жения тоже распространилась султанская немилость – около года он провел в заключении, которое, к счастью, оказалось недолгим и не сокрушило его карьеру. После освобождения Хусейн-паша занимал наместнические должности среднего масштаба, в 1694 году стал капудан-пашой,[162] а в сентябре 1697 года был назначен великим визирем.
Надо понимать, что подобно тому, как дерево пускает в землю корни, любой высокопоставленный сановник обзаводится верными людьми, которые, будучи обязанными ему, становятся его «корнями» в правительственном аппарате. Влияние семейства Кёпрюлю обеспечивалось корнями, которые сохранялись, пока должность великого визиря занимали представители других семейств.
Перед Хусейном-пашой стояла нелегкая задача – нужно было убедить султана Мустафу в том, что ради сохранения бо́льшего стоит пожертвовать малым. Собственно, в этом нужно было убедить не только султана, но и придворное общество, патриотизм которого нарастал всё сильнее по мере ослабления империи. Войну, начатую в 1684 году, в которой Османская империя противостояла Священной Римской империи, Речи Посполитой, Российской империи и Венецианской республике, нужно было прекращать любой ценой, пока она не привела к необратимым последствиям (а она запросто могла к ним привести). Сделав ряд территориальных уступок, Высокой Порте удалось заключить в 1699 году мирный договор, который позволил Хусейну-паше посвятить свое внимание упорядочению внутренних дел государства. Перемены сводились к очередному уменьшению налогового бремени (нельзя же постоянно обирать подданных до нитки!), стимулированию развития сельского хозяйства посредством предоставления льгот земледельцам, а также сокращением импорта, который начал серьезно вредить экономике империи. Христианам тоже пришлось дать определенные поблажки в надежде примирить их с османской властью, так, например, в Сербии и Банате[163] были прощены годовые подати… Ну, это все скучно и давно всем известно, поскольку правительство постоянно занимается чем-то подобным. Лучше обратить внимание на интересное, например на то, что Хусейн-паша наполовину сократил численность янычар (с семидесяти до тридцати четырех тысяч), заменил гребные галеры парусниками и вчетверо уменьшил количество артиллеристов, а то ведь на одну пушку приходилось по десять человек – один чистил, другой заряжал, третий зажигал фитиль, четвертый подносил его к запальному отверстию и так далее…
Налоговая политика Османской империи была похожа на маятник или, скорее, на качели: периоды увеличения налогового бремени до разорительных пределов сменялись периодами послаблений, во время которых крестьяне, торговцы и ремесленники получали возможность поправить свои расстроенные дела… Современному человеку подобный подход может показаться странным. Зачем доводить до крайности, особенно если уже приходилось не раз падать в эту яму?[164] Но в те времена еще не было продвинутых экономистов, способных просчитывать перспективы на научной основе. Султаны и визири действовали по принципу: «Раз вчера взяли столько, то сегодня можно взять и побольше» и останавливались только после того, как понимали, что завтра взять будет нечего.
Великий визирь нуждался в поддержке духовенства, поэтому хорошие отношения с шейх уль-исламом были залогом спокойствия для правой руки султана. Хусейн-паша Кёпрюлю не смог привлечь на свою сторону шейх уль-ислама Фейзуллу-эфенди, бывшего учителем и наставником юного шехзаде Мустафы. Став султаном, Мустафа II назначил Фейзуллу на высшую духовную должность и продолжал прислушиваться к его советам. Амбициозный Фейзулла-эфенди, помимо духовной власти, желал заполучить и светскую. То ли противоборство с ним подорвало здоровье Хусейна-паши, то ли просто так совпало, но в начале сентября 1702 года он оставил свой высокий пост, а спустя две с половиной недели скончался. Новым великим визирем был назначен ставленник Фейзуллы-эфенди Мустафа-паша Далтабан, серб, прежде занимавший должности аги янычар и бейлербея нескольких эялетов.
Правление Фейзуллы-эфенди оказалось недолгим. Он сумел настроить против себя не только вечно недовольных янычар и бедноту, но и улемов, которые обвиняли шейха в сговоре с христианами – уж очень много уступок было сделано им по мирному договору 1699 года.[165] Недовольство вылилось в восстание, вспыхнувшее в августе 1703 года в столице, откуда восставшие пошли на Эдирне, где Мустафа продолжал жить и после того, как стал султаном. Фейзулла-эфенди и его старший сын Фетхулах-эфенди были убиты разъяренной толпой, а Мустафа II был вынужден передать трон своему младшему единоутробному брату Ахмеду, получившему третий порядковый номер. Ахмеду на тот момент было тридцать лет. Подобно Мустафе, он содержался не в кафесе, а в более свободных условиях в султанском дворце в Эдирне. Современники отзывались о нем как образованном человеке, знатоке истории, ценителе поэзии и искусном каллиграфе.
В целом, правление султана Ахмеда III было благоприятным для тяжело больной, но всё еще сохранявшей свое могущество империи. Об этом можно судить хотя бы по тому, что своему преемнику и племяннику Махмуду I Ахмед оставил далеко не пустую казну. Будучи образованным человеком, султан понимал важность образования и потому поощрял строительство школ и интерес к наукам, в частности – переводы иностранных трактатов. Именно при Ахмеде, в 1729 году, была напечатана первая книга на старотурецком языке. Образцом для османов стала Франция, передовое европейское государство, имевшая противоположные интересы с Габсбургами, Россией и Речью Посполитой. Это обстоятельство способствовало сближению Стамбула и Парижа. Султанские послы, изучившие нравы и обычаи французского двора, составили подробный отчет, который стал чем-то вроде учебника для султана и его приближенных. Одним из заимствований стала мода на разведение тюльпанов, отчего правление Ахмеда III назвали «эпохой тюльпанов».
