально кызляр-агасы назывался «главным черным евнухом». Между прочим – кызляр-агасы занимал третье по счету место в османской должностной иерархии, выше стояли только великий визирь и шейх уль-ислам.
Но вернемся к султану Сулейману, матерью которого была Хафса-султан, считающаяся первой валиде-султан[107] Османской империи. Якобы Сулейману, который был сильно привязан к своей матери, захотелось окружить ее особым почетом, выделить среди других хатун, и он сделал ее валиде-султан… Однако же некоторые историки считают, что при жизни Хафса была Хафсой-хатун и валиде-хатун, а Хафсой-султан и валиде-султан ее стали называть хронисты последующих периодов. Что ж, возможно, так оно и было. Тогда первой «настоящей» валиде-султан нужно считать жену султана Селима II Нурбану-султан, речь о которой пойдет впереди.
Происхождение Хафсы-султан покрыто мраком и обросло десятками предположений. Считается, что помимо Сулеймана Хафса родила Селиму троих дочерей – Хатидже-султан, Фатьму-султан и Бейхан-султан. По нескольким дошедшим до нас письмам Хафсы-султан, а также по многочисленным учрежденным ею вакуфам, можно сделать вывод о том, что она была сострадательной женщиной, не склонной отказывать в помощи тем, кто в ней нуждался. Это все, что можно достоверно сказать о матери Сулеймана I.
Подобно другим шехзаде, Сулейман обучался науке правления на местах. Сначала он стал санджак-беем Шебинкарахисара, после был переведен в Болу,[108] затем правил крымскими владениями османов, а в 1512 году получил должность санджак-бея Манисы, которую занимал до конца жизни султана Селима I. Кстати говоря, Маниса традиционно считалась санджаком преемника правящего султана.
У османских султанов не было принято обучать сыновей правлению государством (разве что Мурад II составлял исключение из этого правила), чтобы не вводить их в искушение раньше, чем дни правящего султана будут сочтены. А управление санджаком или эялетом весьма сильно отличается от правления государством, поэтому любой новый султан на первых порах попадал в зависимость от великого визиря или других высших сановников государства, которые вводили его в курс политических дел и давали различные советы. Не исключено, что именно великий визирь Пири Мехмед-паша, «унаследованный» Сулейманом от отца, подсказал султану, что неплохо было бы вернуть свободу знатным египтянам, которых Селим I держал в заключении, причем – в цепях. Если кто не знает, то цепи служили не средством, предотвращающим побег узников, а средством их истязания. Султанские темницы всегда охранялись хорошо, и тюремщики старательно следили за тем, чтобы не было побегов, поскольку каждый побег оборачивался снятием нескольких голов.
Освобождение египетских узников принесло султану тройную пользу.
Во-первых, он продемонстрировал милость к братьям-мусульманам, что само по себе было похвально.
Во-вторых, отведавшая неволи знать старалась служить султану так, чтобы не пришлось надевать цепи снова, а известно же, что местные управляют лучше чужаков. Так султан смог улучшить управление своими египетскими владениями. Первоначально править Египтом был поставлен мамлюкский эмир Сейф ад-Дин Хайр-бей, перешедший на сторону османов во время одного из важных сражений с мамлюками.[109] Султан Селим дал Хайр-бею титул малик аль-умра,[110] который нужно было подтверждать ежегодно. Правление Хайр-бея нельзя было назвать идеальным, поэтому с 1522 года, в котором умер Хайр-бей, править Египтом стали султанские назначенцы. Интересный факт – Хайр-бей смог оказать услугу своему султану уже после смерти. Дело в том, что жестокая казнь последнего мамлюкского султана Туман-бея встретила осуждение среди мусульман – нельзя столь жестоко обходиться с побежденными единоверцами, можно было бы голову отрубить, а не цеплять живьем на крюк. Для того, чтобы обелить образ Селима I, во время правления Сулеймана была создана легенда о том, что Селим вообще не собирался казнить Туман-бея, а хотел бросить его в темницу, но Хайр-бей отговорил султана от этого намерения и настоял на жестоком способе казни, который должен был устрашить непокорных.
В-третьих, милость, проявленная к египтянам, создала в Западной Европе превратное мнение о султане Сулеймане. Могло показаться, что после тигра трон занял ягненок, но мало кто мог понять, что на самом деле на трон взошел лев.[111] Но вот английский канцлер кардинал Томас Уолси сказал однажды венецианскому послу, что двадцатишестилетний султан Сулейман наделен здравым смыслом и можно опасаться, что он будет поступать так же, как и его отец.
