– А вот это уж вас совсем не касается, где мне искать себе девушку, Игараси-сан! – Огрызнулся Александр.
В саду от сильного порыва ветра застонало старое персиковое дерево. Александр вспомнил, как на днях Изуми жаловалась, что в его ветвях сплел паутину большой дзёрогумо[148]. Большинство японцев относились к этим паукам, умиравшим с наступлением холодов, совершенно равнодушно, но Изуми сказала, если большой паук вдруг ни с того ни с сего появился в саду, то обязательно случится беда, и что в детстве ее однажды укусил дзёрогумо – ранка потом долго болела, и на ее месте остались два маленьких белых пятнышка. Александру подумалось, что перед тем, как уехать в Нагоя, нужно поймать паука в какую-нибудь коробку и выпустить подальше от дома.
– Ну так что? – Акио поднялся со стула, не переставая сверлить Александра взглядом. – Ты пойдешь или струсил?
– Пойдемте, Игараси-сан.
Александр вежливо поклонился Изуми:
– Я скоро вернусь, Мацуи-сан.
Она только неуверенно кивнула в ответ.
На побережье, куда привел его Акио, было и впрямь пустынно: по-видимому, сюда даже в туристический сезон почти никто не заглядывал. Со стороны дороги берег был скрыт густыми зарослями давно не стриженной камелии, на влажных камнях валялись комья мертвых водорослей и мелкий мусор: сухие стебли тростника, обрывки рыболовецких снастей, крышки от пластиковых бутылок и рыбья чешуя; чуть поодаль на берегу были свалены никому не нужные доски, ржавые якоря сейнеров, поросшие ракушками, и выброшенный кем-то старый телевизор с торчащей вверх трубкой кинескопа. Александр подумал, что в России дети, наверное, давно бы его разбили. Он перевел взгляд на Акио: тот стоял напротив, сунув руки в карманы, и пинал носком кроссовка пустую ракушку: перекатываясь по плоским камням, она издавала тихий фарфоровый стук. На лице Акио краснела свежая царапина: продираясь через заросли, они оба порядком исцарапались, испачкали одежду в паутине и перепугали целую армию обосновавшихся в кустах насекомых и мелких птиц. За все то время, что они шли сюда от дома, парень не проронил ни слова и даже не взглянул на своего соперника. Александр сунул руку в карман: уходя, он, сам не зная зачем, взял со стола несколько завернутых в прозрачную бумагу печений.
– Ну-у… – Наконец протянул Акио. – Что будем делать, амэрика-дзин?
– Это вам решать, Игараси-сан. Вы меня сюда притащили.
От пряного запаха моря и гниющих на берегу водорослей и моллюсков щипало в носу и слезились глаза.
Акио вздохнул и отвернулся, уставившись в сторону Нагоя. На некотором отдалении от берега из моря торчало несколько крупных острых камней, на которых была заметна скудная растительность.
– Японские острова, – невесело усмехнулся Акио.
– Нас в институте учили, как запомнить иероглиф «остров»: даже самая маленькая гора, на которую может сесть птица, уже считается островом[149].
– Никогда об этом не задумывался. – Похоже, Акио уже не собирался затевать драку и был рад смене темы. – Но я, вообще-то, в кандзи[150] не очень силен. В школе я плохо учился, вечно путал иероглифы «дерево» и «книга»[151]. Никогда бы не подумал, что на меня обратит внимание такая девушка, как Томоко.
– Девушки не всегда влюбляются в отличников.
– Да ну? – Акио искоса посмотрел на Александра. – Ты-то что об этом знаешь, умник? Ты вообще кто, банковский менеджер?
– Меня уволили, – просто сказал Александр.
– Ээ? Ты серьезно? – Акио сухо рассмеялся.
Александр пожал плечами.
– Уволили! – Повторил Акио. – Так ты, значит, никакой не умник, а просто неудачник! И что ты такого натворил? Приставал к жене своего начальника?
На один из торчащих из воды крошечных островков уселся грязный дикий баклан и принялся чистить перья, периодически недоверчиво поглядывая на людей. «У иероглифа «птица» есть клюв, два глаза и ключ «огонь», который для удобства запоминания можно считать хвостом из четырех перьев». У сидевшего на камнях баклана в хвосте едва ли нашлось бы больше.
– У[152], – коротко назвал баклана Акио, наклонился, подобрал с земли камешек и бросил в птицу: камешек плюхнулся в воду в паре метров от островка, баклан расправил крылья, издал презрительный сиплый крик и снова занялся своим оперением. – Вот придурок! Ты только посмотри на него!
– К Кисё вы ее не ревнуете.
– Что? – Не понял Акио.
– К Камате-сану, официанту из «Тако».
– С чего это я буду ревновать девушку к своему лучшему другу? – С нескрываемым удивлением спросил Акио.
– Лучшему другу?
– Ну да.
– Разве…
– Чего? – Акио взял с земли еще один камешек и, сильно размахнувшись, снова швырнул в баклана: на этот раз камешек с еле слышным стуком ударился о темный, изрезанный глубокими трещинами отвесный берег.
