– Изуми… – Пробормотал Александр.
– Извините, что вы сказали?
– Мне нужно вернуться к Мацуи-сан, у которой я остановился, Такизава-сан.
– А, вот как! Отлично! Тогда встретимся в «Тако», когда все закончится, да? – Такизава попытался улыбнуться, но улыбка у него получилась не очень уверенная.
– Да, конечно.
Александр взглянул на уходившую в глубь острова потрескавшуюся дорогу: отсюда до дома Изуми всего ничего, скорее всего, он успеет до следующего землетрясения, если оно вообще произойдет. Акио, наверное, уже добрался до дома Томоко. Александр мысленно пожелал парню удачи. Никто больше не кричал: в тишине было слышно, как люди в домах поднимают упавшие тяжелые вещи и переговариваются громкими взволнованными голосами. От влажной земли все еще поднимался пар, но небо уже затянули новые тучи, и с моря потянуло холодным воздухом. Александр поежился и торопливо зашагал к дому Мацуи-сан, стараясь обходить самые крупные трещины в асфальте.
В просторном кабинете, несмотря на включенный климат-контроль, было душно. Курода[245] распахнул настежь большое окно, и в помещение вместе с прохладным вечерним воздухом проник шум большой автострады, смутно видневшейся вдалеке. Люди спешили по своим вечерним делам: кто-то на поздние деловые встречи, кто-то к заждавшейся семье, кто-то к любовницам или любовникам, а кто-то просто возвращался с работы в свои пустые квартиры, чтобы поскорее лечь спать и наутро снова помчаться на работу, как будто ничего другого, кроме работы, в их жизни не было и быть не могло. Курода привычным движением ослабил узел галстука, и приятная прохлада скользнула под рубашку – небольшая радость при его-то графике. Он невесело усмехнулся. Отсюда открывался замечательный вид на город: сияющая всеми цветами радуги подсветка фонтана на опустевшей площади перед торговым центром Midland Square и небо, усыпанное яркими звездами, сливавшееся вдалеке с огнями небоскребов, неоновой рекламы и уличных фонарей. Прекрасный город, полный прекрасных людей с удивительными судьбами – кто-то не согласился бы с этим утверждением, но Курода Сано слишком хорошо знал людей, а потому не мог не любить их и не прощать им их маленькие слабости. На край фонтана присел одинокий голубь и наклонился к воде.
– Курода-кун… – Слабым голосом позвал господин Каваками.
– Да, господин Каваками? – Курода мельком взглянул на свои часы Omega[246] (часы были новыми, и черный кожаный ремешок немного натирал запястье). Оставалось еще четыре минуты. Курода уже вызвал «Скорую», через четыре минуты они будут здесь, но нужно ещё войти в здание и подняться на лифте – кабинет директора на двадцать пятом этаже, быстрее никак не получится. Они не успеют.
– Спасибо, что открыл окно, Курода-кун. Мне уже лучше.
Курода подошел к кожаному дивану, на котором лежал начальник: когда ему стало плохо, молодой человек сам его туда перенес. Мужчина дышал часто и поверхностно, не в силах за раз вдохнуть больше, чем полглотка воздуха, лоб у него был покрыт испариной. Курода вытащил из стоявшей на журнальном столике салфетницы белый бумажный прямоугольник и осторожно промокнул им капли пота.
– Мне уже лучше, Курода-кун, – повторил господин Каваками и попытался ободряюще улыбнуться, но, заметив сосредоточенное выражение на лице подчиненного, как будто все понял. – Я умираю, да?
Директор Каваками часто задерживался допоздна, и не раз Куроде казалось, что во всем небоскребе, принадлежащем строительной компании «Нагоя Кэнсэцу», нет никого, кроме господина Каваками, его самого и нескольких сотрудников охраны. Документы по проекту нового торгового центра могли подождать до завтрашнего утра, тем более что все уже было неоднократно согласовано и господину Каваками оставалось только поставить в нескольких местах свою личную печать[247], но Курода принес бумаги в кабинет начальника ровно в двадцать один час сорок минут и теперь думал, что, оставь он еще хотя бы пару минут в запасе, господин Каваками успел бы поставить последнюю печать и убрать ее в ящик, а теперь цилиндрик из слоновой кости закатился под стол, и важные документы рассыпались по полу. Курода положил руку на плечо начальника и успокаивающе погладил: пожалуй, ни один из сотрудников «Нагоя Кэнсэцу» даже в пятничном подпитии не смог бы предположить, что такой жест возможен в отношении замкнутого, всегда застегнутого на все пуговицы директора Каваками. Однажды кто-то в шутку обмолвился, что, должно быть, он и дома ходит в деловом костюме и разговаривает с женой и дочерью исключительно на языке официальных документов.
– В груди болит, – пожаловался господин Каваками. – Вот тут.
Он попытался поднять руку и показать, но Курода его остановил:
– Не нужно, Каваками-сама. Скоро вам станет легче.
