– Да что же это такое!
Руки у Такизавы болели, как будто он целый день таскал в офисе тяжелые папки с бумагами.
– Ну давай же, сволочь! – Он изо всех сил рванул в сторону створку, но она лишь задрожала, как от порыва ветра.
– Мури дэс[274], – вслух сказал Такизава и сам удивился тому, как спокойно это прозвучало.
Он подошел к Миюки-тян, сел рядом с ней на пол и обнял. Ее голова безвольно склонилась ему на плечо. Миюки-тян дышала, но, похоже, была в глубоком обмороке.
– Ну и хорошо, – пробормотал Такизава, рассеянно погладив ее густые волосы, выбившиеся из традиционной прически.
Можно было бы просто попытаться выломать эту проклятую дверь ногой: что там, тонкие деревянные рейки и стекло… Такизава устало прикрыл глаза. Выломать – и что дальше? Господин Симабукуро обязательно придумал бы, что делать в этой ситуации. Он всегда знал, что делать. Все-таки женщины не любят коротышек, Такизава-кун. Ёрико будет обнимать его и плакать, как же так случилось, ведь ты едва не погиб, мой милый Рюноскэ. Он невесело засмеялся, вытащил из кармана пачку бумажных платочков и вытер лицо, потом, как мог, пригладил волосы.
– Миюки-тян…
Он слегка потряс ее, но девушка не отзывалась. Такизава достал из пачки последний платочек и стер с ее щек потеки туши.
– Вот так, Миюки-тян. Вы ведь очень красивая девушка.
Он бросил взгляд на закрытую дверь. Все-таки интересно…
Когда он открыл глаза, официант из «Тако» стоял возле них – как будто ждал, когда уважаемый господин клиент определится с заказом. Увидев, что Такизава очнулся, он вежливо поклонился. Такизава улыбнулся в ответ.
– Надолго я отключился, Камата-сан?
– Всего на пару минут.
Кисё присел рядом в позе сэйдза[275], сложив на коленях руки.
– Там цунами, да?
Официант не ответил, только медленно опустил веки.
– У меня к вам просьба. – Такизава почувствовал, что во рту предательски пересохло.
– Я слушаю, Такизава-сан.
– Можно… сделать так, чтобы Миюки-тян не очнулась?
– Конечно.
– Спасибо вам, Камата-сан.
– Не за что, Такизава-сан.
Шум моря. Сначала волна перельется через береговые ограждения, потом распространится по южному побережью, сметет небольшие хозяйственные постройки… в школе, когда их водили на экскурсии в Музей науки, его это настолько пугало, что он несколько раз расплакался во время учебного фильма, и потом его долго дразнили, «коротышка-трусишка», он ведь и в классе был самый маленький из мальчиков и ниже многих девочек, поэтому в старших классах стал встречаться с самой высокой из них, Аи-тян (она свое имя всегда писала катаканой, потому что стеснялась что родители выбрали для ее имени такой иероглиф – «любовь»[276]), она даже баскетболом занималась, а расстались они потому, что он узнал, что над ней насмехаются, что ее парень даже до плеча ей не достает. Какой же он был дуралей в старшей школе, да и сейчас, наверное, ничем не лучше.
– Скажите, Такизава-сан, вы ведь сразу догадались? – Поинтересовался Кисё.
Такизава кивнул.
– И все же вы остались на Химакадзиме. – Непонятно было, задает ли Кисё вопрос или просто констатирует факт.
Он услышал шипение воды, вползающей в сад перед рёканом.
– Мне очень жаль, Такизава-сан.
Такизава устало посмотрел на него. Морской о́ни утащит меня в океан! Морской о́ни утопит меня! Не хочу, не хочу, не хочу! Если ты не прекратишь реветь, то не получишь сегодня мороженого. Кисё положил руку на плечо Такизавы:
– Мне правда очень жаль. Мо: си вакэ годзаимасэн[277].
Вода показалась в дверном проеме, легко подняла с земли валявшуюся сломанную дверную створку, несильно, будто проверяя дом на прочность, стукнула ею о стену и вдруг стремительно хлынула в лобби, таща с собой всякий мелкий мусор, который уже успела собрать на побережье и в окрестных дворах, и большие лохмотья черной морской тины. Такизава зажмурился.
Каваками-сан смотрела на него строго, без привычной дежурной улыбки, и он поначалу подумал, что секретарь начальника за что-то невзлюбила его, пока коллеги ему не объяснили, что Каваками-сан всегда такая, просто она очень ответственная, она тоже недавно у нас работает, но господин Симабукуро уже ее очень ценит, так что лучше подружитесь с ней, Такизава-сан, будете у начальства на хорошем счету, кстати, говорят, что Каваками-сан увлекается аквариумистикой – необычное хобби для девушки, верно? И еще она вроде бы одинока – тоже странно при ее-то внешности, наверное, мужчины просто робеют перед ней, но вообще-то она хорошая девушка, вот познакомитесь с ней поближе – сами увидите.