Что же касается эпохи Кёпрюлю, то она завершилась в 1710 году двухмесячным пребыванием в должности великого визиря Нумана-паши Кёпрюлю, сына Фазыла Мустафы-паши. С приходом к власти Ахмеда III позиции семейства Кёпрюлю в значительной мере ослабли. Несмотря на родство с османами через женитьбу на дочери Мустафы II Айше-султан, Нуман-паша скатился с должности анатолийского мирмирана[166] в правители острова Эвбея. Подобное понижение носило унизительный характер, но выбора у Нумана-паши не было – он проглотил обиду и продолжал служить своему владыке султану в надежде на то, что судьба еще даст ему шанс. Постепенно Нуман-паша дослужился до ответственной должности командующего белградским гарнизоном. Он старался казаться идеальным начальником – денно и нощно радел о службе, не брал взяток (или же брал скрытно и не со всех подряд), держал подчиненных в строгости. Это сработало – в середине 1710 года султан Ахмед призвал Нумана-пашу и назначил его великим визирем. 16 июня воссияла звезда Нумана-паши, а уже 17 августа угасла, и вместе с ней окончательно угасло влияние семейства Кёпрюлю.
В то время у Ахмеда III гостил шведский король Карл XII, бежавший к султану после поражения шведов под Полтавой, где молодой русский император Петр I буквально обескровил шведскую армию. Карл настойчиво просил у Ахмеда военной помощи, но султан колебался, не будучи полностью уверенным в успехе очередной войны с Россией. Но, в целом, султан склонялся к тому, чтобы попытать счастья, однако же великий визирь Али-паша Чорлулу выступал против войны. Карла поддерживали Франция и Венеция, у которых было много агентов при султанском дворе – разве плохо ослабить Россию руками турок и шведов? Большинство османских сановников, в сердцах которых унизительный мирный договор 1699 года засел занозой, тоже хотели войны. В результате, султан заменил Али-пашу на Нумана-пашу, который с одной стороны выступал за помощь Карлу, а с другой опасался открытой войны с Россией, и потому предложил шведскому королю компромиссное решение – возьми вроде бы как для охраны сорок тысяч османских воинов и иди с ними в Европу устраивать свои дела. Французов такое решение не устроило, и они добились отстранения Нумана-паши, которому снова пришлось отправиться на Эвбею. В 1718 году он стал критским бейлербеем и умер на этом посту в феврале следующего года.
Время показало, что Ахмед III не зря хотел попытать счастья в войне с Россией, которая вернула султану стратегически важную крепость Азов с прилегающими территориями. Правда, спустя четверть века Азов вернется к России, но это произойдет в другое время и при другом султане.
Эпоха тюльпанов оказалась короче эпохи Кёпрюлю. Вместе с хорошим, султанский двор перенимал у французов и плохое – стремление к роскоши, которое на благоприятной османской почве расцвело очень пышно. Но если высшие слои общества купались в роскоши, то низшие бедствовали, поскольку налоговое бремя снова возросло, и причиной тому было не столько пристрастие к роскоши, сколько высокая стоимость реформ, проводимых Ахмедом III (чего стоило одно только повсеместное строительство школ и создание трех крупных библиотек, а ведь вдобавок были и другие расходы, например – на переоснащение флота, да постоянные войны влетали в копеечку). Кроме того, в правление Ахмеда III янычары окончательно разложились и обнаглели настолько, что считали себя вправе диктовать свою волю султану – а как же иначе, ведь это они возвели Ахмеда на трон! Держать янычар в повиновении можно было только одним способом – вести победоносные войны, приносившие войску обильную добычу, но 1730 год в этом смысле выдался неудачным – османские войска терпели одно поражение за другим от иранцев.
Масла в огонь недовольства подливало поведение султанского фаворита и зятя Ибрагима-паши Невшехирли, сына зейтунского санджак-бея. Ибрагим-паша начал карьеру в учениках придворного кондитера, но к 1716 году дорос до каймакама, а в следующем году женился на старшей дочери Ахмеда III Фатьме Султан. Родство с повелителем привело Ибрагима-пашу на должность великого визиря. Будучи турком, Ибрагим-паша имел под рукой кучу родственников, жаждущих его покровительства, которым он щедро раздавал важные должности, помня о том, что нет друга лучше брата. Более того – трое родственников Ибрагима-паши, следуя его примеру, женились на султанских дочерях… Расположение султана и наличие своих ставленников на ключевых постах сделали Ибрагима-пашу таким же могущественным, как и Мехмед-паша Кёпрюлю, но и врагов он нажил изрядно. Повышение налогов, которое Ибрагим-паша считал лучшим лекарством для экономики, вызвало недовольство податного сословия – крестьян и ремесленников, а ремесленников в столице было много, и они представляли собой силу не менее грозную, чем янычары. Содержание серебра в монетах с каждым годом становилось всё меньше и меньше, что влекло за собой рост цен и прочие неблагоприятные последствия. Ибрагим-паша запланировал сокращение численности янычар, но до осуществления этого намерения дело так и не дошло, и получилось только, что паша дал янычарам еще один повод для недовольства. Были недовольны властью и улемы, которым не нравилось многое, начиная с реформ и заканчивая заносчивым поведением великого ви