Господин Каваками прикрыл глаза. Видно было, что он изо всех сил пытается собраться с мыслями, но сознание его постепенно и неотвратимо угасает. Курода Сано почувствовал противный липкий ком, возникший в горле, и закусил губу. Печально, как печально. Наверное, он и через тысячу лет не сможет к этому привыкнуть – к тому же директор Каваками и вправду был хорошим человеком, и не таким уж старым, даже не пожилым – всего пятьдесят два года, но всю свою жизнь, начиная с младшей школы, он старался не показывать миру своих переживаний и справлялся с ними в одиночку, даже когда судьба бывала к нему немилосердна, – такой уж ему достался суровый самурайский характер, это его и сгубило. Человеческое сердце нуждается в том, чтобы время от времени высказываться понимающему собеседнику. Скорее бы уже прошли эти четыре минуты.
– Моя дочка, Ёрико, – с трудом выговорил господин Каваками. – Я вас так и не познакомил.
– Ничего, еще познакомите. – Курода приложил усилие, чтобы его голос не дрожал. – Все будет хорошо, господин Каваками. Сейчас приедет «Скорая».
– Нет. – Веки мужчины дрогнули, но сил открыть глаза у него уже не было. – Вы бы с Ёрико подружились. Она у меня умница, окончила с отличием Токийский университет. Что еще нужно отцу, кроме гордости за своего ребенка?
– Вы счастливый человек, господин Каваками. – Согласился Курода.
– Она… – Выдохнул директор. – У нее есть друг. Судя по всему, хороший парень. Я его… не знаю.
– Вот как…
– Наверное, она беспокоилась… что я могу не одобрить ее выбор.
Он замолчал. Курода подавил желание еще раз посмотреть на часы – он и так знал, что четыре минуты еще не истекли.
– Мне так жаль, – прошептал господин Каваками. – Моя семья заслуживала больше любви, чем мог дать им такой человек, как я. Ёрико…
– Не наговаривайте на себя, господин директор компании. Я уверен, что ваши близкие знают, что вы любите их. Это нормально, когда мужчина не показывает своих чувств. Отдохните, пожалуйста, вам нельзя тратить силы.
Господин Каваками молчал. Курода считал про себя секунды – «Скорая», наверное, уже остановилась у подъезда здания, ворота им предусмотрительно открыли заранее.
– Курода-кун…
– Да, господин Каваками?
– Скажи мне… – На этот раз мужчине все-таки удалось немного приоткрыть глаза. – Ты – бог смерти?
Курода Сано вздрогнул, как будто его коснулся порыв холодного воздуха. Можно было ответить что-нибудь утешительное – в любой другой ситуации он бы именно так и поступил. Но господин Каваками был честным человеком – насколько знал Курода, начальник никогда в жизни не покривил душой и не сказал того, чего на самом деле не думал, так что он заслуживал ответной честности – даже если это было против правил.
– Да, – просто ответил Курода.
От груди господина Каваками – из той самой точки, где разорвалась одна из веточек правой коронарной артерии, уже исходило все усиливающееся голубоватое свечение. Курода положил на грудь умирающего руку, и свечение, мягко обойдя его пальцы, рассеялось в воздухе. Господин Каваками сопротивлялся смерти – у него было еще много незаконченных дел. Проекты компании. Переговоры с партнерами. Строительство огромного торгового центра. Его рыбки. Его любимая дочь Ёрико. Он услышал, как в дальнем конце коридора открылись двери лифта. В свежем вечернем воздухе растекались тонкие полупрозрачные светящиеся нити: наткнувшись на работающий климат-контроль, они отшатывались и скручивались в крошечные спирали, похожие на усики пара, вьющиеся над чашкой горячего кофе. Сердце господина Каваками остановилось. Курода Сано опустился на колени, оперся локтями на кожаное сиденье дивана и сложил руки в молитвенном жесте. Спустя несколько секунд ручка двери бесшумно повернулась, дверь распахнулась, и в кабинет вбежали двое врачей «Скорой помощи», – они преодолели коридор от лифта очень быстро, даже чуть быстрее, чем ожидал Курода, но все равно не успели. Он разнял руки, выпрямился и отступил на пару шагов назад, чтобы пропустить их к господину Каваками. Из открытого окна в кабинет лился гул дремавшего мегаполиса, похожий на мерный шум морского прибоя.
Когда Курода зашел в один из круглосуточных баров с мрачным названием «Куробоси»[248] в районе Накамура[249], было уже глубоко за полночь. Вообще-то он старался не пить в рабочие дни, но сегодня решил заказать себе стакан крепкого сётю[250]. Парень за стойкой удивился, услышав просьбу не разбавлять, но только пожал плечами и поставил перед клиентом невысокий запотевший стакан из голубоватого стекла. Курода задумчиво провел пальцем по его прохладному краю.
С господином Каваками они познакомились полгода назад: директор компании лично пригласил нового кандидата на собеседование, долго сосредоточенно изучал его короткое резюме, состоявшее, в сущности, из диплома об окончании отделения городской инженерии технологического факультета Токийского университета, затем строго взглянул на него поверх очков и произнес всего одну фразу: