– Вы любите только японских женщин, Такизава-сан? – Спросил кто-то из коллег.
– Наоборот! – Беспечно отозвался Такизава. – Я боюсь, что мне пришлось бы остаться где-нибудь в Австралии или в Канаде, если бы я связался с тамошней красоткой! Нельзя же просто заморочить женщине голову и уехать!
– Такизава-сан, но вы же не знаете австралийского!
– В Австралии все говорят на английском.
– У вас и английский ужасный, господин Канагава говорит, что у вас самый отвратительный английский из всех, что он слышал!
Они смеялись, отдыхая от рабочего дня, по пути и навстречу им шли такие же компании возвращавшихся с работы мужчин и женщин в деловых костюмах – обычно по трое-четверо. Александр, запрокинув голову, смотрел в темное небо, на котором виднелся тоненький опрокинутый навзничь серп растущего месяца (как объяснил ему однажды господин Канагава, такой месяц назывался «микадзуки»[125]), и гудела подвесная автострада.
– Не понадобится ей со мной никакого английского! – Отбивался Такизава. – Все эти языки годятся для обсуждения кредитов, а в любви они человеку только мешают!
– Уж конечно!
– Да как же вы выберете, Такизава-сан, – в Австралии небось полно длинноногих красоток! Как поймете, какая из них – ваша судьба?
– Я просто выберу из них ту, что будет больше похожа на японскую девушку!
– На японку?! Стоит ради этого тащиться в такую даль!
– Ну погодите, Такизава-сан, узнает Ёрико о вашей австралийской красотке, она вам устроит!
– Да я же ничего еще не сделал… эй, не нужно говорить об этом Ёрико! – Такизава шутливо закрылся кейсом, как бы защищаясь от рассерженной девушки.
– Да уж, если Ёрико узнает, вам и японский не поможет, Такизава-сан! Это она только с виду тихая!
– Я слышал, однажды она сделала замечание своему начальнику!
– Господину Симабукуро? Да ну, быть такого не может!
– Ээ, мне девчонки с ресепшна говорили, господин Симабукуро перепутал дату на каком-то важном документе, так она сделала ему выговор – из-за двери было слышно!
– Накричала на такого важного начальника?!
– Нет, все же, думаю, это только слухи: господин Симабукуро никак не мог ошибиться с оформлением документов, это, может быть, кто-то другой был.
– Гинко: но ридзитё:![126] – С преувеличенным восхищением выдохнул кто-то из компании, и все рассмеялись.
– Ну если Каваками-сан отругала самого директора банка, то вас, Такизава-сан, она просто убьет, и наш отдел осиротеет! Прощайте, начальник Такизава!
– Прощайте, начальник Такизава!
Они снова расхохотались. Где-то в густой листве деревьев, высаженных вдоль улицы, надрывалась, пытаясь перекричать гул автострады, одинокая цикада.
– А у вас, Арэкусандору-сан, есть в России девушка?
Александр погладил Изуми по плечу, она пошевелилась и что-то тихо сказала во сне.
Утром снова немного потеплело, дождь почти перестал, и сквозь пелену облаков тускло проглянуло солнце. Изуми открыла в доме все окна и затеяла жарить пирожки с капустой и яйцом, решив порадовать своего постояльца очередным русским блюдом. Пирожки получились вкусные, но ничем не напоминавшие те, которые Александр ел в России, – впрочем, об этом он ей говорить не стал и, позавтракав, быстро собрался и отправился к святилищу Хатимана, почему-то уверенный в том, что снова найдет там Кисё. Дорога была пустынной, только несколько раз ему встретились случайные прохожие да у самого входа в святилище – пара пожилых японцев, видимо, муж и жена, которые с поклонами с ним поздоровались, а мужчина, когда Александр ответил на приветствие, остановился, смерил его внимательным взглядом слезящихся глаз и спросил, не турист ли он.
– Да, приехал отдохнуть здесь от большого города.
– В такое время? – Удивился старик. Его жена стояла рядом молча, вежливо улыбаясь и с явным любопытством рассматривая Александра.
– Я люблю дождь, да и людей сейчас совсем немного.
– Да, что правда, то правда. – Тот кивнул: – Людей сейчас почти нет, зато дождя хоть отбавляй. Недавно по телевидению сообщали, что погода может ухудшиться. К тому же в Нисио на днях были подземные толчки.
– Думаете, может случиться землетрясение?
– Толчки были совсем небольшие. – Старик покачал головой. – Три и шесть десятых балла. Может быть, у кого-то там упала настольная лампа или книга с полки.
Александр почувствовал неожиданно накатившую слабость и удивился: он уже давно жил в Японии, и ему не приходило в голову, что нужно бояться землетрясений, тем более толчки от двух до четырех баллов в сейсмически активной зоне – дело обычное, по крайней мере так ему говорили, когда он оформлял документы на рабочую визу.
– Но все-таки следует быть осторожным, если такое случается, – добавил японец. – Землетрясения – это не шутка.
– Не пугайте молодого человека, Игараси-сан, – вмешалась женщина. – Не нужно придавать такое уж большое значение словам моего мужа, он всегда все преувеличивает.
«Дедушка и бабушка Акио?» – удивленно подумал Александр, но вслух говорить ничего не стал и вежливо промолчал.