– Я думал, Кисё здесь совсем недавно. Он говорил, что родился в Осаке… хотя…
– В какой еще Осаке? – Акио наклонился и собрал еще несколько камней – он явно не собирался успокаиваться, пока не сгонит баклана с его каменистого насеста. – Ну и горазд же он врать, этот Камата! Да он с соседнего острова, с Сакусимы, – считай, что местный. Я несколько лет назад решил туда съездить – посмотреть на тамошние скульптуры, а то все было не собраться, «Хаябуса»-то между нашими островами не ходит, нужно ехать через Нисио, а этот Нисио, я тебе скажу, тот еще городишко.
– А что с ним не так?
– Аа, – Акио махнул рукой, – вы, иностранцы, думаете, будто вся Япония похожа на Акихабару[153], а многие японцы, которые живут в крупных городах, считают, что таких островков, как Химакадзима, просто не существует. Один придурок из Фукуоки как-то на меня вытаращился, услышав, откуда я родом. Проедься от Нагоя на пригородной электричке и окажешься в какой-нибудь дыре вроде Тирю или Нисио – настоящая провинция, пыль на улицах, детские площадки с поломанными качелями, унылые домишки, а вокруг города сплошняком – чайные плантации. Один мой школьный приятель несколько лет назад женился на девчонке из Нисио и переехал к ней – вроде как их захолустье чуть получше нашего. У них маленький чайный магазинчик, он сидит там с утра до вечера с этим своим чаем, старыми открытками и кошками.
– Кошками?
– Ну да, его жена собирает фигурки манэки-нэко и выставляет их на полках – мол, это должно привлечь покупателей, только никого это, понятное дело, не интересует. Поднятая левая лапа привлекает клиентов, поднятая правая лапа привлекает деньги, а уж если обе лапы подняты, так во всем тебе будет удача. Китайцы, прикинь, придумали делать фигурки с батарейкой внутри, так что кошка сидит и натурально качает лапой, одной батарейки ей на полтора года хватает. Такие у его женушки тоже есть, а он, короче, так и сидит там, как приклеенный. В обед к нему бегает девчонка из соседней лавки – ну, первый-то раз она к нему просто тысячу иен разменять забежала, вот и все развлечение.
– Вот как…
– Он приезжал как-то, жаловался, что ему не хватает моря, до порта там или ехать, или топать на своих двоих через чайные плантации. Ну и от девчонки этой мало проку – ноет теперь ему, как все бабы. – Акио сплюнул на землю и перевернул носком ботинка несколько камней. – Говорил, как-то раз он в этом своем Нисио заблудился под вечер, и в темноте ему почудилось, что вокруг не поле, а волны, из которых высовываются рыбьи головы, и что вода вот-вот поднимется, и он утонет. Он со страху завопил и бросился через чайные кусты напролом, все штаны и рубашку себе изорвал, пока его не поймал какой-то задержавшийся допоздна рабочий и не двинул хорошенько по физиономии, чтобы мозги на место встали. Приятель говорил, в жизни не слышал, чтобы человек произносил вслух такие слова.
– Ничего себе…
– Вот через этот самый Нисио и нужно ехать на Сакусиму, сам понимаешь, лишний раз не захочется, – заключил Акио. – Там все побережье утыкано современным искусством, прямо тебе бесплатный музей под открытым небом, только чайками немного загажен, ну и еще куча велосипедистов, которые считают, что любая тропинка – это велосипедная дорожка. Короче, я поехал туда в дождливый день – думал, посмотрю на это их искусство, а от дождя мне ничего не сделается, не привыкать. Ну и навернулся с бетонной башки какого-то ёкая, или что это была за херня, которая прямо из земли торчала, а еще говорят, все это суеверие.
– И что, сильно ударились?
Акио бросил в баклана целую пригоршню камней, большая часть из них упала в воду. Баклан взъерошил перья, посмотрел на обидчика блестящим черным глазом и коротко каркнул: Александру показалось, что он произнес на своем птичьем языке какое-то ругательство.
– Вот сволочь. Ну да, приложился головой о бетон и потерял сознание, приобщился, называется, к современному искусству. А Камата меня там нашел и вызвал «Скорую», и потом еще навещал в больнице – так и познакомились. Он вообще нормальный парень, странный только немного.
– Немного… – Повторил за ним Александр. – Да уж…
– Ну да, сказал тогда, мол, не пришло еще ваше время сражаться с демонами, Игараси-сан.
– Что, так и сказал?
– Моим старикам он сразу очень понравился, – отозвался Акио, примериваясь, как бы на этот раз попасть камнем поближе к баклану. – Они у меня любят всякие такие истории, я вообще думаю, это старики все выдумывают, всяких там ками-сама и óни, потому что сами до усрачки боятся смерти. Ну давай, сволочь, улетай уже!
Новая россыпь камней ударилась о бакланью крепость, но тот, как будто насмехаясь, снова расправил большие потрепанные крылья, потряс ими в воздухе, сложил и потоптался по камню перепончатыми лапами, устраиваясь поудобнее.
– Вали оттуда! Сваливай! – Заорал Акио, приставив ладони рупором ко рту. – Это мой остров, ты, грязный вонючий птичий придурок!