Не прошло и года, как султан Сулейман оправдал мнение кардинала Уолси. В Венгерском королевстве вспыхнуло крестьянское восстание, одной из причин которого стала подготовка к очередному крестовому походу против османов, к которому призывал папа римский Лев Десятый. Венгерские крестьяне и без похода жили плохо, но когда их стали насильно сгонять в войско крестоносцев, чаша терпения переполнилась. Люди еще могли бы понять войну с османами в приграничных районах, но отправляться куда-то к шайтану на рога никому не хотелось, поскольку длительное отсутствие мужчин привело бы к разорению их хозяйств. А теперь скажите, положа руку на сердце – мог ли умный правитель не воспользоваться удобным случаем и не напасть на Венгрию, тем более что мамлюки были покорены, а иранцы пока что не создавали проблем? Конечно же, не мог! Особенно с учетом того, что король Венгрии и Чехии Лайош II отказывался платить султану дань и бросил ему вызов, убив султанского посла.
В конце весны 1521 года Сулейман лично повел войско на венгров. Османам удалось взять Белград, который в свое время устоял перед натиском султана Мехмеда II, а также мощные крепости Шабац и Земун,[112] и несколько городов в венгерской области Срем.[113] Оставив в завоеванных пунктах гарнизоны, Сулейман ушел обратно, и все ждали его возвращения в следующем году, но султан продемонстрировал свою непредсказуемость (в хорошем смысле слова), посвятив военную кампанию 1522 года завоеванию острова Родос, лежащего в Восточном Средиземноморье. Родос Мехмед II тоже не смог взять…
Казалось бы – ну зачем Сулейману понадобился остров, который защищали рыцари-госпитальеры?[114] Гораздо выгоднее было бы развивать успех на венгерских землях, чем тратить пять месяцев на осаду мощной островной крепости стотысячным войском… Да, выгоднее, если бы речь шла только о действиях на суше, но Сулейман собирался владеть морями, а для этого нужно было взять под свою руку все ключевые острова. Султан мыслил широко и видел далекие перспективы. Половина османского войска не вернулась домой, но Родос был взят. Рыцарям Сулейман позволил покинуть Родос со всем их имуществом, а вот с местным населением, которому некуда было уходить, обошелся весьма жестко – большинство родосцев подверглись истреблению. Жестокость являлась оправданной, поскольку остров с мощной крепостью должен был быть населен лояльными жителями. Султан Сулейман не походил характером на своего грозного отца, но при необходимости мог быть очень суровым.
Овладев Родосом, Сулейман взял паузу на четыре года (он всегда очень тщательно готовился к военным кампаниям), а 1526 году отправил против Венгрии стотысячную армию под командованием великого визиря Паргалы Ибрагим-паша, имевшего титул сераскера, главнокомандующего войсками. 29 августа 1526 года близ венгерского города Мохача разгромили армию короля Лайоша, который утонул в болоте, пытаясь спастись бегством. Двери в Венгрию распахнулись…
Следующие два года ушли на завоевание Боснии, Герцеговины и Славонии,[115] заодно князь Трансильвании Янош Запольяи признал себя османским вассалом. Янош оказался весьма выгодным вассалом, поскольку мог претендовать на венгерский трон, опустевший после гибели Лайоша II – его избрал королем сейм, состоявшийся в октябре 1526 года в городе Токае. Защита законных прав своего вассала стала для Сулеймана удобным предлогом для захвата столицы Венгрии города Буды в августе 1529 года (впрочем, султан мог бы обойтись и без предлога, но с предлогом было все же лучше).
Развивая успех, Сулейман после взятия Буды пошел на Вену, столицу Габсбургов, которые в то время правили Священной Римской империей. Историки любят порассуждать об опрометчивости султана, который пытался взять хорошо укрепленный город, не имея для этого достаточных сил и средств, но постфактум рассуждать легко, да и обвинять тоже. Стодвадцатитысячная армия, которую Сулейман повел на север из Болгарии в мае 1529 года, была хорошо оснащена артиллерией, но обильные дожди вызвали наводнение, размывшее дороги. Часть пушек увязла в грязи настолько, что их пришлось оставить – темпы продвижения войска имели важное значение и ждать, пока дороги подсохнут, не хотелось. Начало осени тоже выдалось дождливым, и на пути от Буды до Вены была утрачена еще часть артиллерии. Сырая погода способствовала болезням, изрядно ослабившим османское войско… В то же время австрийский маршал Вильгельм фон Роггендорф, руководивший обороной Вены, смог идеально подготовить город к сопротивлению. Городские стены были экстренно надстроены там, где это требовалось, возводились земляные бастионы, с которых можно было вести фланговый огонь по атакующим, все четверо городских ворот замуровали, ввиду чего они перестали быть слабыми местами в обороне и предприняли много других мер. В результате Вена превратилась в орех из сказки, который можно положить в рот, то есть – осадить, но невозможно разгрызть. К тому же австрийцы успешно мешали османским саперам рыть туннели под городскими стенами.