На День святого Валентина он подарил ей коробку тайяки[278] – Ёрико удивилась, но тепло поблагодарила его, и с тех пор он старался не пропускать ни одного праздника и всегда дарил ей что-нибудь, связанное с рыбками: печенье в форме рыбок, шоколад в форме рыбок, даже однажды специально заказал разноцветные сладкие моти в виде аквариумных рыбок, а после того, как решился пригласить ее на свидание и они стали встречаться, купил ей хорошенькие сережки из белого золота с перламутровыми вставками (сначала долго искал в интернете, а потом минут сорок бегал по «Такашимая» в поисках нужного отдела). Взглянув на рыбок, Ёрико сразу сказала, что это дискусы и они совершенно как настоящие, а потом поцеловала его.
– Скажи, Ёрико, если бы я был немного повыше, ты бы любила меня?
– Ну что ты, глупенький мой Рюноскэ, я и так тебя люблю.
Рыбок-дискусов Ёрико носила несколько месяцев, а потом перестала.
Такизава почувствовал, как на него накатывается волна – почти как во время отпуска на море, – и в тот же момент его схватила за плечо невероятно сильная рука и потянула вверх. Он открыл глаза: официант из «Тако» стоял по пояс в воде, держа обеими руками его и Миюки-тян, и пытался выпрямиться, но у него почему-то не получалось, а в следующее мгновение вода захлестнула их всех троих с головой.
Кисё стиснул зубы. Что-то ударило его в плечо, потом еще, и он ощутил во рту резкий металлический привкус крови и взбаламученного морского ила. Волна подхватила их, играючи отшвырнула к стойке регистрации, а потом к потолку. Он услышал, как чудовищная масса воды ломает стену рёкана – как плитку шоколада, и в тот же миг его охватило голубоватое свечение: слабым теплом оно скользило по его лицу и притягивалось к рукам, неподвластное законам гидродинамики, и растекалось в окружающей бурлящей черноте тонкими сияющими нитями. «Ну вот и всё, господин Такизава». Цунами, окончательно вырвавшись из моря на сушу, сдавило рёкан в своих объятиях и, сорвав со здания крышу и смяв второй этаж, помчалось в глубь острова.
В глазах у Кисё потемнело.
– Тебе нужно отдохнуть, Кидзё-кун[279]. – Пожилой писатель немного поколебался, но в конце концов взял из сахарницы пару кусочков коричневого тростникового сахара и бросил в свою чашку с крепким кофе. – Ты выглядишь усталым. И к тому же расстроенным. Думаю, тебе бы не помешало взять отпуск и немного развеяться.
Он предложил сахарницу Куроде, но тот отрицательно покачал головой.
– Отлично, тогда я добавлю себе еще.
– Вам бы стоило быть поосторожнее со сладким, Синадзугава-сан[280], – улыбнулся Курода.
– В моем возрасте я имею право потакать своим слабостям, Кидзё-кун, пора тебе уже с этим смириться.
Курода склонил набок голову, потом задумчиво взял двумя пальцами кусочек сахара, сунул в рот и раскусил. Во рту стало приторно-сладко. Немаленький же он сделал крюк, заехав в эти дни в Токио, когда следующая клиентка должна была ожидать его на Химакадзиме. Но Синадзугава-сан давно просил его привезти кое-какие материалы из музея Токугава[281], у него было в запасе целых четыре дня, и к тому же они давно не виделись, так что Курода уже начал скучать по своему вечно чем-нибудь недовольному другу. Он взял еще один кусочек сахара.
– Прошу прощения, – Синадзугава-сан обернулся, обращаясь к молоденькой официантке (та приветливо ему улыбнулась – он был здесь завсегдатаем). – Будьте любезны, два парфе, шоколадное для меня и клубничное для моего друга, и двойную порцию сливок к каждому, пожалуйста.
– Конечно, господин Синадзугава. Что-нибудь еще?
– Нет, пока это все.
– Касикомаримасита[282].
Официантка упорхнула передавать заказ. Курода подумал, что, несмотря на свой возраст, господин Синадзугава все еще, кажется, нравится женщинам, но по какой-то причине он одинок.
– Вы не меняетесь, Синадзугава-сан.
– С чего бы это мне менять свои привычки? – Удивился писатель.
– Действительно. Как ваша работа?
– О, она тоже не меняет своих привычек. – Он вздохнул. – Людям хочется сказок и выдумок наподобие тех, что ты сочиняешь на досуге, а реалистическая литература переживает не лучшие времена. Не понимаю, как вообще люди когда-то могли читать серьезных авторов.
– Но это не совсем так, Синадзугава-сан, – поспешил успокоить его Курода. – Например, сегодня утром в синкансэне я видел девушку, увлеченно читавшую «Мелкий снег»[283].
– Гм, – неопределенно отозвался писатель. – Хотел бы я знать, что в этом романе понятно молодой девушке. Не больше, чем современным русским в «Анне Карениной», я полагаю.
В этот момент официантка поставила перед ними два больших парфе, и он просиял.
Курода почувствовал облегчение: меньше всего ему хотелось разговаривать о литературе с другом, перечитавшим, кажется, все европейские романы в японских и французских переводах. Все годы, что он знал господина Синадзугаву, тот безуспешно пытался доказать издательствам и собственным читателям, что он серьезный автор, но издательства и читатели слышать ничего об этом не желали и требовали рассказов про призраков и таинственные убийства. «Неизвестно еще, кто из них первый начал», – говорил по этому поводу господин Синадзугава, имея в виду, что, будь издательства посговорчивее, читатели бы, вполне возможно, оценили его «серьезную» прозу по достоинству, но те, видимо, считали реализм и философию частными владениями классиков.