– Когда это я что преувеличивал? – Возразил старик. – Да ты сама, стоит подуть сильному ветру, начинаешь твердить, что наш дом вот-вот на сторону завалится! А когда стройка была и из Кова навезли техники, ты пугалась, если грузовик проезжал слишком близко от дома и в шкафу звенели тарелки! Скажешь, не было такого?
Женщина замолчала и опустила глаза.
– Спасибо вам большое. – Александр кивнул: – Я буду осторожен.
– А вы интересуетесь синто[127] или просто гуляете? – Неожиданно сменил тему старик.
– Гуляю и интересуюсь, – улыбнулся Александр. – У вас на острове очень красивый храм, я уже бывал здесь на днях.
– А… – Старик пожевал губами, потом кивнул в сторону святилища: – По мне, так дурное место, здесь несколько лет назад утонула девочка, там, чуть подальше, на побережье… говорят, поскользнулась на камнях. Славная была такая девочка, веселая. Я ее хорошо помню, хоть и случилось это давно.
– Игараси-сан, опять вы за свое… – Снова возразила женщина. – Зачем вы оскорбляете ками-сама прямо у ворот их дома?
– Да ну! – Он махнул рукой. – О чем они только думали, твои ками-сама, если прямо у них из-под носа бог смерти забрал невинного ребенка! Или они слепые, или им нет до нас никакого дела, а мы как дураки приносим им подношения. Извините, это я так, ворчу по-стариковски…
– Все в порядке, я слышал эту историю. Очень печально, что так произошло.
– Да уж, нечего сказать, печально. – Старик, явно смущенный своей разговорчивостью, насупился. – Всего вам доброго, надеюсь, вам тут у нас понравится.
– И вам всего доброго. – Александр поклонился. – Спасибо вам большое.
Попрощавшись, он обернулся к святилищу: из-за набежавшего на солнце облака сосновая аллея за серыми ториями казалась погруженной в сумерки. Он снова ощутил прилив слабости во всем теле, сделал несколько шагов и оперся ладонью о тории. Камень под пальцами был прохладный и шершавый на ощупь, весь в крошечных поблескивающих вкраплениях и темных зернышках. Кое-где в трещинах зеленел мох. На левом столбе был вырезан иероглиф 奉, «татэмацуру» – «поклоняться», на правом – 納, «осамэру» – «приносить в дар», вместе они читались как «хо: но:» – «подношение». Постояв так некоторое время, Александр сделал глубокий вдох, оторвал руку от камня и прошел через тории. Ему показалось, что даже звуки здесь были какими-то более приглушенными, хотя на улице было просто тихо, разве что ветви деревьев издавали привычный влажный шелест, сливавшийся с шорохом волн. Омыв руки в тэмидзуя, он, поколебавшись, отпил из бамбукового ковша немного ледяной воды и побрел по тропинке, усыпанной длинными сосновыми иголками: видимо, ночью ветер был довольно сильным. К статуе Хатимана кто-то принес свежие цветы: желтые, фиолетовые и белые хризантемы.
Кисё он нашел не сразу: он ожидал, что официант будет, как в прошлый раз, молиться перед святилищем, но тот вместо этого сидел на нижней деревянной ступеньке возле фигурки комаину с разбитой мордочкой и рассматривал что-то на земле. Подойдя ближе, Александр увидел у его ног большую кошку, которая ела из блюдечка – судя по всему, фарш, смешанный с творогом или тофу. Из-за того что у кошки отсутствовала часть зубов, она то и дело роняла кусочки фарша, недовольно ворчала и подбирала их с земли. Шерсть ее, когда-то белая и шелковистая, была серой из-за пыли и свалявшейся, как у старой плюшевой игрушки, поперек хвоста и спины шли несколько широких темных полос, и на мордочке тоже было темное пятно. Когда кошка в очередной раз выронила еду, Кисё наклонился и осторожно почесал ее за ухом, потом провел ладонью по ее спине, и кошка подняла голову: из-за темного пятна не сразу было понятно, что вместо глаз у нее – два запавших в глазницы черных шрама.
– Здравствуйте, Арэкусандору-сан. Пришли помолиться? – Кисё только слегка повернулся в его сторону.
– Здравствуйте, Кисё. Нет, я просто гулял.
– Ах, да, я совсем забыл, вы ведь не верите в ками-сама.
Александр промолчал, не зная, что на это ответить.
– Это Му, – Кисё кивнул на кошку. – Я вам про нее рассказывал.
– Му?
– Пишется катаканой, просто Му[128].
– Понятно.
Александр подошел, присел рядом с кошкой на корточки и протянул руку, чтобы ее погладить. Му глухо заворчала, а когда он дотронулся до ее шерсти, повернула к Александру слепую мордочку и зашипела.
– Осторожнее, она злая, – предупредил Кисё. – Может и укусить, правда, зубов у нее почти не осталось.
– Но вам она дается гладить.
– Я в последнее время каждый день приношу ей еду. – Он еще раз погладил кошку по голове, она вздрогнула шкурой и издала отрывистый звук, что-то среднее между фырканьем и мурлыканьем. – С некоторыми не сразу получается найти общий язы